***
Часть 8
23 октября 2014 г. в 13:21
В покоях их поджидала Дарёна. Заикаясь от смущения, отбиваясь от не в меру ласкового змееныша, она вручила обожаемому принцу свой подарок: шнурок для волос, вроде тех, какие он использовал при будничных нарядах. Сама его сплела, на каждый узелок нашептывала обережные заговоры, которым ее прабабка научила. Но прогадала — не успела подарить вовремя, роскошного-то хвоста теперь нет, подвязывать нечего.
Кириамэ подарок принял с благодарностью, заставив служанку расцвести яркой зорькой. Заверил, что талисман не пропадет зря — пока волосы отрастают, шнурок можно прекрасно приладить к рукояти катаны, сделав оружие вдвойне эффективным в сражениях.
Служанка убежала, счастливая. Они же остались вдвоем.
— Вот видишь, — сказал Ёж, покладистый до лукавства, — теперь у меня есть уже два оберега от злых чар. А ты волновался.
Пересвет хмыкнул — муженек еще не знает, что он ему приготовил! Но раскрывать сюрприз пока что было рано. Царевич еще не пообижался вдоволь!
Пока Пересвет предвкушал, как станет снова и снова заставлять муженька извиняться, Кириамэ подошел к зеркалу рассмотреть серьги.
— Кссо… — вздохнул принц, озабоченно нахмурившись. — Кажется, припухли.
Царевич мигом очнулся от дум. Кинулся к нему, заставил показать:
— Очень больно, да? — виновато спросил.
Обереги оберегами, но капельки крови в свежих проколах Пересвета отнюдь не радовали. И чего он пристал к мужу, в самом деле? Смог же ведь найти и другие амулеты, не переломился, не сильно запыхался! А как вот теперь целовать любимые ушки? Как облизать в порыве страсти мочки и не прикусить до хруста в зубах серьгу? Надо было самому вовремя думать, а не хвататься за первое, что Хродланд предложил!..
— Святые Небеса! — ахнул принц, меж тем не желавший стоять на месте.
Он открыл дверь в смежную комнату — и замер на пороге. Дарёна постаралась с приготовлениями! Вся комната была залита золотистым светом свечей, расставленных повсюду, где только можно. Был приготовлен ужин — верная служанка прекрасно понимала, что на пиру ни тот, ни другой и куска не проглотят, слишком занятые всеми заботами. Но главное для Ёжика — была приготовлена ванна! Горячая, восхитительная, благоухающая ванна.
— А это к чему? — рассмеялся принц, запустив в воду ладони.
— Ну, мы с Дарёнкой подумали, что тебя сегодня можно побаловать, — пробурчал Пересвет. — Наверняка хочешь после тяжелого дня. Не всё же в мыльне впопыхах полоскаться. Можно и понежиться иногда…
— Нет, я про это! — перебил Кириамэ, выловив из воды пригоршню алых лепестков.
— Розы это, не видишь? — ворчливо отозвался царевич. — Я хотел букет нарвать. Ну, в вазу, чтобы красиво. А в теплице все кусты уж отцветают, как нарочно. Ну, раз всё равно бутоны не держатся, я лепестки и оборвал, чего пропадать будут.
Пока он бормотал оправдания, Ёж успел обойти комнату и погасить большую часть свечей. Оставил пару подсвечников — и довольно. Подошел к супругу, поцеловал в губы:
— Спасибо. Я люблю тебя.
Пересвет на поцелуй отозвался. Потом опомнился:
— Я тебя еще не простил за обман!!
Принц фыркнул тихим смешком. Не спускал мерцающих глаз с любимого, кажется, прямо в душу ему глядел. И за этот смех царевич готов был простить всё на свете, но… Но мужа воспитывать надо! А то недолго избаловать!
— Обещай мне! — Пересвет взял себя в руки, взял его руки в свои ладони. Потребовал сурово: — Поклянись мне, что больше никогда не будешь плести заговоры за моей спиной! Больше никогда не сбежишь среди ночи в вылазки без моего ведома и участия! И среди дня тоже. Никаких больше тайн от меня не держи, слышишь? Пожалуйста?
— Хорошо, — согласился Ёж, снова потянулся за поцелуем. — Обещаю!
— Никуда от меня не сбегай, слышишь? — шептал в его губы царевич, а глаза сами собой томно закрывались.
— Никуда, — шепотом охотно клялся Кириамэ. Хихикнул: — Даже в ванну не хочу без тебя! Пойдем вместе?
— А? Угу…
Пересвет ресницы разлепить не успел толком, загрезив от поцелуев — а уж без кафтана остался и без рубашки. Опомнился, сам скорее принялся раздевать муженька: пояс в сторону, пряжку швырнул на стол, к остальным драгоценностям, дожидающимся своего времени в узелке из венчального полотенца. (Колдун сказал первое время их там подержать, чтобы ворожба крепче связалась.)
Платье с принца просто так потянул — через голову. Не подумал!
— Ой-ой! Стой! — пискнул Ёжик, зацепившись где-то в бордовом шелке. — Заколки! Спицы!.. Серьги! Не дергай, умоляю!
Пересвет взмолился о прощении. Пришлось одежку расстегивать — все две сотни мелких пуговок, причем шиворот навыворот, потому что выворачивать платье назад Ёж наотрез отказался. Кое-как высвободили, и Кириамэ поспешил к зеркалу — избавляться от шиньона и гранатового убора. А царевичу велел не мерзнуть зря и первым в «розовое варенье» залезть. Что тот и выполнил, предварительно, разумеется, избавившись от сапог, штанов с подштанниками. И предусмотрительно подтащил стол к корыту поближе — чтобы можно было с удобствами поужинать, не вылезая из воды. И чтобы приготовленный сюрприз под рукой был.
