Инсталляция

Цуна посмотрел на карты Занзаса, подпаленные по краям – дама и валет бубен, потом на свои, глянцевито блестевшие в свете лампы, потом ещё раз на те, что скинул Занзас. Почесал в затылке. Преферанс закончился, когда Занзас сжег и карты, и расписанную пулю. Пока несли новую колоду, они решили было перейти на подкидного дурака. Но, уже нетрезвые, путались в мастях, дело затягивалось. Идея играть на раздевание перестала казаться заманчивой, потому что нынче вечером Цуне предстояло ехать на деловую встречу, а сейчас наступало утро, они сожрали на двоих бутылку коньяка и оба разделись еще не до конца. За скользких прилипал вроде Аттакки, с мизерными возможностями, но непомерными амбициями, неизменно вызывавших у Цуны головную боль, обычно брался Занзас. Желавших поживиться чем-нибудь за спиной дона Савады, пользуясь вонгольской протекцией, в Варии раскалывали быстро. Еще быстрее мошенники соглашались на любые условия – и больше Вонголе не надоедали. Однако встреча с Аттакки шла в уплату должка Цуны перед одним мелким доном: частная услуга, мелочь, «не согласитесь ли в обмен глянуть на перспективного парня»... Приходилось ехать и смотреть на эти перспективы, будь они неладны. Еще одна капля в чашу мутной рутины последних месяцев. – Наливай, – Занзас махнул рукой. – Освежить надо. – Ага. Цуна взялся за горлышко крутобокой бутылки, пытаясь запомнить, что у Занзаса остались семёрка червей и король пик. Козырь. Мысли в голове держались плохо, комната немного кружилась, и Цуна иногда подумывал, не прилечь ли. Но до кровати – несколько шагов, а вставать с подушки – лень. Почему они решили резаться в карты на полу, он уже не помнил. И осуждал: голые ноги мёрзли, и выпить ещё, пожалуй, стоило. Цуна поправил сползающий с плеч пиджак, наполнил бокалы и протянул один Занзасу. Тот не отреагировал, внимательно глядя на циферблат наручных часов. – Эй. – Мне надо выйти. – Куда выйти? Зачем? – Здесь. Близко. – Занзас взял бокал, отпил и отставил к перевёрнутым рубашкой вверх картам. Поднялся – Цуна посчитал про себя – за пятнадцать секунд. – Ща всё будет. Жди. – Ну, блин. – Жди, я сказал, – Занзас ткнул пальцем в пол. – Сиди тут. Я скоро. – Да сижу, сижу. Иди уже. Занзас неторопливо огляделся – Цуна засмотрелся на поджарую задницу, обтянутую чёрным хлопком, и длинные волосатые ноги, – подошёл к кровати и выудил из разбросанных вещей галстук и рубашку. – Я скоро, – повторил, накидывая галстук себе на шею, рубашку – на плечи, и, как был без штанов и босой, пошлёпал к двери. – Без меня не пей. Цуна развёл руками. – Ну ты быстрей тогда. Хлопнула дверь. Потом Занзас говорил с кем-то, громко и матерно, но слов Цуна не разобрал. Кто там в этот раз дежурил снаружи? Церберы, а не охранники, а ещё друзья называются! Запирать своего босса в его день рождения! Нет, он, конечно, их понимает, но всё равно обидно! В голове шумело. Он проигрывал партию. На экране телефона вторую минуту светилась надпись «мама». Цуна ткнул в кнопку, сбрасывая звонок. Пьяным говорить не хотелось. Мысли о проводах двадцативосьмилетия в компании наглого выскочки хорошего настроения не прибавляли. Зато осталось снять всего один носок и трусы, чтобы в день рождения произошло сочетание «Занзас, кровать, презерватив и нечто очень приятное». И много Пламени. Занзасу не давала покоя идея трахнуться в гипере, а Цуне и хотелось, и кололось. Но под градусом и с видом «ну я тут продул тебе в карты, так и быть – давай» можно было повеселиться. Стены вроде как огнеупорные – как раз проверить… Так что стандартный мамин