Томас целует ключицы Ньюта

Томас целует ключицы Ньюта, как одержимый. Ньют хохочет и не слишком навязчиво пытается оттолкнуть его от себя. - Мне щекотно, - заявляет он в сто пятидесятый раз, если считать все, с тех пор как Томас впервые поцеловал выступающую косточку. - Я знаю, - усмехается Томас. Это вряд ли можно назвать прелюдией, но Томасу нравится, когда у Ньюта получается стать самим собой, таким, каким он, наверное, был когда-то - живым, беспечным, задорным. Ньют часто задумчив, словно даже в безветренный день предвидит бурю. Даже когда они вместе, когда близки, лицо Ньюта сосредоточено, словно он не трахается, а решает теоремы. Впрочем, кто знает – может, и решает, вдруг он в душе математик. Томасу нравится брать дело в свои руки, даже если «брать» звучит слишком буквально. Пока Ньют смеется и неактивно отбивается, у Томаса есть время подумать, каким он хочет видеть его сегодня. Он поднимается на локтях, трется носом о нос Ньюта и целует еще смеющийся рот. Ньют поднимает голову, отвечая на поцелуй. Они целуются очень медленно - теперь это уже призыв к большему. Ньют отрывается от него, шумно выдыхает и смотрит широко распахнутыми темными глазами. Томас понимает теперь, что не будет никаких знаков. Он просто знает – сейчас. Томас касается его груди, осторожно, почему-то дрожащей рукой, ведет вниз от ключицы к пупку. Ньют сглатывает. И как завороженный, следит за чужими пальцами, которые со знанием дела развязывают веревку на его штанах, весьма модно заменяющую пояс. Все это уже было. Это они себе уже позволяли. Ньют приподнимается, тянется, вновь накрывает губы Томаса своими, - ему хочется, чтобы все произошло скорее, ему не нравится, что Томас так нетороплив. Ньют кусает его губы, задавая темп, глубже запуская язык в рот, но Томас отодвигается, улыбаясь. - И куда ты спешишь? Ньют пытается ответить, но только охает, потому что пальцы Томаса (которые все это время уверенно стремились к своей цели) сжимаются на его члене т а к к а к н а д о. Ньют сипло выпускает воздух сквозь зубы и под руководством послушно опускается на зеленый покров из травы, вытягивая ноги, которые Томас тут же приподнимает, устраиваясь между них, продолжая ласкать Ньюта. Пока тот не толкается в руку, жарко, жадно, жалостливо, прикрыв глаза. Томас не знает, стоит ли предупреждать его. И решает не думать об этом, ловко второй рукой выуживая из кармана то, что глейдеры используют в качестве смазки: смесь жиров животных и птиц, которых они тут разводят; или однажды им удалось выпросить вазелин без объяснений того, зачем он им нужен. Томас не интересовался. Он готов поклясться, что Ньют слышит легкий хлопок крышки: он не показывает этого, но инстинктивно сжимает ноги. Томас не торопится. Пальцы блестят от смазки. Он чуть надавливает ими, вызывая всхлип, и тут же резко вводит, одновременно накрывая ртом член Ньюта. - Черт! Почему-то из двух всегда приходящих на ум слов, Ньют выбирает не божественное. Он закрывает глаза. Потому что ощущать интереснее, Томас это знает. Прикосновения завораживают. Ньют чувствует горячий влажный язык, ласкающий его снаружи, и мокрые скользкие пальцы внутри. Томас насаживается глубже ртом. Все это продолжается, пока тело Ньюта не дрожит мелкой дрожью. - Томми? Томас ждет только этого – слабого хриплого шепота. - Неужели можно? – с усмешкой спрашивает он. Ньют только кивает, не обращая внимания на то, как похотливо Томас облизывает губы, стаскивая с себя штаны. Все давно решено, и они оба еще не получили того, чего хотят. Ньют устраивается сам, переворачивается на живот,положив голову на скрещенные руки, выгибаясь, усаживаясь на колени. Это выглядит крайне пошло. - Тебе так удобно? – зачем-то интересуется Томас, и, сочтя, что молчание знак согласия, касается ягодиц. Ньюту не больно. Не больно, когда Томас медленно продвигается внутрь него. Глубже. Не больно. Привычно и непривычно. Томас делает все осторожно и нежно, проводя рукой по позвоночнику, оживляя кончиками пальцев притаившихся мурашек. Чуть утихнувшее возбуждение снова охватывает низ живота Ньюта яркой вспышкой. И толкаясь сильнее, уже в своем ритме, ловя рваные всхлипы, Томас обхватывает ладонью его член. Ньюту недостаточно этого: он накрывает руку Томаса своей, задавая ритм. На этот раз они оба спешат, Ньют поддается навстречу и хрипло стонет, когда Томас частыми толчками входит до упора. На грани Томас ощущает вкус крови во рту (оказывается, губа прокушена в нескольких местах). Он кончает, вскидывая голову, и чувствует, как Ньют под ним тоже затихает, излившись. Томас опускает его лишь на мгновенье, позволяя растянуться на траве, и, не задумываясь, ложится сверху, губами касаясь светлых волос. У них не так много времени, прежде чем их хватятся, поэтому позволить себе расслабиться нельзя. - Ты тяжелый, - бормочет Ньют куда-то в клевер и пытается свалить с себя Томаса. - Представь, что я тяжелое пуховое одеяло. - Никогда не любил духоту, - он все-таки выворачивается, и на пару мгновений Томас теряет контроль над ситуацией. Они возятся в траве, словно сцепившиеся в шуточной драке дети, хоть никто из них и не уверен, что когда-то был обычным ребенком. И когда Томас понимает, что проигрывает, он собрав все силы, переворачивает Ньюта на спину и использует запрещенный прием - целует его ключицы.