Пересвет от скуки на лепестки дуть начал, гоняя корабликами по воде. Еле дотерпел, еле дождался суженого своего не наряженным.
Избавившись от излишеств на голове, Кириамэ явился к нему со взбитыми прядями, растрепанный. Облизывая губы в нетерпении. Мерцая голодными глазами.
Пересвет сглотнул. До чего же хорошо ему было при распущенных волосах с этими серьгами! Поблескивают, играют, и шея выглядит такой нежной, трогательной — просто манит потрогать… губами... Платье наконец-то снял, с высоким воротником-то. От рубашки избавился прямо на виду у онемевшего царевича. На шее цепочка, чуть ниже ключиц — третий камушек искоркой, темная точка на белой коже.
Царевич снова шумно сглотнул. Торопливо подгреб к себе побольше лепестков, чтобы скрыть свое нетерпение, ожившее под водой.
А возлюбленный меж тем, нисколько не скрывая собственных намерений, сбросил штаны, туфли полетели куда-то к лешему. Наконец-то вошел в воду, переступив через высокий бортик, покрытый полотном простыни. Опустился, не сводя завораживающих глаз с изнывающего царевича. Подобрался вплотную, взбудоражив не только алые лепестки. И, коротко чмокнув в губы… устроился у царевича на коленях!
Пересвет взвыл бы от охоты. Да стыдно как-то: вон, у муженька не меньше желания, а хватает сил над ним издеваться.
Принц притулился к его груди спиной, доверчиво прижался. Нет, ну как будто ничего не замечает! Хотя это что-то настойчиво упирается ему в поясницу. Как будто удобно? Измывается, без сомнения!
— Есть хочу, — решил покапризничать Ёжик.
Делать нечего, Пересвет дотянулся до ближайшей тарелки, не глядя, что это. Оказались цыплячьи ножки с хрустящей корочкой. Кириамэ взял одну. Откусил сам. Дал откусить мужу. Тот машинально вгрызся, едва кость не перегрыз, чуть не поперхнулся, торопливо глотая, потому как вовсе не о еде думал…
Таким образом Ёжик, изверг, постепенно скормил медленно, но верно ошалевающему муженьку почти всё блюдо. Потом за тоненькие блинчики с начинкой взялись: принц брал один конец свернутого трубочкой блинчика в рот, второй конец вкладывал в губы покорному супругу. Так и хрумкали, пока губами не встречались.
На третьем блинчике о еде наконец-то позабыли. Поцелуи оказались слаще любых начинок.
— Погоди! — оторвавшись, взмолился Ёж. Икнул, покраснел. Приказал: — Подай, пожалуйста, кувшин. Что там, квас, морс?
Пересвету было без разницы! Налил мужу в кубок, за вторым же кубком тянуться было лень, сам глотнул прямо из кувшина. Оказалось слабое виноградное вино, сладковато-кислое с привкусом пряностей. Этот привкус на губах любимого заиграл всеми красками жаркого лета…
Царевич опять не заметил, как уплыл куда-то в грёзы. Очнулся только от жара смущения: Кириамэ, сыто облизываясь после поцелуев, посмеиваясь тихонько, снова устроился у него на груди, лениво отмывая пальцы от густых белесых капель.
Пересвет в растерянности пощупал под водой — так и есть, осрамился! А сам принц, зараза нихонская…
— Прекрати, — шлепнул его по руке Ёж, чтобы не лез, куда покамест не приглашают.
Мда, он-то еще держится! И сдаваться рано, по всей видимости, не собирается.
Царевич поплескал себе водичкой в лицо. Ну, хоть в голове малость прояснилось.
Принц снова взялся за блинчики. С малиновым повидлом — запоздало дошло до Пересвета. Неторопливо цедя вино из кубка, Ёж поинтересовался:
— Так что ты там бормотал об амулетах? Не хочешь мне рассказать?
Пересвет и рассказать хотел, и показать. И примерить!
Браслет из крупных звеньев на левое запястье. Браслет-змейку на левое предплечье. Браслет-цепочку на узкую щиколотку, правую. Попутно — щекотный чмок в выступающую косточку лодыжки. И в коленку, смахнув прилипший лепесток. Мерцающее серебро с чернением — как серьги и кулон, как обручальное кольцо в форме дракона.
— Ого! — удивился Кириамэ его непомерным аппетитам к украшательству.
Пересвет заставил его встать из воды. Не желая расставаться с блинчиками и кубком, Ёжик с интересом поднялся, выпрямился перед ним, втихомолку посмеиваясь над вновь загоревшимися огоньками в глазах муженька.
У того перед глазами было… Хм. Впалый живот. Аккуратная ямка пупка, которую так хотелось целовать. Лизнуть широко языком, придерживая ладонями за косточки бедер, чтобы не ускользал от щекотки…
Сплюнув пару лепестков с языка, Пересвет собрался с силами, с разбегающимися мыслями — опоясал супруга по талии цепочкой с мелкими разноцветными самоцветами. Поясок еще даже велик оказался — с замочка цепочка свесилась, покачиваясь, до… хм. До куда хватило.
— Это всё я должен отныне носить? — уточнил Ёжик, облизнув пальцы после блинчика. Покрутил бедрами, глядя, как качается конец пояска, забавно водя над… по низу живота.