вопрос: «Как ты, Цу-кун?» поставил бы его в неловкое положение. Цуна вздохнул. Взял второй, Занзасов, бокал и отсалютовал обоими. – Спасибозапоздравлениеятожетебялюблюмама, – пробормотал он заученно и звонко чокнулся. Снаружи что-то грохнуло, и в комнату ввалился Занзас. Замер, уставившись на него. С чувством выдал: – Блядь! Цуна придирчиво осмотрел Занзаса с ног до головы. – А штаны откуда? – Блядь, – повторил Занзас почему-то несчастным голосом. – Вот, – Цуна протянул бокал. – Не пил, правда. Твой ход. – Мы?! И-играем?.. – медленно произнёс Занзас, не двигаясь и глядя на Цуну, как... на мусор. Забытое чувство неприятно кольнуло. Цуна свел брови и закусил губу. – Штаны, – напомнил он. Занзас огляделся, снова пристально и подозрительно трезво – Цуна недоверчиво хмыкнул – посмотрел на него. – Ебать. – Это можно, – кивнул Цуна. – Но сначала разденемся. Потом нагнём Аттакки... Занзас? Кончай придуриваться! – разозлился он на буквально остекленевшего Занзаса. – И штаны нахуй сними, я ещё не проиграл! – и в сердцах засветил бокалом о стену. Острее запахло коньяком. – Ого. – Занзас хамовато ухмыльнулся и засунул руки в карманы чёртовых брюк. Цуна терпеть не мог эту ухмылку. Засматривался с тайным любованием и ненавидел в такие моменты, когда Занзас начинал капризничать или строить из себя… – А если откажусь? …целку. Ужасное слово, но Гокудера-кун иногда бывал не только груб, но и прав в отношении босса Варии. Отставив второй бокал, Цуна вытащил из кармана пиджака варежки, старательно натянул их на руки и зажёг Пламя. Горело отлично. – Возражения? Лицо Занзаса потемнело, затем он хрюкнул, сложился пополам и заржал. Цуна терпеливо ждал, ему было не привыкать. Отсмеявшись, Занзас упал на свою подушку: – Да я тебя в два счёта уделаю! И уделал. Крыть было нечем. Цуна вздохнул и поднялся, размышляя, что снять – носок или трусы. А Занзас бродил по спальне, зачем-то трогал вещи, цедил из бокала выпивку, пока не отдёрнул портьеру. – Это что за херня? Он ткнул в литые, как механические двери лифта, ставни на окне, с мигающей красной точкой в углу – система Шоичи всё ещё работала. – Защита, – буркнул Цуна, безуспешно пытаясь стянуть носок. От гусиной кожи ноги стали шершавыми, и если надежда на хороший секс растаяла на дне бутылки, то замёрзшего Цуну Занзас просто не стерпит под боком. Сейчас бы лечь вместе, а лучше на Занзаса – тот всегда очень тёплый. Только колючий. И на язык колючий, и ноги… – Нас? – От нас же. – Цуна выпрямился, отвлекшись от носка. – Шоичи вчера обновил. Теперь даже эти... ж-ж-звуки не пропускает. Я разве не сказал? Извини... – Почему от нас?! – внезапно в комнате стало жарко. Интуиция вяло булькнула, лениво щекотнув вдоль позвоночника. Цуна подошёл к Занзасу и попытался отобрать бокал. Но Занзас увернулся. И ещё раз. Вот гад. – Отдам, если ответишь, какого дьявола мы тут взаперти сидим. – Целый этаж наш. – Зашибись. И? – Тупой босс, – Цуна скопировал интонации Сквало – давно хотел, да повода не было. Интуиция взвыла, закладывая уши. – Опять ты об этом... Занзас схватил его за горло, сжал горячие пальцы, и Цуна от неожиданности и странного возбуждения приподнялся на цыпочки. Выхватил взглядом тёмный шрам на щеке – он разрастался, становясь похожим на потёк горячего шоколада. Не утерпев, Цуна потрогал шрам пальцами, и горло сдавило сильнее. Мысль, не протрезветь ли, толкнулась в темечко и заскребла лапками. Цуна фыркнул и облизал свои пальцы – солоно, с лёгкой горчинкой, совсем не похоже на шоколад, – а Занзас отшатнулся, отпуская его. Нескольких долгих