Кукла фальшивой галереи

Интересно, как это «быть живой»? Уметь дышать или хотеть спать… Она не поймет этого никогда, ведь она — всего лишь портрет, умело нарисованный рукой художника. Там в реальном мире, в старом здании висит картина. Девочка с золотистыми волосами в малахитовом платье, но это только в гнусной реальности. По ту сторону, в нарисованном мире, она живая. Параллельная галерея — ее мир! Во всяком случае, так золотоволосая считала. Девчонка была неоднозначна: то радовалась, что из разумных и полноценных существ она такая одна, то наоборот — грустила. И её можно понять. Страшная, мрачная галерея с безголовыми статуями и полу — женщинами из картин. Ужасающие куклы, пугающие одним своим видом и странные изображения, чье название никак не соответствует содержанию. А она одна. Маленькая девочка. Ей на вид лет девять, но нет. Это далеко не ее возраст, хотя его ведь вообще не существует, девчонка и не знает, что это. Просто живет. Золотоволосая никогда не повзрослеет. Картины не стареют. Поэтому, наверное, детские искры игривости еще остались в ней, а с ними и надежда. Она — ребёнок. Обычный, простой, которому нужно общение, ласка и человек, который бы научил её быть хорошей картиной. Картиной с добрым сердцем… А рядом только те, кому на нее совершенно наплевать. Ей хотелось знать. Знать, сколько она уже здесь торчит. Может быть, месяц? А может, вечность? Одну маленькую, одинокую вечность она ходила и ждала. Искала хоть кого-нибудь, но вскоре поняла, надежда — несуществующее тут слово. Может, еще тогда что-то сломалось? Сколькими вопросами уже задалась она за это время? Миллионами? Миллиардами? Но девчонке никто не поможет. Отвечать попросту некому. И она смирилась. Привыкла к одиночеству, к безмолвию и вечному холоду. Фальшивая галерея не отличалась теплой погодой. Да и разве может нарисованное солнце греть? И тогда золотоволосая поняла — это холод проник в ее и без того не бьющееся сердце. От детской игривости не осталось и следа. Она решила, что все будет иначе! Она больше не позволит молчать этим тупым куклам, заставит говорить девушек — картин! Она покажет себя, напомнит, унизит, будет выше! Она — Мери! Мери! Мери! Самая лучшая картина Вейса Гуэртены! Больше золотоволосая не страдала. Она уже начала, поклялась себе и не свернет со своего пути. Не такого большого труда стоило заставить подчинятся страшных кукол. Пугающие создания подозрительно быстро согласились, будто все, что говорила Мери, были не угрозы, а дружеские просьбы. За куклами, как бы в добавок, сразу подчинились и манекены. Девчонка радовалась, чувствуя себя выше. Сложнее было с полу — женщинами. У этих созданий ужасный мерзкий характер. Женщина в Синем грубо отбрасывала девчонку в сторону, но та упорно продолжала своё дело. Вставала у женщины — картины на пути и даже от злости пинала ее. Почему она раньше этого не делала? Ах, да…Тогда Мери была просто маленькой девчушкой, но не теперь. Не сейчас, глупые создания в ужасной галерее! Теперь она злая! Злая Мери с холодным, как кусок льда, сердцем.  — Маленькая тварь! — прокричала Дама в Синем на очередной пинок. Но в ответ золотоволосая лишь усмехалась.  — Жалкая! Ты жалкая! Обрубок, недоделка! А я полноценная! Это — мой мир, и ты будешь мне подчиняться! — злорадная улыбка вновь появилась на лице девчонки, и Мери ударила женщину каблучком зеленой туфли прямо в глаз. Полу — картина взвыла и опрокинулась на «спину», моментально приложив руки к ране. Из отверстия текла… нет не кровь — синяя краска. Лилась ручьем, а самого глазного яблока не было. Оно повалилось внутрь черепа. Сквозь отчаянные вопли слышался лишь злобный голос девочки-картины «Вы все будете мне подчиняться!». Одним заплывшим глазом Дама видела удаляющееся зелёное пятно. Она справилась. Остались лишь статуи. Высокомерные, бестактные, безголовые в прямом и в переносном смыслах. Но ведь она -повелительница этой галереи! И пусть все это знают, даже однотипные дылды, отличимые только платьями. Бесцеремонно владелица малахитового платья ворвалась в зал, где обычно находились все статуи. Откуда столько силы, что аж дверь почти слетела с петель? Злость, ненависть, отчаяние.  — Я — Мери! Я лучшая! Я… — договорить не дал громкий смех. Он исходил от обитателей помещения. Золотоволосая даже не представляла, как они это делали.  — Заткнись, неудачная картина, и проваливай. Нам не до тебя, мерзкая девчонка! — скульптура женского тела, облаченная в желтое платье, встала и хотела уже пнуть пришедшую, но последняя резко пригнулась, от чего нога нападавшей пролетела не полный круг, и манекен упал.  — Не смей так со мной говорить! — навзрыд прокричала Мери и со всей силы пнула валяющуюся статую. Скульптура издала истошный вой, но девчонка продолжала бить ее, и вот чёрное стекло, из которого, оказывается, были сделаны все манекены, дало трещину.