— Не снимая! — серьезно кивнул Пересвет.
Принц хмыкнул, подумал. Расцвел улыбкой:
— Зачем?
Опустился обратно в воду. Опустошенный кубок на стол поставил. Сам прижался всем телом к царевичу, обвив руками за шею. С наслаждением взъерошивая копну русых кудрей, с затылка на лоб, потому что так муженек выглядел забавно и мило.
Мокрые. В теплой ароматной воде. Облепленные в самых неожиданных местах алыми лепестками роз.
Пересвет понял, что все многочисленные украшения, которые он сам надел на Ёжика, внесут заметную новизну в их ночи. Мочки ушей уже не куснуть бездумно. Камешек на шее — еще ладно, но всё равно ощущается, когда так тесно обнимает. Поясок на талии… хм, с ним, пожалуй, больше всего будет проблем. Если он собьется назад и свободный конец попадет в ложбинку между «долек персика» — вряд ли это будет приятным ощущением. Цепочка на щиколотке тоже очень чувствовалась, тем более если страстно елозить, сплетаясь ногами… Но ничего! Привыкнут! Надо! Для безопасности Ёжика можно и потерпеть небольшие неудобства.
Тем более это так красиво.
И самое приятное — носить всё это великолепие нужно на голую кожу, то есть под одеждой. То есть — никто этого не увидит, кроме Пересвета! Даже Хродланд, который еще в лавочке колдуна начал истекать слюной, мечтая хоть одним глазком полюбоваться на примерку. От тоски и зависти купил такой же набор для Войславы, правда не серебряный, а из золота. Но разве можно вообще сравнивать?
Ах, да — Дарёна увидит. Но это можно стерпеть.
Вплетаясь пальцами в крашеные пряди, черные до синевы, стирая уголком салфетки тушь с ресниц и пудру с щек, царевич принялся за рассказ. Как посетил нынче днем городского колдуна. Как за Хродландом увязалась пойти вместе с ними Войслава, а за ней — Забава и Ясмин.
Колдун, которого царевичу присоветовала Яга, занимался созданием оберегов от порчи, сглаза, черной напасти, от неудач в поединках и баталиях. Жил он в иноземной слободе, что возле западных ворот столицы. И оказался не простым мелким старикашкой с длинной бородой — это был настоящий нибелунг, давным-давно переселившийся в Тридевятое, но до сих пор не научившийся разговаривать без жуткого ломания слов. Как все нибелунги, он великолепно разбирался в магии драгоценных камней и металлов.
На стук в дверь старикашка ругнулся с ворчанием, хотел прогнать с порога. Даже имя Рогнеды Ильгизаровны Цукеман не внушило ему доверия. Видимо, Яга о чем-то позабыла важном, произошедшем между ней и колдуном много-много лет назад. Но он-то помнил!
Однако вмешался Хродланд — и старик оттаял от звуков родного языка. Пустил их в лавку. Соизволил показать простенькие изделия. Когда же девчонки в один голос принялись восхищаться изяществом и красотой безделушек, колдун размяк от комплиментов, проникся к посетителям симпатией. Вывалил на прилавок мощные амулеты, роскошные каменья, лучшие свои работы — свою гордость мастера.
Пересвет выбирал те, на которых чары были наложены самые сильные, и чтобы смотрелись попроще, без лишней вычурности, и чтобы носить было не тяжело. В основном он полагался на чутье Хродланда, доставшееся тому от матери-ведьмы, и на рекомендации колдуна. Правда, браслет-змейку присмотрел сам, подумав, что она отлично подойдет к обручальному кольцу.
— Прости, что не золото, — извинился Пересвет. — Мастер сказал, что раз в тебе живет оборотень, то лучше подойдет серебро. Вроде как оборотни зависят от луны, а серебро лунный метал, будет оберегать тебя от ранений в боях, от ядов и злых чар. Хродланд купил еще больше украшений для Войславы, только из золота, якобы материнству и здоровью покровительствует солнце.
— И ты веришь во всё это? — поднял брови принц.
— Я поверю во что угодно, если это поможет уберечь тебя, — признался Пересвет, стиснув возлюбленного в крепких объятиях.
— Я умею драться за свою жизнь, — напомнил Кириамэ. — Я участвовал во множестве битв — и вышел живым, как видишь. Меня травили, строили козни… Но я не собираюсь сдаваться, поверь. Тем более теперь, когда у меня есть ты. Разве ты не веришь в меня?
— Верю, — покаянно отозвался Пересвет. — Но буду верить еще больше и крепче, если на тебе будут амулеты.
— У меня есть сила оборотня, — мягко возразил Кириамэ, не желая сдаваться.
— А против тебя — битком набитая наемными убийцами кадайская слобода! — повысил голос Пересвет. — И жаждущий мести колдун!
Он промолчал о предупреждении Яги и пророчестве нихонских астрологов, хотя именно эти предсказания терзали сердце царевича хуже всего.
— Но у меня есть ты, — не унимался принц. — Есть Хродланд, Ясмин, Яга в советчицах, даже Лиан-Ай с ее острым умом — неужели они не стоят всех этих наемников? Чего мне бояться с такими защитниками?
Пересвет не имел сил больше спорить. Он просто заткнул мужу рот поцелуем.
— Представляешь, — оторвавшись, вспомнил царевич, — колдун в той заколке с топазами признал руку знакомого мастера. Он до того расщедрился, что устроил чародейство на заказ! Целое представление! Наши девицы верещали хором от восторга!