секунд они молчали. Пол под ногами покачивался, на коже горел отпечаток руки Занзаса, и смутное ощущение, что что-то здесь не так, помятым шаром каталось в затылке. – Я не помню, – соврал Занзас, расслабляя плечи. – Повтори. Цуна вздохнул. Придирчиво осмотрел его ещё раз: – И перья вплёл. За этим выходил? Без перьев сиротски выглядишь, ага. Только в лицо лезут, когда… – Савада. Состроив мину «ты шутишь, да?», Цуна поправил сползающий пиджак: – Последний раз… на рождество. Когда мы напились… – Сев под окном, со второй попытки загрёб пяткой подушку под себя. – В говно напились, – уточнил он. – Мы соорудили... ин-ста-лля-ци-ю. Из машин. – И изобразил руками очертания соблазнительных форм. – В двадцать пять метров. – Бабу? – Хуй. Ты меня ещё достал нытьём: «головку надо из трёх красных “феррари”!» Да где ж я тебе их достану? Занзас опустился рядом. Если бы Цуна не знал его давным-давно, сказал бы, что ноги подкосились. А Занзас провёл рукой по волосам, зачёсывая чёлку назад, и стал выглядеть совсем как лет… двенадцать назад. И вдруг улыбнулся, сначала криво, потом широко, и через секунду уже хохотал от души, хлопая себя по бедру и весело матерясь. Поинтересовался живо: – Спиздили? – Ага, – Цуна заулыбался. Как он ни сгорал со стыда тем утром, глядя на последствия их пьяного дебоша, а всё же в глубине души считал: время они провели отлично. Уж по крайней мере, бросаться на людей после этого Цуне долго не хотелось. Но вот что запомнил из ночных похождений Занзас? Оба они делали вид, что ничего не было, и только изредка Цуна ловил на себе изучающий Занзасов взгляд, если только это ему не мерещилось. Может, стоило признаться, что приключаться в таком стиле было здорово? Но ведь Занзас немедленно захочет повторить – если всё помнит, а если не помнит – так проверить. И тогда его не остановят никакие стены. И Цуна не остановит. Потому что сам не захочет остановиться. – Угнали тачки у Каваллоне? – Одну у мэра. И не угнали, а это... уле... хм... Ж-ж-ж-ж-ж, – Цуна сложил ладонь самолётиком и наглядно показал, как угоняли «феррари берлинетту». Дуру в полторы тонны на тяге Пламени они вдвоём смогли даже поднять в воздух. – Правда, одной так и не хватило... Занзас помрачнел, вскочил, сжимая кулаки, принялся мерить комнату шагами. От белого пятна рубашки в глазах рябило. – А тут нас, чтобы мы не?.. – Угу. – Носок наконец-то поддался. Вывернув его налицо, тщательно разгладив и пристроив к стопке остальной одежды, Цуна тоже поднялся. – Моральный ущерб. Деньги. Репутация. Всё такое... Извини. Если налечь, то можно деко… сту… разъебать, короче. Ну, систему Шоичи. – Он стянул трусы, задумался, а надо ли было? Поелозил по ним ступнями, едва не запутавшись. – Но лучше не стоит, – и отшвырнул в сторону. – Не хочу ехать к Аттакки, – позволил он себе поныть и с наслаждением потянулся. Пиджак всё-таки свалился. Занзас смотрел на Цуну странно. Удивлённо и… странно. Цуна вновь ощутил возбуждение. На всякий случай оглядел себя со всех сторон. – Что-то не так? – вопрос потонул в громком хлопке и розовом дыме. Это что-то смутно напоминало. Но что? – Ебать. – Дежа вю? – пробормотал Цуна. – А-а… штаны где? – Блядь. Я же их снял. – А я просрал тебе, – вздохнул Цуна. – Поэтому хотел сбежать? – Да куда уж, – отмахнулся он. – Вот. Тебя жду. – Вижу. Трахаться – в койку. – Спасибо за заботу, Занзас. Но я для начала хочу в горячий душ. И сделать с Аттакки что-нибудь... – дойдя до кровати, Цуна задумался. – Побрить налысо? – присел. – Одеть его в костюм морковки?.. Скормить Леону? – Реборн одолжит