грязь

Марти сидел напротив меня и дымил, как хренов паровоз. Он облокачивался на столешницу с видом самого крутого парня в мире, а рукава его рубашки были закатаны чуть выше локтей, потому были видны татуировки двух птиц на запястьях. Меня медленно, но верно начинало всё доставать, пот струился за шиворотом по спине, а галстук душил удавкой. — Что ты хочешь от меня услышать, — Марти сузил глаза, огонёк на конце его сигареты заалел. — А ты, бл*дь, как думаешь? — я со злостью размотал галстук и бросил его на столешницу рядом со стаканом пива и пепельницей, полной бычков. — Не знаю, может, душещипательную историю моего детства? — Марти сложил руки как школьник и уставился на меня. Почему всё так, почему именно он, почему именно я? Кто составил мне грёбанный гороскоп на этот день?! — Ты ее знал? — я всегда умел брать себя в руки: это, в конце концов, часть моей работы. — Да, она работала официанткой в забегаловке Роя, на углу шестьдесят четвёртой улицы, весёлая, но глупая, всё время ходила в эти сектантские церкви типа: «Ваши проблемы решит Иисус, только перепишите на наше имя ваше имущество!», легкое отмывание грехов, — Марти усмехнулся, затушил сигарету и достал новую. — Мы слишком одиноки, старина, — когда Марти прикуривал, его лицо на пару секунд озарилось ярко-оранжевым, но он быстро отнял руку, и к нему вернулась его прежняя бледность. — Откуда, ты думаешь, берутся все эти передвижные палаточные церкви, иеговисты и прочие? Зачем нам, кроме католиков, протестантов и православных, ещё такое ассорти религий? — Марти перегнулся через стол и посмотрел на меня своим фирменным долгим взглядом. Под его глазами залегли тёмные тени, ещё не превратившиеся в чёрные мешки, а глаза блестели совершенно по-наркомански, хотя кто его знает: может, он и употреблял, это же Марти. — Нам настолько одиноко, что мы готовы лететь в объятья совершенно незнакомых людей, нам уже всё равно, мы в настоящем отчаянии, нам хочется, чтобы нас выслушали! Быть понятым — это большая роскошь в наше время, потому что люди стали сложными, придумали рефлексию и самоанализ, — Мартин нравоучительно поднял указательный палец над головой и цокнул языком. Интересно, сколько ему лет? Двадцать пять или тридцать, а может, уже перевалило за сорок? Такая внешность, что хрен разберёшь. — Жить в мире сложных людей сложно, мы ведь все грёбаные личности, индивидуалисты, — Марти зло сплюнул на пол и отпил из своего стакана пиво. — Ты был с ней знаком? — я устало прикрыл глаза, припоминая, взял ли с собой таблетки от головы. Кажется, нет, вот чёрт! — Я бы так не сказал, — затянулся Мартин и пожал плечами, — ну, мы пару раз перепихнулись в туалете, иногда я занимал ей денег, вот и всё. — А ее родители, друзья, они знали, что вы знакомы? — Я же тебе говорю, мы не были знакомы. Господи, да когда это перепихон по пьяни стал называться знакомством! — Марти хлопнул себя по бёдрам. — Мартин, задам вопрос в понятной для тебя форме, — пульсирующая в висках боль делала меня жёстким, — кто-нибудь из ее знакомых или родственников хоть раз, мать твою, видел вас вместе? — Ну да, может пару раз... — Мартин поджал губы и потушил очередную сигарету в пепельнице. — Зашибись, — я сцепил руки на столешнице в замок, Мартин виновато разглядывал свои пальцы, потирая подушечками друг о друга. Повисла тишина, я размышлял о том, как мне выкрутиться из этой ситуации, чесал голову и пил пиво, а Марти снова дымил и нервно смотрел в окно. Подошла официантка, я заказал кофе, Мартин, кажется, вообще ее не заметил. — Ты веришь в любовь с первого взгляда? — вдруг спросил Мартин. — Что? — я ещё не до конца вышел из своих мыслей, и такой контраст с реальностью меня немного выбил из колеи. — Ну, что у каждого из нас где-то ходит вторая половинка, человек, который нам полностью подходит, — Мартин зажестикулировал руками и приподнял бровь. — Ты что вообще несёшь? — я уставился на него как самый настоящий баран. — Ну, просто я думаю, что однажды приходит время, и каждый задумывается об этом, — Мартин вытянул губы трубочкой и посмотрел на меня удивлённым взглядом. — Может, так оно и есть, кто его