— Да ты что? — улыбнулся принц. — И как это было?
— Вообще-то не слишком зрелищно, — признался Пересвет. — Поводил руками, пошептал что-то непонятное, побрызгал на камни чем-то из флакончика.
— И никаких ослепительных вспышек волшебного света? — с улыбкой уточнил Кириамэ. — Никаких таинственных песнопений? Мурашек по коже? — он пробежался пальцами по бокам поёжившегося муженька.
— Угу. Зато он сделал все твои заколки сильными оберегами. По крайней мере, так меня заверил Рорик. Удобно, правда?
— Действительно, — согласился Ёжик. — Может, тогда заколками и обойдусь? Понимаешь, если бы меня воспитывали, как западную принцессу, я бы был в восторге от всего этого. Но у нас такое не принято носить. В волосы навтыкать можно всё, что угодно. Но цепочки, ожерелья, браслеты… Я к обручальному кольцу, честно сказать, долго привыкал, думал, пальцы кривыми станут. А теперь — столько всего…
— Не торгуйся, — упрекнул Пересвет, пригрозил: — Иначе понавешаю на тебя еще больше!
Кириамэ обреченно вздохнул. Но улыбнулся:
— Спасибо. Это был лучший день рождения в моей жизни.
— Двадцать первый день рождения я сделаю для тебя просто сказочным, поверь! — пообещал царевич, хотя голос предательски дрогнул.
— Я верю, — кивнул принц. Спросил тихо-тихо, неторопливо целуя лоб, висок, щеку: — Теперь можем пойти в постель? А то у меня пальчики начали сморщиваться.
Хохотнув на его ребячество, Пересвет, не заботясь о полетевших во все стороны брызгах, подхватил его на руки и встал из воды. Принц только ойкнул, прижался теснее.
Царевич прошлепал через комнату, усадил его на софу, завернул в большое банное полотенце, сам присел перед ним на колено, принялся вытирать-растирать. Ёж не остался в долгу — из стопки приготовленных полотенец взял второе, набросил на мужа, с удовольствием занялся его волосами.
— Полегче, синяки же останутся! — капризничал Ёжик от мужниного заботливого рвения. — Ну вот, с пояса капает, с цепочки тоже… Эту ерунду всю сушить теперь нужно. Давай сниму пока, а высохнет — обратно надену?
— Нет уж! Носи так!
— Мокрые и холодные? Фу… Придумал же. Прямо в пупок капает, ну что ж такое… Э-э?
Царевич послушно протер полотенцем означенное местечко и тут же губами проверил — сухо ли, чмокнул, за что получил в отместку:
— Уши мне не оторви! — возмутился Пересвет. — И голову тоже не откручивай! Ну что ж ты из меня султана Шеморского всё сделать-то хочешь? — проворчал с досадой. — То гарем мне предлагаешь, теперь чалму навязал. Я ж так ничего не вижу…
— Терпи, в твоих кудряшках ведро воды, не меньше, — отговорился Ёж. Ахнул: — Ты меня теперь на ручках до скончания жизни таскать намерен?!
Пересвета кольнуло это «до скончания жизни» прямо в сердце. С послушно ластящимся принцем на руках он перешагнул через брошенные на пол полотенца, поспешил в спальню.
— Надо будет — буду! — буркнул царевич. — Год точно. А там поглядим. Вдруг растолстеешь на блинчиках?
— Что?!
Плюхнутый на постель, Ёж всю свою мнимую покорность вмиг растерял: ловко поменялся с супругом местами, уронив его тоже, занял выгодную позицию сверху. Обхватив коленями бока, крепко прижал широкие плечи к пуховым подушкам. Впрочем, Пересвет и не собирался вырываться. Пока что, во всяком случае.
Приблизившись лицом к лицу, губами к губам, принц облизнулся. У Пересвета дыхание перехватило, а кровь по венам быстрее побежала. Знает ведь, как довести до заполошного сердцебиения, соблазнитель!
— В честь праздника разрешишь мне кое-что? — словно сладкий яд влился в уши проникновенный шепот.
— Да ведь ты срамоту потребуешь опять, — выдохнул Пересвет, пытаясь из последних сил противиться чарам завораживающих синих омутов.
— Угу, — растянул губы в ухмылке Ёж. — И как ты только догадался?
Царевич фыркнул.
— Позволишь? — не унимался муженек, тихонько елозя бедрами по бедрам. — Один разочек? Если тебе не понравится, больше никогда не заикнусь даже. Обещаю! Пожалуйста? Мне очень-очень хочется попробовать.
— Ладно канючить, не маленький, — ворчливо сдался Пересвет. — Делай, что хочешь. Тебя ж не переспорить.
Раз принц уступил его прихоти и согласился ходить, обвешанный амулетами с ног до головы, придется в ответ уступить и царевичу. Оно, наверное, и к лучшему — право слово, надоело уже каждую ночь от его извращенных желаний отбиваться. Нынче поймет наконец-то, что ничего хорошего в таких неправильных ласках нету, и отстанет к великому облегчению…
— Ну как? Нравится? — вкрадчиво поинтересовался Кириамэ через несколько минут, посвященных старательно глубоким поцелуям.
— Нет! — резко выдохнул царевич. — Совсем не нравится! Нисколько!
— А вот так? — мурлыкнул Ёж, пройдясь кончиком языка по всей длине ствола, придерживая у корня нежными пальцами, перебирая второй рукой «орешки», перекатывая в ладони.