тебе Леона? Да ладно! – донеслось уже из ванной вместе с плеском воды, фырчаньем и руганью. – Нет, – буркнул Цуна и упал на кровать. – Но я могу его... ммм... отдать Луссурии. Или послать Верде в качестве... подарка. С ленточкой. – Да ты затейник! – Занзас вывалился из ванной, в намокшей рубашке, злой и сосредоточенный. Сунул Цуне под нос свою ногу. – Проверяй. – Что? – Цуна неохотно перевернулся на бок. – Зачем? – Ногу! – нетерпеливо приказал Занзас. – Потрогай. Цуна послушно потыкал в смуглое колено пальцем. Ничего не понял. Покосился на Занзаса и провёл ладонью по голени. Горячо и скользко. Но даже как-то приятно. Цуна глянул на ладонь в алых разводах, на расцарапанную гладкую ногу. А потом до него дошло. – Ты что?.. – Ага. И чтоб я больше не слышал от тебя «язык колючий, ноги колючие»!.. – И задница тоже, – поддел Цуна и ойкнул, когда Занзас шутливо, но ощутимо впечатал кулак ему в плечо. – Постой, это я что, вслух сказал? – Да. И про то, что тебе было весело, – глумливо поддразнил Занзас. Цуна задохнулся от возмущения, ущипнул его за икру и застыл. – Занзас, – позвал он трагичным шёпотом. – Занзас, она же потом совсем колючая станет! – Кто? – Нога! – Да твою ж! Ничем тебе не угодишь. И вообще, где цветы? – Какие цветы? – Которые я тебе подарил! – Не знаю... – пробормотал Цуна, прижимаясь щекой к гладкому бедру Занзаса. В конце концов, можно будет ещё раз побрить. – Если цветы, то в вазе, наверное... Да он и к колючему привык. И к ногам, и к языку... Без колючек это был бы не Занзас... Цуна проваливался в глубокий тяжёлый сон, в котором он переодевался в одной из спален особняка дона Тимотео, а внизу его ждали мама, друзья, Реборн и Дино, они собирались отмечать его восемнадцатилетие, когда с грохотом распахнутая дверь явила... Занзаса. Цуна оцепенело рассматривал его, пытаясь уложить в голове происходящее. Взгляд выхватывал мятую, косо застёгнутую рубашку, голые ноги – кто мог снять с Занзаса брюки? это такая дурацкая шутка? – идеально повязанный галстук, Цуна как раз сражался со своим и о таком узле мог только мечтать. И охапку астр. Занзас. С цветами. – Стой на месте, Савада Цунаёши. Я сейчас буду тебя поздравлять. Цуна так опешил и напрягся, что даже не подумал звать на помощь или зажигать Пламя. Он считал, что чувства юмора у Занзаса нет. Розыгрыш, правда, мог подстроить Луссурия… но он не стал бы так подставлять своего босса. Что тут вообще происходит?! Цуна потрогал лоб. Может, перенервничал, и это галлюцинации? – Твой Гокудера гнал, что ты любишь розы. Отстойная банальщина, – сказала очень яркая, комичная и романтичная, совсем как его жизнь, галлюцинация. Вышло похоже на обвинение и извинение одновременно. Занзас выудил непонятно откуда мятую бумажку и зачитал: – В Китае астры симвозили... короче, ты понял, – он хмуро глянул на Цуну, и тот закивал, не зная, то ли вопить от ужаса, то ли зажимать рот, чтобы не рассмеяться. – Да. Продолжай, пожалуйста. – Хм. Красоту, очарование и скромность, – Занзас буркнул что-то на итальянском про упомянутую скромность. – А ещё любовь и воспоминания, – брякнул Цуна машинально и прикусил язык. – Пиздец, – резюмировал Занзас и сунул ему в руки огромный букет. – Забирай. И штаны снимай. Мы ещё не доиграли. – Ааа... только штаны? Занзас смотрел так... странно, не зло, а скорей расфокусированно, и... и... цветы? Цуна не любил астры. А штаны, что штаны, опыт угроз и шантажа у него был достаточный – спасибо Реборну – чтобы не бояться. Но Цуна испугался: клоунского, но все же признания, цветов и жаркого незнакомого чувства