Déconcertant concerto Je joue sans toucher le beau Mon talent sonne faux. ©
Вольфганг Амадей Моцарт. Лицо нахального юнца снова встает перед мысленным взором Антонио Сальери, безуспешно пытающегося уснуть. Взмах его рук, упрямый взгляд карих глаз, звонкий голос, выкрикивающий упреки — он снова и снова переживает свою последнюю встречу с молодым дарованием Австрии, несомненно гением, великолепным композитором и своим личным ночным кошмаром. Навязчивый образ никак не желает исчезать из сознания Сальери вот уже которую неделю, и он страстно желает успокоения. В комнате становится невыносимо душно, и мужчина садится в кровати, откидывая простыню и опуская ступни ног на холодный пол. Бисеринки пота серебрятся на висках и темных корнях волос у шеи; Сальери тяжело дышит и закрывает глаза, молясь про себя, чтобы наваждение пропало. Однако тщетно: он все еще мысленно видит насмехающегося Моцарта, его образ мечется, будоражит сознание, но не исчезает. Моцарт сидит за фортепиано; длинные музыкальные пальцы летают по клавишам, наигрывая одну из его знаменитых мелодий, столь гениальных в своей простоте, как и он сам. Сам Сальери никогда не писал ничего подобного, его музыка была слишком прагматичной, чтобы цеплять и очаровывать людей лишь с первой ноты. Не думать. Не поддаваться. Сальери устало проводит рукой по лбу, пальцами сжимает переносицу. Воспаленное воображение одну за другой подсовывает картины с Моцартом, хохочущим над поверженным Антонио, листы с его операми, никому не нужные, опадают рядом. А этот невыносимый мальчишка отворачивается, улыбается собравшейся публике, жестом руки дает оркестру знак о готовности, публика рукоплещет ему... «Всего этого не существует, - говорит себе Сальери. - Это лишь твои выдумки». Это лишь твои выдумки. Это. Лишь. Твои. Выдумки. Этолишьтвоивыдумки.J'ai voue ma vie Et mes insomnies Par depit aux requiems La desharmonie A tue tout ce que j'aime
Ему становится нечем дышать. Мужчина сначала одергивает взмокшую сорочку, какое-то время сидит неподвижно и затем сдирает ее с себя, швыряя на пол, в самый дальний угол, словно зараженную. Холодок приятно касается горячего тела, но отнюдь не проясняет мысли. Дурманящий туман зависти и ненависти по-прежнему обволакивает разум, и Сальери с силой сжимает края кровати. В голове тупо стучит одна и та же мелодия — колыбельная, которую написал Моцарт. Насмешка судьбы. Издевка. Сальери поднимает глаза к потолку, с усилием сглатывает прожигающие душу слезы, дышит сквозь плотно сжатые зубы, со свистом втягивая спертый воздух в легкие. Весь его мир, до этого состоявший из грандиозных концертов, сочинения музыки, разных стран и городов, его семьи и друзей — словом, из всего того, что было ему дорого, — сейчас сузился до размеров спальной комнаты, душной и темной, ставшей тюрьмой для измученной грешными страстями души. Одна часть Сальери требовала, приказывала воспротивиться уничтожающей симфонии Моцарта, играющей реквием по разбитым мечтам итальянского композитора. «Прекрати это, - шептал ему внутренний голос. - Закончи этот ничтожный фарс... Поставь последнюю точку в его опере... Докажи, что ты лучше, захлопни крышку его рояля, нарушь гармонию убивающих мелодий...». Другая же его часть — та, что была спрятана где-то далеко в потемках — шептала, убеждая, чтобы он перестал бороться и позволил унести себя во всепоглощающую Тьму его сердца. Чтобы он поддался смятению, ненависти и зависти, перестал балансировать на лезвии отточенного ножа эмоций и чувств и рухнул в черную пропасть, где только Мастер сможет научить его изощренному искусству мести. Видит Бог, он был готов продать свою душу, лишь бы закончить эти мучения.Je suis souverain de mes reves Au milieu des fous qui se levent Je m'enivre de L'interdit Je renie l'assasymphonie
Видимо, у Бога на его душу были другие планы. Немного бренди разгоняет по утомленному тему тепло и дарит разыгравшемуся воображению долгожданный покой. Сальери опирается обеими руками о стол и смотрит в окно, вглядываясь в ночную мглу, черной паутиной опутавшей сонный город. Антонио вспоминает свой воистину ребяческий восторг, в который он впал по прибытии в Вену — ему казалось, что это самое красивое место во всем мире, жемчужина Европы. Город действительно завораживал своими утонченностью и величием, а австрийская точность и пунктуальность делала его только больше пригодным для комфортного проживания. Сальери пришлось много потрудиться, чтобы создать себе имя в музыкальном мире, однако оно того стоило, и он искренне считал, что звание главного капельмейстера знаменитой венской Оперы он заслужил по праву. Он считался лучшим из лучших... пока в городе не объявился Моцарт. Подумать только! Какой-то юный наглец, проходимец оказался необычайно одаренным и прямо-таки дьявольски талантливым. В одно мгновение он выставил музыку Сальери посмешищем для всех и возвел на пьедестал свои произведения, и некоторые из них — трудно поверить! — он написал, будучи совсем ребенком. Антонио не мог стерпеть унижения от какого-то наглеца, пусть и такого непревзойденного мастера. Его буквально раздирало невольное восхищение и сжигала ненависть. Еще вчера у него было все: любовь публики, блестящая карьера, успех, признание и самое главное — у него была его страсть, его музыка, но сейчас стараниями Моцарта у него не было ничего. Сальери потерял все, включая самого себя, свое сердце, которое больше не могло принадлежать ему, едва он услышал увертюру оперы «Похищение из сераля».Je renie La fatalie hérécie Qui ronge mon etre Je veux renaitre Renaitre
С приездом в Вену Моцарта Сальери захотелось сбежать из города, столь любимого и уже родного, в котором, как ему казалось, на каждом углу все напоминало о мальчишке. Как же он ненавидел Вольфганга. Как же он желал заполучить его талант. Как же его музыка каждый раз разбивала сердце. Сальери настолько сильно вцепился в края стола, что побелели костяшки пальцев. Его била крупная дрожь, похожая на лихорадку, но в этот раз дело было вовсе не в болезни — его раздирали страдания, в стальную клетку которых он сам себя заковал. Сальери был узником в собственном теле в плену властвующих эмоций, с которыми он был не в силах справиться. В своих мыслях он проваливался все ниже и ниже, во Тьму, в когтистые лапы Агонии, и он уже чувствовал на себе языки адского пламени, в которые он непременно попадет если не при жизни, то уж после смерти точно. Антонио Сальери падал в пучину зыбкого Забвения; все, что он знал до этого, стало эфемерным и медленно стиралось из памяти, за исключением одного... лишь одного, что навсегда осталось в памяти композитора, спалившего душу под звуки убийственной симфонии. Вольфганг Амадей Моцарт.