— Нет! — сквозь зубы прошипел Пересвет. — Ни так, ни эдак! Заканчивай и…
— Погоди, я еще вот так не пробовал, — не слушал его Кириамэ. Дорвался!
Пересвет откинулся на подушки. Видеть, как муженек, посверкивая браслетами-цепочками-серьгами, поблескивая глазами, светясь в полумраке спальни лилейной кожей… Как он, паршивец, измывается над его бедным достоинством, играя, то словно с леденцом на палочке, то будто на дудочке-флейте… Это было невыносимо. Таким развратным Пересвет супруга еще не видел.
Из груди царевича рвались предательские вздохи. Живот и спина покрылись испариной, всё тело горело. Едва сдерживал порывы дёргать бедрами вверх…
Один вид муженька, усевшегося между его ног, задрав ему колени выше головы… склонившегося низко-низко, то и дело обмахивая живот длинной челкой — от одного его вида бросало в жар. А не смотреть на его старания не получается. Глаза закатываются, ресницы дрожат. Но царевич из последних сил сосредоточивал расплывающийся взгляд, снова приподнимал голову. Потому что не смотреть нельзя…
Может, простынкой его прикрыть? Чтобы не видеть, как порхает язычок. Как раскрасневшиеся губы смыкаются на налитой маковке… Как водит головой вверх-вниз, выпуская из горячей, влажной глубины — и забирая обратно, скользя губами, языком, нёбом… Легонько проводя зубами. Чуть-чуть прикусывая…
Но нет, с простынкой будет еще хуже — так хоть царевича по влажной коже прохладный сквознячок обдует, охолодит разгоряченное тело. Под покрывалами и одеялами будет совсем невмоготу.
— Правда не нравится? — в очередной раз уточняет паршивец, облизываясь. Смотрит испытующе, а кулаком меж тем не забывает наяривать, выжимая вздохи-стоны, заставляя царевича жмуриться от невидимых фейерверков, искрами рассыпающихся в глазах.
— Не-е… не-е-ет… — не сдавался под пытками упрямый возлюбленный.
— А это что тогда? — в невинном недоумении вскинул брови принц, тронул пальчиком упруго покачнувшийся ствол.
— Эт-то… х-х… от щ-ще… щеко- о! -тки…
Ёжик хмыкнул, глазами стрельнул — и снова наклонился, вернулся к игре. Втянул в рот маковку, сладко причмокивая, а ладонями стал оглаживать низ живота со вздувшимися шнурками вен, широко расставленные ноги, нежную тонкую кожу по внутренним сторонам, от коленок до поджимающихся «орешков», скользя вверх-вниз. То переходил на живот, то на подрагивающие ягодицы, которые теперь тоже удобно открылись для ласк, ведь Пересвет, забывшись, уперся в перину ступнями и соблазнительно подбрасывал бедра вверх, сам толкаясь в жаркий, податливый рот. Постанывая. Жалобно всхлипывая:
— Ё-ёжжж… ы-ыкк-кхх?..
— М-м?
— Палец… вынь…
— М-м…
— Вытащи! Сейчас же… О, боже! Вынь из моей задницы палец, кому говорю!!
Пересвет свел брови. Глухим голосом пригрозил, иначе ведь не послушается — сказал честно и прямо:
— Вынь. Иначе пукну.
Кириамэ расхохотался бы на мрачный тон, только рот был занят. Но шаловливый пальчик из узкой, трепетно сжимающейся дырки вытащил. Хотя успел засунуть во всю длину, да муженек не вовремя опомнился. А так гладко было там его ласкать, так чутко он отзывался на плавные поглаживания, обжимая тесно, пробегая волнами внутренней дрожи.
От смешливого фырканья принца Пересвету сделалось совсем невмоготу. Смешинки превратились в мурашки, пробежали от плененного ствола до самого позвоночника, рассыпались в животе. Не удержаться на краю!
— Выплюнь… отпусти… скорее… быстрей!..
— Ны-а.
— Выплюнь! Я ж сейчас… я уже не могу…
Пересвет умолял, мотал головой, жмурясь, забросил руки за голову, хватаясь за рассыпавшиеся кудри, за подушки, за что угодно — пытаясь очнуться от наваждения, пытаясь заставить себя не толкаться, не выгибаться, не отвечать так жадно.
— Да как же я тебя потом целовать буду?! — взвыл царевич. — Не смей!.. Пожалуйста… Только не в рот…
Кириамэ послушался. Видимо, сам еще не был готов к такому. Смилостивился, рукой довел дело до конца. Хихикнул — пришлось расторопно отвернуться, чтобы выстреливающие капли не брызнули в глаза.
— И всё-таки не понравилось? — ехидно спросил Ёж после. Улегся на полуобморочного мужа сверху, вытянулся на нем теплым голым телом.
Пересвет в ответ только смог промычать что-то неразборчивое, на внятные слова дыхания не хватало и сил. Выдохнул длинно, обиженно — опозорился! Не смог совладать с собой, сдался под натиском! Провалился его план. Теперь-то точно Ёжик не отстанет, так и будет развлекаться еженощно, доводя до легкого умопомрачения в зависимости от собственного настроения.
— Научусь и еще лучше будет получаться, — пообещал Кириамэ, потянулся за заслуженным поцелуем.
Но Пересвет брезгливо сморщился и морду отвернул. Проворчал в сторону:
— А теперь иди и вымой рот с мылом!