в груди. А ещё если кто-нибудь увидит Занзаса. Без брюк. Но в галстуке и с... нет, об этом он подумает позже. Цуна поклонился, сжимая охапку цветов, бормоча благодарности, и выскочил из спальни, полуодетый, под окрик Занзаса «Куда?!». Тот, кажется, рванул за ним... Утром, наступившим аккурат к четырём часам дня, похмельный Цуна маленькими глотками пил воду с аспирином и хмуро глядел на погром в комнате. Защитную систему Шоичи деактивировал, в окно вливался тёплый осенний воздух и раздражающе яркое солнце. Этаж, больше походивший на уровень бункера на случай атомной войны, наполнился голосами служанок и запахом кофе. Принесли свежую рубашку и костюм, Гокудера держал органайзер с расписанием и крутил головой, словно что-то выискивая. Занзаса не было, он слинял раньше. Мудак. Времена, когда день рождения был праздником, канули в Лету. Теперь в этот день, как обычно, приходилось встречаться с неприятными или незнакомыми людьми, сидеть на скучных собраниях, улыбаться нужным людям, иногда драться, иногда умирать, иногда на бегу есть кусок торта и обещать друзьям собраться вечером, пропустить по стаканчику. Занзас вносил приятное разнообразие в эту обыденность. Правда, последствия были таковы, что хранители решили в следующий заход изолировать своих боссов от общества. Спасибо хоть их шедевр не разобрали, а перевезли в гараж к Спаннеру. В целом, Цуна был совсем не прочь отдохнуть от дел и последствий хоть недолго. Например, на прошлой неделе они накрывали нелегальные лаборатории на территории Вонголы, и кто-то умудрился вдохнуть один из образцов – теперь у Верде настоящий праздник. Вчера общались с наркоторговцами – никакой дряни на городских улицах, в этом Цуна был согласен с покойным доном Тимотео. В итоге спалил столько килограммов «белой смерти», что наверняка его портрет, как в старых ковбойских фильмах, висит в подвалах тайных противников Вонголы, и по нему палят все обиженные Небом. А сегодня Цуну будет окучивать тип, от одного вида которого сахар в крови подскакивал. А между этим – только карты, коньяк и бритые ноги. Даже потрахаться не удалось. Что за жизнь? Цуна прекрасно понимал, почему их с Занзасом тогда так развезло, что они не только инсталляцию соорудили, но и щиты с социальной рекламой изрисовали, и сломали колесо обозрения. Цуна сломал. Разогнал слишком сильно. Хранители тоже понимали, поэтому до сих пор не развеяли их пепел над морем. За это и за многое другое. Итого – всё было ужасно, и сегодняшний день рождения в особенности. Цуна хлопнул себя по щекам, мысленно прорычал: «Никчёмный Цуна, прекрати ныть и жаловаться!» и полез в лимузин, где на противоположном сидении ждал Мукуро. – С Днём Рождения, Савада Цунаёши, – сказал он, многозначительно и самую малость сочувственно улыбаясь. В синем глазу привычно искрилось веселье. – Милая Хром тоже передаёт поздравление, из Лондона. «Лондон», – с лёгкой грустью и завистью подумал Цуна. А какое там колесо обозрения!.. Он помассировал виски, подёргал галстук и страдальчески уставился на хранителя. Мукуро ехидно ухмылялся, не размыкая тонких губ, и мягко поглаживал большим пальцем трезубец, а Цуну преследовало ощущение, что он что-то забыл. Ещё ему было дурно. – Может, стоило позвать Рёхея? – участливо спросил Мукуро, – выглядишь не очень. И не поймёшь, то ли преувеличивает, то ли комплимент отпускает. – Не очень, – подыграл Цуна, прикладывая ладонь ко лбу. На какую-то там часть он был итальянцем, поэтому выпивку переносил лучше, чем рядовой японец, но с алкоголем всё равно был «на вы». – Но я не думаю, что