Слепое пятно

В большом городе, где столько домов и людей, что не всем и каждому удается отгородить себе хоть маленькое местечко для садика, и где поэтому большинству жителей приходится довольствоваться комнатными цветами в горшках, жили двое бедных детей. Г. Х. Андерсен, «Снежная королева»

CRB_KAI_LENG_1956_55HA689

Промозглым ноябрем пятьдесят шестого года, когда ливень хлестал неделю кряду, не стихая, а сточные воды из переполненных труб выбивали решетки на тротуарах, тонкая и пугливая девица Шань Ленг подарила жизнь и свою фамилию мальчику, названному Каем. Папаша, беспородный как уличный пес инженер по имени Тодд Смит, по такому случаю надрался, но вовсе не от счастья: он не горел желанием обременять себя ни клятвами, ни брачными узами, ни узкоглазыми детьми. Откупившись от семьи Ленг обещанием исправно платить алименты, которое вовсе не собирался исполнять, Смит выкинул досадное недоразумение из головы и даже не заметил, в какой момент его единственный наследник лишился матери. Кай, безотцовщина и сирота, вырос в старейшем Чайна-тауне Северной Америки. Он постигал премудрости торговли вместе с добросердечным дедом, чья седая макушка едва виднелась за сваленными на прилавке мангустинами, прогуливал школу, учился плевать в длину и резался со сверстниками в «Космические войны», неизменно выбирая сторону землян. Словом, он был самым обычным мальчишкой с земли, и отличить его от прочих чумазых пацанов, которых по улицам Сан-Франциско бегало в избытке, могли только дед с бабкой, да и те по большей части предоставляли внука самому себе, не зная, с какой стороны взяться за его воспитание. Что же до Кая, то он со свойственной детям наивностью полагал стариков бессмертными, а детство — бесконечным, пока ширнувшийся таксист из Восточной Европы не врезался в стойку, за которой его бабка, разряженная по случаю Праздника середины осени, вместе с дедом продавала юэбины. Это стало последним воспоминанием Кая о доме: паста из сладких бобов на чужих подошвах и цветастый подол в грязи. — Какой милый мальчик! — всплеснула руками светловолосая женщина, когда работник социальной службы привел Кая на порог съемной квартирки где-то у парка Хилсборо. — Тодд! Чего не говорил, что у тебя есть сын, дурачина ты этакий? Лицо этой женщины (не самой, по правде, плохой мачехи: она совала Каю карманные деньги украдкой и спрашивала, что приготовить на завтрак) давно стерлось у Ленга из памяти. Не выдержав тяжелого нрава своего сожителя и его куда более тяжелой руки, она собрала вещи и в один прекрасный день пропала без следа, оставив мальчика один на один с отцом. Неделю спустя у двери снова объявился социальный работник, разомлевший и снулый, как жабы, коротавшие последние деньки в аквариуме вьетнамского ресторанчика. Он осмотрел уголок, в котором ютился Кай, выслушал рассказ о драке с задирой Томасом, объяснявшей и синяки, и припухший нос, пропустил стаканчик с отцом-одиночкой и распрощался, чиркнув у себя, что мальчик, мол, пристроен, все в порядке. Тем же вечером «задира Томас», которому не сиделось спокойно, надрал Каю уши и пригрозил взяться за ремень, но мальчик не жаловался ни тогда, ни после: прежде чем уйти к праотцам, дед заставил внука вызубрить два правила, в непреложность которых сам свято верил. Никогда не проси снисхождения, говорил он, и не доноси на своих. Лицо деда, узкое, как месяц, и гладкое, преклонному возрасту вопреки, тоже забывалось по мере того, как фигура отца выходила на передний план, бросая тень на нехитрую жизнь девятилетнего мальчика. Кай страшился отца, словно грозного бога, чей нрав крут, а характер — непредсказуем; пытался умаслить его послушанием и лестью, как капризного божка, у которого семь пятниц на неделе, и все — разные; а когда осточертело бояться или прогибаться, до полуночи слонялся по городу со шпаной из трущоб, попадая в истории одна другой хуже. «Вас наказывали в детстве?» — спрашивали мозгоправы потом, и застарелая ненависть, крепкая, как перебродившее вино, неизменно ударяла Ленгу в голову. Он разжаловал отца в простые смертные, едва научившись давать сдачи в ответ, однако в затянувшейся