От этого девушка, облаченная в желтое платье, заорала ещё громче, совсем не по-человечески. Это не было похоже даже на рёв раненного зверя. Но девчонка — картина, будто не слышала этого. Она всем сердцем желала смерти этой твари. Удар, ещё один. Она наносила их с молниеносной скоростью и, даже когда безголовая статуя перестала издавать звуки и подавать признаки жизни, Мери продолжала. Она дробила тело в мельчайшие осколки, а затем с одержимой улыбкой и бешеными глазами обернулась к остальным.  — Вы слабые ошибки этого фальшивого мира. Только и умеете, что пугать! Никто из вас, безмозглых статуй, не сможет себя защитить! — она резко сорвала весящую на стене картину. — Тут все повинуются мне! Теперь и они сдались. Все тут стали марионетками в руках юной Мери. Золотоволосая внушала страх. Полу — женщины бросали ей под ноги лепестки роз, куклы бегали за ней, словно собачки, а безголовые манекены кланялись в пояс. Королева фальшивой галереи или узница? Ведь мрачное место изменило ее. Только сейчас, через такой долгий срок, она поняла это, случайно взглянув в зеркало. Рваное зелёное платье, сбитые носы туфель, растрепанные теперь уже тускло — золотые волосы. Они висели клоками, ведь девчонка часто рвала их на себе. А глаза? .. Это не были глазки малютки — девчушки. Взгляд, одержимый неведанной никому целью. Глаза психически неуравновешенной и больной. Давно ли так стало? А когда в последний раз она прекращала злобно улыбаться? Где девочка, которую нарисовал Гуэртена? Мери в ужасе отстранилась от зеркала. Нет. Не может быть. Просто зеркала ужасной галереи все искажают! Да, в это хотелось верить или хотя бы надеяться. Нужно что-то сделать… Точно! Ее портрет! Картина с её изображением. Нужно бежать туда и сравнить облик. Может он был такой изначально? Золотоволосая сорвалась с места и, снеся по пути двух мерзких кукол, понеслась в «нарисованный зал». Звучит странно, не правда ли? Но все это было и было реально. Девчонка распахнула очередную дверь и добралась до своей цели. Тут все нарисовано мелками. Дорога, небо, дома — абсолютно все. Когда-то именно здесь предпочла поселиться владелица малахитового платья. Еще очень давно, когда она была доброй Мери. Сюда не часто приходили другие, и у маленькой девушки было место, где можно выдохнуть спокойно. Но теперь же это было просто «гнилое» местечко, куда никто, совсем никто не ходил. Она, как ураган, ворвалась в один из домов и, пролетев несколько этажей, оказалась в тёмном помещении с одним неаккуратно начерканным окном. Огромная, но пустая комната, где лишь в самом ее конце по углам разбросаны куклы, альбом для рисования и карандаши. А в самой середине дальней стены - он, портрет «королевы» галереи. Мери все так же стремительно подбежала к нему и с ужасом отшатнулась. Полотно было в царапинах, один угол вообще был оторван. Желтые розы увяли на так давно написанной картине, а их стебли покрылись огромными шипами. Сама изображенная выглядела не лучше. Еще когда-то ярко — зеленое платье приобрело почти черный цвет. Полотно было порвано прямо там, где изображалось лицо девочки. Рядом валялось стекло, ранее защищавшее картину. Только сейчас золотоволосая почувствовала адскую боль. Ведь это все — ее рук дело. Бедняжка скорчилась на холодном полу, держась руками за голову. Как больно! Ее словно рассекают на часть, сжигают и топчут. - Нет! Я… я… Я — Мери! — истерично проорала девчонка. — Я — Мери! Я лучшая! Я настоящая, настоящая! Не картина, как все они! Слышишь, галерея? Я — Мери! — она орала, срывая голос, металась из стороны в сторону, держась за голову. — Я не сдамся! Я уже сказала, что не сдамся! Я — Мери! — на глазах от перенапряжения выступили слезы. Да, у золотоволосой началась истерика. Девчонка резко остановилась у стены и начала бить по ней кулаками, затем ногами. Она орала уже что-то не членораздельное, добавляя к этому сумасшедший хохот. Мери сорвала голос и теперь просто истошно хрипела. — Ты не веришь мне? Не веришь, дурацкий нарисованный мир?! — редкие писки проскальзывали в её речи. Обезумевшая соскочила с места и с силой сорвала со стены картину. Полотно упало, глухо ударяясь о темный пол. По золотистому окаймлению картины пошла трещина, а само изображение становилось все ужаснее и ужаснее. В это же время владелица малахитового платья свалилась на пол с моментально появившимися ранами. Из них текла кровь, хотя, может, это была всего лишь красная краска? Девчонка застонала, жмуря от боли глаза. Сейчас она признала, что связана с картиной нерушимой связью. — Нет… Нет… Нет! — еле выдавливая из себя слова, скулила раненая. — Я не верю… Я — не картина! — из глаз полились соленые слезы. Теперь они действительно текли ручьем. Она тоже кукла. Марионетка Фальшивой галереи, которой дали мнимую свободу. Мери еле дышала, а тело из плохо сшитых кусочков расходилось по швам.  — Я — Мери… Я — Ме… — золотоволосая закашляла кровью. Глаза закатились, а по телу пошли судороги. — Пр… кха — кха… прошу… —, но на «помогите» сил уже не хватило. Тело перестало биться в конвульсиях и обмякло, глаза закрылись. Кукла фальшивой галереи. Картина без сердца…