стоит его звать по пустякам. Пройдёт. – Или станет хуже, – оптимистично заявил Мукуро. – А для этого у меня есть ты, – вернул ему улыбку Цуна. – Если меня вдруг начнёт тошнить, наколдуй что-нибудь, пожалуйста. Приличное, – добавил на всякий случай. Мукуро сощурился, всем своим видом говоря «мои великие иллюзии не предназначены для такой фигни!» – Хорошо, Савада Цунаёши. Ты сам попросил. С переднего пассажирского сиденья, из-за перегородки, рассмеялся Ямамото: – И будет Цуна блевать на ботинки гостей радугой! – Гейской? – скептически уточнил Цуна, но друг уже выключил селектор. Ха-ха, шутник Ямамото Такеши. Лучший киллер Вонголы, никогда не мажет. – Ты что-то имеешь против? – Мукуро подался вперёд – кожаная обивка противно заскрипела, навевая совсем уж неприличные воспоминания. – Имею! – Цуна возмущённо поправил галстук, но видел по глазам напротив, что палится только так. – Я не хочу, чтобы старые лысые итальянцы тайком слали мне любовные письма. Надушенные и в стихах! У меня на них аллергия. – И Занзас, как истинный джентльмен, избавит тебя от причин аллергии, – Мукуро иронично склонил голову набок, небрежно наматывая прядь волос из «хвоста» на запястье. – И Занзас, как истинный итальянец, устроит вендетту, а я на рокового мужчину, за которого стоит проливать кровь, не тяну, – не согласился Цуна. – Ничего, Цуна, Мукуро одолжит тебе сапоги и перчатки, – вновь встрял в разговор Ямамото. Теперь они смеялись втроём. – Если не радуга, то давайте цветы, – крикнул Ямамото. – И сразу в виде венков, – поддакнул Мукуро, сладко улыбаясь. – Погребальных! – Ямамото! – возмутился Цуна сквозь смех, но тот вновь отключил связь, и никак до него не добраться было через плотную перегородку. – Во-от, практичный человек! Учись, Савада Цунаёши, – и вдруг Мукуро подмигнул: – И как тебе астры? Цуна в вежливом недоумении приподнял брови. – Астры? – Красивый букет, правда? Мы его вместе с Гокудерой едва втащили. Он всё ругался, порывался заказать другие... – Мукуро многозначительно замолчал. Цуна не любил астры. Когда-то. В другой жизни. Той, что была до.... Мама дорогая, это была Базука! Цуна закусил губу и бессмысленно зашарил глазами по салону. И Занзас из прошлого... И сон! Не сон вовсе, а его реальное восемнадцатилетние! Цуна откинулся назад и расхохотался под недоуменным взглядом. И вдруг вспомнил, что же он забыл. На третьем гудке Занзас поднял трубку. Буркнул: – Ну. – Я хотел поблагодарить тебя за цветы. Астры очень красивые, спасибо, Занзас. – Лжёшь, ты их терпеть не можешь. Твой любезный Гокудера мне уже этим мозг просверлил. Цуна мечтательно улыбнулся. – Ты не прав. Я теперь их очень, очень люблю. И да, я помню про проигрыш, за мной долг. Довольный Занзас помолчал на том конце и отключился, прежде ласково обозвав идиотом. Цуна был не против. Машина как раз остановилась, и они вышли. Неподалёку сияла вывеска ресторана. С противоположной стороны, через дорогу, к ним из «феррари» вышел Аттакки. Из «феррари». «Берлинетты». Красного. Цвета. – Синьор Савада! – воскликнул Аттакки, ослепительно улыбаясь и устремляясь к нему. – Синьор Аттакки, – Цуна шагнул навстречу, и тот споткнулся на ровном месте, а Ямамото незаметно кашлянул, пряча смех. «Савада Цунаёши, он же сейчас сбежит! Ты смотришь на него, как кот на мышь», – раздался в голове весёлый голос Мукуро. Цуна мысленно вздохнул и состроил более участливое лицо. Но в поле зрения упорно маячила красная машина.

***

Новых сообщений: одно. Отправитель: Нео Получатель: Агент Смит «Занзас, я нашёл «берлинетту». Красную! Танцуем».