домашней войне неизменно выигрывал тот, у кого хватка — жестче, а кулак — крепче, и Кай, устав добиваться победы честным путем, отнес кредитку отца подпольным хакерам из Пало-Альто, которые славились умением подделывать документы. — Больно ты тощ, — заметил пухлощекий сержант Биггс в приемном пункте, оглядев новобранца с головы до ног. — На годик еще домой не хочешь, а? Подкачаться, жирка наесть? — Не ваше сучье дело, — огрызнулся Кай. Он был и правда худ, зато жилист. К тому же в свои шестнадцать еще не приучился держать язык за зубами. — Очень даже мое, — холодно парировал Биггс. — Надорвешь пупок себе на плацу, кого под трибунал потащат, а? С кого, ты думаешь, погоны сорвут, чтоб неповадно было в армию детей брать? Каждый раз, когда сержант опускал слоновью голову, чтобы вглядеться в его личное дело, сердце Кая пропускало удар: за попытку накинуть себе пару годков можно было загреметь в колонию для малолеток или, того хуже, полжизни батрачить на штраф под надзором бдительных служб правопорядка. Однако Биггс перепроверил заключение медосмотра, оснований для придирок не нашел и снисходительно, будто одолжение делая, хлопнул Кая по плечу потной ладонью. — Главное в армии знаешь что? Не бздеть! Вот и ты не бзди, солдат, сделаем из тебя мужчину. После того как синий шаттл Альянса умчал Кая навстречу новой жизни и каждодневной муштре, старушка-Земля не стояла на месте и совершила несколько оборотов вокруг солнца. За это время новобранец вытянулся, подкачал пресс и научился стрелять с одной руки на шорох. Девицы заглядывались на его скуластое лицо, вышестоящие офицеры — на досье. Прекрасный послужной список портил только выговор за снятие орденов с обезглавленного капитана, примкнувшего к сепаратистам Идена Прайм, однако пресс-служба Альянса поспешила замять восстание, а вместе с ним и проступок. К двадцати годам Ленгу, обладателю медали «За отвагу» и статуса N7, прочили блестящую карьеру, однако случай распорядился иначе. Пропустив лишний стаканчик рома за стойкой «Флакса», Ленг вынул из ножен армейский нож и ловко, как шеф-повар, вскрывающий моллюска, вогнал лезвие задиравшему его крогану под капюшон. Местные писаки тут же подняли вой до небес, разразился небывалый скандал, и Ленг очутился за решеткой прежде, чем посол человечества Анита Гойл успела недовольно поджать морщинистые губы. Пока тянулось следствие и собирались присяжные, давнее противостояние Альянса и Гегемонии высекло искру, и разгорелось судьбоносное сражение за Элизиум. Отряд, в котором ранее служил Ленг, передали под командование сержанта Шепард и бросили на передовую. В прайм-тайм безостановочно крутили репортажи из Скиллианского предела. Лицо этой Шепард — нескладное, горбоносое, как у отца, но с материнской ямочкой у щеки — все чаще мелькало на первых полосах, и скупой заметке про Ленга, осужденного по всей строгости за убийство какого-то ксеноса, нашлось местечко лишь в рубрике криминальной хроники, рядом с сообщением о перестрелке на таможенном пункте. Так, когда счастливая звезда Шепард еще только всходила над горизонтом, на будущем Ленга уже поставили крест. Впоследствии, работая на «Цербер», Ленг видел Шепард еще не раз: она карабкалась по лестнице чинов с завидным упорством, меняя погоны лейтенанта на золотые командирские лычки, а те — на серую, как пепел, броню Спектра с красной полосой. Ленг видел Шепард обнаженной на зернистых фотографиях, слитых ушлым хакером в сеть и тут же прозванных фальшивками, приукрашенной на рекламных плакатах Альянса Систем, даже распятой на хирургическом столе проекта «Лазарь», но никогда — живой, словно судьба, в которую он не верил, намеренно разводила их по разные стороны баррикад. — Ты ей не экипаж, а зоопарк подбираешь, — хмыкнул Ленг однажды, заглянув Разе через плечо. На экране пестрели досье, одно другого краше: саларианский агент ГОР, вложивший свою лепту в генофаг, составлял компанию крогану с подслеповатой чешуйчатой мордой, а голограмма кварианки, закованной в скафандр, соседствовала с фотографией Субъекта Ноль, одетой только в татуировки. Ленг поморщился — он терпеть эту паскуду не мог. — А