Принц рассмеялся. Послушно покинул постель, набросив мимоходом кимоно, затянув шелковый пояс на двойной узел. Ушел в смежную комнату, загремел кувшином с теплой водой для умывания, забулькал-запел «утопленным соловьем», полоща рот со всей тщательностью.
Но Пересвет, разумеется, видел, как он обидел мужа. А что делать?! Целовать его сразу после такого безобразия — это выше всех границ смирения!
С беззаботной сияющей улыбкой Ёжик вернулся в постель к дующемуся муженьку. Уселся, подогнув одну ногу под себя, опершись спиной о высоко взбитые подушки изголовья, не заботясь, с каким видом муженек косится на раздвинувшиеся полы кимоно, на приоткрывшиеся колени. Ёж, видимо, опять проголодался — от нервов, не иначе. Захватил из комнаты большое блюдо с закусками, плюхнул прямо на взбитые одеяла, между собой и царевичем. Кувшин с вином и два кубка каким-то образом умудрился донести в одной руке — сразу налил Пересвету, вручил, не спрашивая, хочет ли тот.
А Пересвету было не до еды. Царевич кубок отставил на плоскую крышку большого прикроватного сундука со своей стороны, блюдо с закусками отодвинул подальше на постели, чтобы не перевернуть. И потянулся к супругу — лукаво блеснувшему глазами поверх своего кубка.
— Что? — отхлебнув, спросил принц. Как будто непонятно! И улыбнулся, паршивец, уголками губ.
Вместо очевидного ответа Пересвет коснулся своими губами сладких губ. Не открывшихся навстречу, хотя и не ушедших от поцелуя. Рука царевича скользнула под полы кимоно, по колену и выше. Принц не возражал, однако…
С удивлением и чуть обижено, царевич отстранился:
— Ты больше не хочешь?
— Я уже получил всё, что мне хотелось, — мягко отозвался Кириамэ. — Простишь?
Пересвет отполз на свое место обратно, уселся, скрестив руки на груди, нахохлился.
— То есть, издеваться надо мной тебе слаще, чем самому получать удовольствие? — буркнул царевич.
— Угу! — счастливо откликнулся принц.
Ёжик вернул себе блюдо, подхватил двумя пальчиками жаренную на углях колбаску сочного багряного оттенка. И с наслаждением, не откусывая, засунул себе в рот. Колбаску выбрал самую длинную. И толстую. В рот она вошла наполовину. Причмокнув, пососав, извращенец потянул ее назад, плотно обхватывая губами, блестящими от капелек ароматного жира.
Пересвет со стоном закрыл лицо руками. Потребовал надрывно:
— Прекрати! Я теперь на колбасы смотреть не могу!
Но против собственных слов — не смотреть на ехидного муженька было выше его сил. Царевич ладошки от глаз чуть сдвинул, прикрывая горящие стыдом щеки. И губы, искусанные в переживании. Вовсю уставился на Кириамэ, забавляющегося с неповинной едой.
Помусолив колбаску, толкая ее в рот, глубоко или не очень, туда и обратно, обласкав языком, обчмокав губами… Кириамэ взял и откусил половину. Махом.
От неожиданности царевич, не сводивший с него глаз, болезненно ойкнул, выдав свою мысленную солидарность с бедной закуской. Принц же быстрей отвернулся, спрятался за кубком — едва не подавился, пытаясь прожевать сразу столько и проглотить. Но справившись, Ёжик покосился на измученного муженька и не мог удержаться от смеха:
— Прости, — повинился мягкий и покорный изверг, метая молнии ослепительных, искрящихся взглядов. — Я больше не буду.
И он спокойно и уже вполне прилично доел оставшуюся половинку колбасы. Зато пальцы облизал с таким застенчиво-развратным видом, что у Пересвета зубы свело. Затем Кириамэ взял с блюда… И почему Дарёне не пришло в голову соленые огурцы-то порезать?! Принц нежными пальчиками ухватил, конечно же, самый длинный и пупырчатый.
Пересвет застонал в голос, прекрасно представляя, что сейчас случится с овощем. Царевич повалился на кровать, отвернувшись от муженька, засунул голову под подушку, сверху еще одеялом накрылся.
Ёж приставать больше не стал, смилостивился. Дохрумкал, убрал поздний ужин из постели, потушил свечи и тихонько притулился сбоку. Разумеется, Пересвет сразу же вылез из своего убежища — притиснул хихикнувшего муженька к себе поближе.
— Если ты умрешь, я умру в тот же час, — прошептал царевич.
Кириамэ притих. Подумав мгновение, отозвался:
— У меня в роду все долгожители. Вправду хочешь терпеть меня еще семьдесят с лишним лет?
— Хочу!
— Хорошо. Дай мне знать, когда передумаешь.
— Да ты!.. — не нашелся Пересвет от возмущения.
— Что я? — фыркнул Ёжик. — Я люблю тебя!
Пересвет выдохнул — муженьку бы всё шуточки! Ведь царевич серьезно…
Ёширо, пригревшись под мышкой, уснул быстро. А Пересвет, глаз не смыкая, всё пялился в темноту и пялился.
Будущее, рисующееся перед мысленным взором, радужными красками не блистало. Жуткие предсказания, пророчествующие смерть его возлюбленному принцу. Помолвка с Лиан войну с Кадаем лишь отсрочит. Да еще этого ибирского колдуна никак не отыщут. А он парень упрямый, по всему видно, от мести не отступится…
И чего Пересвет при таком раскладе гонор еще выказывает? Чего кобенится? Столько раз чуть не до драки ссорились с Ёжиком из-за его прихотей — а на деле оказалось во сто крат слаще, чем муженек расписывал…
Повздыхав, царевич уразумел, что это не совесть в нем проснулась. И даже не предчувствия гложут. А простое любопытство спать не дает.