знает, — тяжело выдохнул я и одним глотком осушил свой стакан с пивом. Девушка принесла мой кофе. — А я думаю, что это полная чушь: ты либо привыкаешь к человеку и миришься с его недостатками, либо у*быаешь из его жизни с криками и скандалами, — Мартин поморщился и откинулся на мягкую высокую спинку дивана, его нога нервно дёргалась, отстукивая каблуком барабанную дробь. — Марти, что ты этим хочешь сказать? — я размешал сахар в чашке и постучал ею о фарфоровый край. В кафе тихо, на улице тоже. Уже полвторого ночи и людей вокруг почти нет. — Я это сделал, — тихо прошептал Мартин, так тихо, что я почти читал по губам. Я весь напрягся: от корней волос и до пальцев на ногах. — Повтори, что ты сказал, — сказал я и медленно отодвинул чашку в сторону. — Господи, я думал, это будет легче, — Марти прижал ладонь ко рту и помотал головой, — прости, прости, что не сказал, просто было страшно... Боже, да мне и сейчас охренеть как страшно! — Марти медленно скатывался в истерику, я перегнулся через стол и схватил его руку, оттянув ее от его лица. — Так, послушай меня, успокойся, хватит! — я нервно осмотрелся по сторонам, но редким сонным посетителям и влюблённой парочке, занятой друг другом, было всё равно. — Марти, если ты шутишь, я убью тебя, ты понял? — я грозно направил указательный палец в лицо Марти, тот весь трясся от беззвучных рыданий. — Господи, что мне делать... — он нервно провёл руками по волосам, — я вообще не хотел этого говорить, я смирился ещё тогда и решил, что никому не скажу, раз уж всё так хорошо вышло, не знаю, что на меня вообще нашло, ты меня теперь возненавидишь, правда? — Марти нервно чесал запястье и немного раскачивался из стороны в сторону, его нога всё ещё стучала по паркету. Я вытащил платок из кармана пиджака и вытер лицо. Мне казалось, что этот день не может стать хуже, но я его явно недооценивал. — Так, это всё равно ничего не меняет, работаем по всё той же схеме, понял? Об этом никому ни слова, ни единой живой душе... Посмотри мне в глаза и поклянись, Марти? Но Марти махнул на меня рукой, его глаза хаотично блуждали по всему вокруг, а руки то опускались, то он зажимал себе рот, как будто пытался подавить беззвучный крик. — Это случайно вышло. Я пришёл к Саливан отдать те деньги, которые забрал у чувака из ювелирного магазина, я тебе про него рассказывал, пришёл, а там она, Саливан, и какие-то серьёзные люди с автоматами. Ну и они меня, ясное дело, заметили, тут один из них стреляет Салли прямо в голову, ну а я... Я... Чёрт! Не надо было мне вообще в это ввязываться! — Марти ударил кулаком по столешнице, мой кофе выпрыгнул из чашки и растёкся коричневыми пятнами по столу. — Я себе как раз ствол купил, ну, знаешь, мало ли что, я стрелять-то толком не умею, просто, если что вытащить и припугнуть кого, ну я и выстрелил, а попал в... Боже, вот дерьмо! — Марти упал на свои скрещенные руки на столе. — Ладно, проехали, Марти. Это была самооборона, ясно? Это тебе любой адвокат скажет, и я в том числе, понял? Да и вообще, там было пятеро мафиози в комнате, на тебя никто и думать не станет! Я тебе обещаю, всё будет хорошо, — я вытащил из бумажника деньги и кинул на стол. — Ладно, бывай, сходи к психологу или в церковь — куда тебе удобнее — и живи себе дальше, — я похлопал Марти по плечу и встал из-за стола. — Завтра слушание в семь, не опоздай. И я вышел из кафе, раздираемый лишь одной мыслью. До какого неприличия болит моя голова. Было ли мне жаль Марти? Немного, но не потому, что его теперь до самого конца будут преследовать муки совести, а потому, что я знал: завтра он сядет на пятнадцать лет. На бедного чудака Марти повесят не только убийство девушки, но и Салли, потому что те, кто действительно оборвали их жизни, — крёстные отцы организованной преступности, а значит, некая сумма наличности уже лежит в кармане судьи, прокурора и адвоката, то есть меня. Странная штука жизнь, нам кажется, что несправедливость — это то, что бывает только в фильмах, пока она не прилетит на нашу задницу. Да, мне определённо жаль умницу Марти, но у меня слишком сильно болит голова, чтобы как следует подумать об этом.