зоопарк и есть, — недружелюбно буркнула Раза, потирая виски. — Будь человеком, Ленг, придержи язык за зубами. Без тебя тошно. По клику перед ней появилось изображение азари-юстицара с холодным, отрешенным лицом. Судя по дате рождения, указанной в верхнем правом углу, сиськи матроны пережили взрыв сверхновой в Ро Аргоса, войну кварианцев с гетами и выход человечества в космос, но, несмотря на это, отлично сохранились. Иной бы подрочил. Ленг отвернулся. — Надеюсь, батарианец у тебя какой-нибудь на примете есть. И пару ворча еще не забудь, они украсят команду своим присутствием. — Зря зубоскалишь, — спокойно ответила Раза. Повертев в руках кружку с застывшим ободком кофейной гущи, она подняла на партнера усталые, воспаленные от недосыпа глаза. — Ты, между прочим, был в шаге от того, чтобы получить место на этом празднике жизни, но шеф отозвал приказ. Твое место занял Криос. Раза снова щелкнула по экрану, поднимая из архива фотографию глазастого, похожего на ящерицу ксеноса. Влажные складки обрамляли его лицо и спускались на шею, как ожерелье из багровой освежеванной плоти. — Удачи ему, — бросил Ленг. В досье разглядел пометку: «Кепраль, неизлечим». -- Шеф, кстати, просил тебя посмотреть личное дело Шепард. Возможно, на случай, если Криос сорвется. Я скину тебе чуть позже. Раза отправила ему документы в тот же день. Ленг наспех просмотрел файлы после ужина, листая страницы со странной смесью любопытства и раздражения, и тут же положил в архив, хотя увиденное там — темный завиток волос у проколотой мочки уха, родинка под левой грудью и красота тренированного тела, подобная отточенному боевому ножу, — оставило его не вполне равнодушным. Он полагал, что встретит Шепард лишь однажды. Призраку надоест возиться с его звездной протеже, и шесть дюймов черненой стали — а может быть, пуля в висок — поставят на проекте «Лазарь» точку. Вышло иначе.

SHEPARD I. J. / 5923-AC-2826 / RH positive / NRE

В апреле семьдесят четвертого, когда войска Альянса обратили в бегство осадивший Элизиум пиратский флот, Ирме пожаловали ее первую медаль: остроконечную, синюю с белым Звезду Терры. «За смелость, — гласил приказ о приставлении к награде, — самоотверженность и несгибаемую волю к победе». Приглашение в Межпланетную академию не заставило долго ждать, и вскоре Ирма уже месила грязь в северном полушарии Онтарома. Она бросала свой отряд на приступ вражеской точки после короткого, нервного сна в промерзшей насквозь палатке. Зудела скользкая от пота кожа. Слипались в подбрюшье кишки, а где-то выше, под ребрами, билась и дергалась жилка: вот-вот лопнет. Снег лез в глаза и обжигал лицо. Команда Ирмы шла последней по очкам. Ничего зазорного в этом не было — на солдат, сумевших одолеть хотя бы первую ступень «программы особого назначения» в академии, смотрели как на героев. Но когда над полем битвы разнесся гулкий звук горна, извещая о том, что до конца марш-броска осталось полчаса, Шепард подняла тяжелую голову, сняла «Кесслер» с предохранителя и велела своим бойцам сухо и зло: — За мной. Как и Ленг годом раньше, она одолела все семь ступеней. — Так держать, лейтенант, — сдержанно похвалил ее капитан Дэвид Андерсон, явившийся на церемонию аж с другого конца Галактики. Он был ниже выпускницы на полголовы, а лицом смахивал на печеную в углях картофелину. Ирма молча пожала его горячую руку. — Видит бог, нам нужно больше офицеров как вы, Шепард. Волевых, способных вести за собой. Если повезет, еще сработаемся. — Ты репутацию, это, не просри, — напутствовал капитан Бойзе. Старый пердун вел в академии курс выживания в условиях нулевой гравитации и мурыжил, бывало, солдат по двадцать часов в сутки, пока пот не лился из ушей. — Тебе нашлепка не затем дадена, чтоб пред гражданскими сиськой вертеть. — Так точно, сэр, — ответила Ирма с улыбкой. В отличие от большинства выпускников, носивших знак отличия у сердца, она пришпилила его к левому рукаву. — Умная больно, — крякнул подвыпивший Бойзе, хлопая Ирму по плечу. — Не пропадешь. Жди хорошего назначения, девочка. Жди хорошего назначения. Месяцем спустя, когда отряд под командованием Ирмы отбил нападение