…Кириамэ спал на редкость крепко. Пересвет ворочался у него под боком, вздыхал тяжко, перину колыхая. Потом царевич вообще набрался наглости — на четвереньках под прикрытием одеял прополз на середину кровати, на ощупь нашел мужнины коленки, стал, пыхтя, оглаживать ладонями, целовать, тычась холодным носом. И то принц не проснулся! Впечатления минувшего дня, вечера и ночи совершенно его вымотали.
Пересвет ласками заставил его развести ноги, открыться. Осторожно стянул пояс кимоно — пусть и вслепую развязывал, а возиться не пришлось, приноровился уже. Ну, и… Собравшись с духом, Пересвет взялся повторять всё то, что самому удалось давеча разглядеть сквозь дрожание ресниц, с трудом сосредотачивая расплывающийся взор. Начал он трепетно и осторожно. А затем незаметно для самого себя увлекся, и…
…Ёширо вздрогнул. Словно упал с саженной высоты на постель. Резко очнулся от снов — ярких и, как явь, отчетливых.
На удивление всё еще была ночь. Прислушавшись и осмотревшись, принц не сразу понял, что не так: Пересвет точно рядом, но на своей половине кровати его почему-то нет… И что его разбудило? Никакой опасности не ощущается, а сердце колотится, как от бега…
Его замешательство длилось ошеломительное мгновение. Короткое, но столь головокружительное! Еще бы он не потерял спросонья способность здраво рассуждать — пока сознание витало в мире грез, тело разгорелось, разомлело в огне любовной лихорадки. А всё виновата гора одеял, шевелящаяся над ним.
Кириамэ протянул руку и дёрнул приоткрыть лоскутный край. Он хотел увидеть воочию, хотя вряд ли готов был поверить собственным глазам.
— М-мнн! — воспротивилось «одеяло». Отобрало край назад, припало ниже, словно пестрый сугроб, вдруг попытавшийся растаять и спрятаться.
— Ты что?.. Ты вправду?.. Любимый, не надо! — хрипловато произнес Ёж. — Ты не должен. Не заставляй себя, прошу!
— Н-нн! — отозвалось «одеяло».
— Не нужно! — умолял принц. — Если тебе противно, какая же мне в этом радость? Я сделал это, потому что мне так хотелось. Ты вовсе не обязан! Не надо, пожалуйста?
— Гхмм! Нн! — с занятым ртом вести разговоры было проблематично.
Кириамэ улыбнулся. Попробовал снова приподнять одеяло — и снова изнутри вцепились упрямой хваткой:
— М-ммнн!
И от этого возмущенного мычания, от дрожания горла, отдавшегося через плененный ствол до копчика и вверх по позвонкам… Но принц удержал вздох-всхлип, чуть прикусив губу.
— Не отступишься? Но не позволишь посмотреть? — мягко уточнил протест Ёжик.
— У! — буркнуло «одеяло».
— Хоть одним глазком? — мурлыкнул Ёж, через лоскутную материю и стёганую вату поглаживая ладонью самую ближайшую из выпирающих округлостей «одеяльной горы», безошибочно угадав глупую голову с копной светлых кудрей. — Хоть на минуточку? Посмотреть, как ты это делаешь — услада для взора. Не стесняйся, пожалуйста? Решился подарить ласки — подари и свои смущенные глаза… свои припухшие губы… свой румянец на щеках… Я хочу увидеть тебя! Не жадничай, любимый?
— М-мн! М-мм-нн!!
«Выпуклость» под ладонью отрицательно мотнулась. От этого движения у принца по всему телу вновь прошла дрожь, еще сильнее предыдущей волны, глаза под веки закатились, с приоткрытых губ сорвался рваный выдох.
— Будь по твоему… — прошептал Кириамэ, полностью отдаваясь на волю упрямому супругу.
Ёж больше ни слова не проронил. Откинулся на подушки, закинув вытянутые руки за голову, ноги же удобно забросил под прикрытием одеяла на плечи муженька, скрестив узкие лодыжки на спине пониже лопаток.
Правда, безучастным принц оставался недолго. Пусть и не видя неумелых движений, пусть молча, пусть с закрытыми глазами — он чутко ощущал каждый вздох царевича всей кожей. Всем телом. И Кириамэ не считал нужным скрывать своего наслаждения: постанывал тихонько, выгибался в такт прикосновениям. Неосознанно принялся поглаживать ступнями муженька по взмокшей спине, заводя того еще больше.
Пересвету пришлось постараться. Быстро сдаваться принц был не намерен. Довольно скоро, под негромкий довольный смешок муженька, царевич оказался вынужден сбросить с себя одеяла и покрывала. Даже из-под простыни выпутался: капитулировать так с честью! Запыхался и вспотел, но отступать царевич был не намерен!
Кириамэ, жмурясь от удовольствия, вплелся пальцами в светлые кудри. Вкрадчиво прошептал:
— Вот бы еще свечи зажечь? Ты такой красивый!..
Пересвету тоже хотелось, надоело в темноте пыхтеть. Да побоялся царевич, что, при свете разглядев изнывающего муженька, охочей кошкой растекшегося по подушкам, сам растеряется и забудет, что надо делать-то. Так что осталась темнота, причмокивания, сосредоточенное сопение и долгие вздохи, и судорожно-сладкие выдохи…
— Ах-х… любимый?.. Отпусти… Хватит… — жалобно зашептал через мучительно долгое время принц.
Признаться, оба успели измучаться — что один, что второй. Оба давно балансировали на грани терпения, пусть и выходило это у них совсем по-разному. Но, кажется, Пересвет от накопившегося в орехах напряжения скоро взвоет по-волчьи и зубами скрипеть начнет — да как тут поскрипишь, если рот-то занят? Не дай боже укусить — собственное-то венчанное достояние?!
— Хватит… — шептал Кириамэ, принялся из последних сил выкручиваться из-под царевича.
Но тот и не собирался отпускать — прижал бедра к перине накрепко: ни дернуться, ни выскользнуть!
— Остановись! — потребовал принц, но голос грозным не звучал, сбивался на придыхания. — Прекрати!.. Я скоро… Я сейчас… Не надо, пожалуйста!.. Только не…
Пересвет слушал бы и слушал! Не голос — музыка, мёд для сердца. Вот только слушаться не собирался. Не отпустил. Не выпустил из горячего рта, из объятий языка и губ. Наоборот, сильнее сжал, аж щеки втянулись…
Кириамэ зажмурился, пальцами обеих рук кудри на макушки невзначай больно стиснул, неосознанно пытаясь отпихнуть… Коротко вскрикнул. И обмяк. Хныкнул:
— Прости! Любимый, я же предупре… Любимый? — Огромные глаза изумленно сверкнули из темноты, голос сорвался до едва слышного сипа: — Ты что? Выплюнь! С ума сошел?
Пересвет и тут послушания не собирался проявлять. То, что он испытал мгновение назад — это было очень… Странно? Сладко? Забавно? Во всяком случае совсем не так, как он себе это представлял. И на вкус не так ужасно, как думалось. Он задумчиво покатал густые капли на языке, почмокал, пытаясь угадать знакомый привкус…
— Малиновое повидло! — возвестил царевич, гордый своей догадливостью.
Кириамэ в испуге от его вопля прижал коленки к своей груди. Непонимающе воззрился, блестя очами, кажется, сделавшимися еще огромней.
— Ты сладкий! — нависнув над онемевшим принцем, пояснил со смешком муженек. — А из-за блинчиков отдает малиной. Так бы и съел тебя!
— Сумасшедший! — выдохнул Ёж. Попенял: — Обслюнявил всего!
Кириамэ расслабился под жаром накрывшего тела, обвил руками, потянулся поцеловать…
Но Пересвет вместо губ подставил ухо. Буркнул:
— Всё равно пойду умоюсь. Подожди минутку.
Принц опустил руки. Царевич соскользнул с кровати — и торопливо утопал в смежную комнату смешной утиной походочкой. Кириамэ же остался лежать в полнейшей растерянности…
Спустя обещанную минуту принца ослепило золотистое сияние свечей. Еще больше ослепляло то, что он увидел при свете — вплывшее в комнату пониже подсвечника. То, что горело в нетерпении и по форме эти самые свечки вполне напоминало — особенно огонек алой маковки.
Смущенный его пристальным взглядом, Пересвет, поставив свечи на сундук рядом с кроватью, робко прикрывшись ладошкой, спросил:
— Можно, теперь мы… Ну, если ты разрешишь?..
Кириамэ приподнялся, опершись на локоть, рукой обвил уныло склоненную шею любимого — и притянул светлую голову к себе, для глубокого поцелуя. Потом, не тратя времени, увлек и всего царевича на себя, крепко обнимая, водя ладонями по успевшей остыть спине.
— Всё, что ты хочешь! — многообещающе выдохнул в его губы принц. Улыбнулся: — Я люблю тебя.
— Угу, — неловко отозвался Пересвет. — Только вот… Разрешаешь, да?
Борясь с вдруг обуявшим стеснением, одновременно сдерживая нестерпимо захлестывающее с головой желание — царевич снова переместился вниз, уселся, расставив колени. А ноги возлюбленного забросил себе на плечо, крепко придерживая одной рукой.
— Я быстренько! И спать ляжем. А то уж поздно, — пообещал царевич, вызвав фырканье мужа.
Пересвет чмокнул его в косточку щиколотки. И, пристроив свой уж порядком онемевший от желания ствол между сжатых ног, так что головка аккурат легла на орешки возлюбленного, царевич взялся наяривать. С чувством, с пыхтением, с мычанием долгожданного удовольствия.
Принц же, лежа на спине послушным бревнышком, то ли с непривычки, то ли от вида жмурящегося растрепанного муженька, то ли от щекотки, тихонько заржал — сперва прикрывая смешки кулачком, потом в открытую.
Выплеснувшись быстро, как и обещал, Пересвет упал без сил, горя пылающими щеками, сияя счастливыми глазами. Благо Ёжик мигом раскинул освобожденные ноги и охотно позволил царевичу на себя улечься, сразу же обхватил его и коленями, и руками, прижав к себе, как самое свое драгоценное сокровище.
— Давно надо было мне уши проколоть, — сделал собственный вывод Кириамэ, всё еще посмеиваясь.
Пересвет у него на груди неопределенно угукнул. Перед глазами у него маячил розовый сосок… вкусный… манящий…
— Прекрати! — выдохнул Кириамэ, взмолился, несильно дернув за кудри: — Иначе так и не уснем.