пиратов на крошечную колонию в туманности Петры, она поставила сдавшихся на ее милость преступников к стене и аккуратно, будто мишени в тире снимая, всадила каждому в затылок по пуле. Затылки были мясистыми, поросшими жесткой шерстью, и один — голый, в редких пятнах чешуек: это в компанию батарианского отребья затесался турианец, ищущий легкой поживы. Костистый череп разорвался, как пиньята. Капрал Грилло вытер щеку, позеленел, согнулся в три погибели, и его вывернуло прямо на пол у командирских ботинок. — Возьмите в аптечке «Виастин», — заботливо сказала Шепард. — Он с ментолом, Грилло. Помогает. — Ох, срань господня, — выплюнул капрал, как только тошнота отпустила его горло и позволила вздохнуть свободно. — Простите, мэм, но приказ ведь… — Приказ майора такой: чтобы первое нападение на Петру стало последним. — Но, боюсь, расстрел пленных придется ему не по душе, мэм. Шепард огляделась; в ее лице, прежде закрытом, капралу почудилось сожаление. — Майору не обязательно знать об этом маленьком… происшествии, Грилло. На ее беду, майор Кайл, прочитав рапорт, лично спустился на пиратское суденышко, ведомый отменным чутьем на увертки да ложь. Провел рукой по стенке кают-компании, щербатой от пуль, оглядел, крякнув, ровный ряд кровавых пятен… И ограничился выговором за закрытыми дверями, лишив Ирму пяти увольнительных дней на солнечном пляже Идена Прайм. Бог знает, сколько их было еще потом, этих взысканий без занесения в личное дело: никому не хотелось портить безупречный, словно тетрадка отличницы, послужной список Ирмы Шепард. — Всего-то два, — сказала Шепард много лет спустя, когда Лиара, запустив руку в архив Серого Посредника, повадилась извлекать оттуда старые, неприглядные секреты своих боевых товарищей. — Первый был за Петру, расстрел с превышением полномочий, а второй… Какая вам разница, Т’Сони? На службе солдату приходится совершать вещи куда хуже. На службе за это еще и награды дают. — Вам лучше знать. Если верить досье, солдатом вы были отличным. — Отец бы с вами поспорил. Он хотел видеть меня юристом… Будете мартини с оливкой? Пока Шепард открывала бутылку, Лиара исподтишка разглядывала новую каюту командира. С тех пор, как «Нормандия SR-2» покинула доки, прошло уже полгода, но помещение все еще не выглядело жилым. Если бы не пепельница с налетом серой трухи, не будильник да не китель, брошенный небрежно на смятую постель, можно было бы подумать, что Шепард ночует в общем спальном отсеке вместе с Чоквас и Дениелс. С приходом Лиары на прикроватном столике появилась еще одна безделушка: армейские жетоны в стеклянной рамке. За долгие месяцы разлуки азари, не теряя надежды когда-нибудь отдать их законной владелице, заучила выбитый на пластинках текст наизусть, до каждой щербинки: «Шепард, Ирма Джейн. Личный номер 5923-AC-2826. Резус положительный. Вероисповедание: нет». Ирма обрадовалась жетонам, но не спешила надевать их на шею. — Я рада, что вы больше не работаете с «Цербером», — призналась Лиара. — Призрак всегда был ненадежным союзником. С ним лучше ссора, чем худой мир, — такая у вас, кажется, пословица есть? Ирма пожала плечами. — Если бы не Призрак, мы бы с вами сейчас не разговаривали. — Я знаю! — Лиара нахмурилась, но из-за мягкого голоса и темных, будто фломастером прорисованных бровей казалось, что сердится она понарошку. — Мне самой не пришлось выбирать союзников, пока я искала вас… Ваше тело. «Цербер» совершил чудо, вернув вас к жизни, но потом-то, Шепард! Когда вы очнулись и получили «Нормандию», неужели ни в Альянсе, ни в Совете не нашли никого, кто поверил бы в угрозу Жнецов? — Почему? — удивилась Ирма. — Нашла. И побыла двойным агентом, но без особого толку. Я знала о «Цербере» не больше, чем саларианская разведка или другие Спектры. Она принялась шарить по карманам черного кителя в поисках сигарет. Лиара невольно подметила, что Ирма так и не удосужилась спороть с лацкана белую с золотом церберскую нашивку. — Значит, не ресурсы и не шпионаж. Если бы я не знала вас лучше, Шепард, подумала бы, что вы… — Идейная? Совесть имейте, Т’Сони. Любви к «Церберу» во мне не больше, чем к репортерам. — Так почему не покинули «Цербер» раньше? — Хотите начистоту? — Ирма щелкнула зажигалкой. По каюте поплыл горьковатый, ненавязчивый запах какао. — Не знала, куда падать придется. Соломки хотела подстелить. Вот вам, Т'Сони, еще одна человеческая пословица. Обычный солдат на месте Шепард чувствовал бы себя не в своей тарелке, лавируя между «Цербером» и Альянсом, как Одиссей — между Харибдой и Сциллой. Но Ирма, кажется, получила в дар от Миранды Лоусон не просто вторую жизнь, а второе дыхание. Ступив на мостик «Нормандии SR-2» с клеймом «Цербера» на корме, она расцвела, стала больше шутить и даже, говорили, подобрела. На палубе появился бар, в ангаре — кольца с сеткой; раз в неделю Ирма лично присоединялась к одной из команд и стучала мячом об пол не хуже Кена Доннели. Кто бы ни вел в счете, в конце матча неизменно побеждала дружба. Злые языки утверждали, что за перемены к лучшему следует благодарить Тейна Криоса, с которым у Ирмы случился неожиданный для всех и стремительный роман. Их отношения начались с убийства Нассаны Дантиус, окрепли беседами в отсеке жизнеобеспечения, выдержали долгую разлуку, в течение которой Шепард находилась под стражей без права переписки — и оборвались на Цитадели, когда шесть дюймов Ленгова ножа проткнули дреллу легкое. Тогда Шепард, закрепив табличку с именем Тейна Криоса на мемориальной доске, впервые спустилась в кают-компанию с колодой карт в руках. — Сдавайте, — велела она Джеймсу Веге. — Ну, не стойте столбом! Вы любитель покера, я знаю. Нашествие Жнецов, испепелившее одну половину Галактики и разорившее вторую, не пугало ее. Шепард получила майора, вылечила шрамы на скулах и нашла в своей душе ту точку опоры, которая позволяет если не перевернуть мир, то хотя бы сдвинуть его с места. С Арьей Т’Лоак была на короткой ноге. С примархом Виктусом держала совет. Дважды спасенный Совет Цитадели в полном составе — не считая, само собой, Удины, которому Шепард вышибла мозги, — восстановил ее статус Спектра и спешно подписывал пакт об оказании Земле военной помощи. Одни смотрели ей в рот, другие плевали в спину, однако все успели полить Шепард грязью, когда Кай Ленг одержал над ней верх. Поражение на Тессии стоило ей ключа к победе над Жнецами и Лиары Т’Сони. — Таким, как Ленг, в моем цикле отрубали ноги, — обронил Явик вечером, когда экипаж по привычке собрался вокруг покерного стола. — И заставляли ползти по руинам наших городов, пока кишки не вываливались на землю. — Что, — спросил Доннели неуклюже, теребя в руках карты, — неужели всем?! — Только смельчакам. — Протеанин усмехнулся, обнажив два ряда острых и белых, как у хищника, зубов. — Уделом трусов была лоботомия. Часом позже досье на Ленга, подготовленное Самантой Трейнор, легло командиру на стол. Шепард запоем читала его добрую половину ночи, и какое-то чувство — непрошеное, вроде сорняка, такому и название-то не сразу подберешь — пускало в ней корни. Выключая свет, она подумала, что если ей доведется сравнять с Ленгом счет, это произойдет отнюдь не в битве на равных. И оказалась права.

2186_11_15 // CRB HQ Cronos Station, Anadius System

На станции «Кронос» победа осталась за Шепард. Молча и деловито, без ненависти и злобы она проткнула Ленга резотроном, носком армейского ботинка отбросила в сторону боевой нож и велела Джеймсу Веге: — Наручники. Потом — Гаррусу Вакариану: — Медигель. На этом Шепард забыла про Ленга и переключила свое внимание на виртуальный интеллект протеан, не особо интересуясь тем, останется ли поверженный враг в мире живых — или все-таки сыграет в ящик. Гаррус выполнил приказ, хотя, видит бог, был не прочь проявить милосердие иного рода и утешить Ленга не медигелем, а выстрелом в висок. Следом за Шепард с ее командой в «Кронос» хлынули войска Альянса. Они оттащили к стенам трупы церберовских коммандос, взломали все двери, распотрошили базы данных, наспех опечатали лабораторное оборудование, которое не смогли вынести, и, уходя, взяли с собой пленника: оглушенного, закованного в наручники класса «Барс» для особо опасных преступников и наспех перемазанного медигелем. Это была присказка. Сказка будет впереди.