Пепельные письма

Хильда Каменный Кулак родилась от неизвестных родителей в особый час: ее нашли рано утром в мусорной куче, среди объедков, выброшенных на корм свиньям, у дверей таверны «Серебряная кровь». Таверна эта была знаменита тем, что пережила уже вместе с ее владельцами одно землетрясение, два потопа и множество разбойничьих набегов. Как и в любом заведении, передававшемся по наследству от отца к сыну, в этой таверне внимательно следили за репутацией. И потому, обнаружив надрывающегося криком младенца, владельцы не стали топить найденыша в ведре, а всучили его вместе с кошельком септимов чернорабочей и велели ей решить вопрос как можно тише и дальше от их заведения. Молодая женщина проявила милосердие и не выкинула ребенка, оказавшегося хорошенькой нордской девочкой, а вернулась в родной Ривервуд и воспитала ее там как собственную. Добросердечные соседи не скрывали от девочки, нареченной Хильдой, что ее нашли в помойке, дети дразнились, и очень скоро сиротка научилась давать сдачи. Когда ее мать, выйдя замуж за кузнеца, понесла, Хильда оказалась в отчаянном положении и решила покинуть родной дом. Несмотря на свой юный возраст — всего девять лет, она была рослой и сильной, могла управляться мечом и не боялась любой работы. Несомненно, что в Рифтене — городе, где ютилось множество наемников, для нее должна была найтись работа. И действительно, юный возраст не был помехой для того, чтобы стать великолепный карманником под присмотром Гильдии воров. С возрастом Хильда научилась размахивать мечом не хуже обычного наемника, получила прозвище Каменный Кулак за привычку дубасить пьяную публику в тавернах и пристрастилась к меду. Последнее ее и сгубило: похмельную грабительницу поймала стража Вайтрана, когда та выходила из двери ограбленного дома Фрекки Сына Битвы. Все произошедшее дальше напоминало кошмарный сон, который не желал заканчиваться: ее отправили в одну тюрьму, потом долго везли куда-то в карете, потом пересадили на лодку и вот она, никогда не покидавшая пределов родного Скайрима, оказалась в центре недружелюбно настроенного ко всем чужакам Морровинда. Огромная светлая нордка выделялась из толпы серых и тощих меров так сильно, что о карьере в воровской гильдии можно было забыть. Да и желания вступать в местные организации у Хильды не было: даже в толерантном Балморе местные жители относились к ней пренебрежением, смешанным со страхом. Людей они считали за животных, а зверь настолько крупный и умный, как свирепая нордка в тяжелом доспехе, вызывал у них вполне понятный ужас. К тому же, роль шпиона на службе Имперской разведки не способствовала обретению теплых и искренних отношений. Но самой большой проблемой был алкоголь — в чертовом Вварденфелле не было нормальной выпивки, только местная бражка из каких-то ягод, называвшаяся глиф. От этого напитка у Хильды начинались странные ночные кошмары, полные каких-то разговоров и сражений. Наутро она вставала измученная и несчастная. Так продолжалось до тех пор, пока она не начала просто накачиваться глифом до беспамятства. Ночные кошмары ушли, уступив место благословенному Талосом забытью, и позволили Хильде сосредоточиться на своем задании. Уже долгое время она бродила по провинции данмеров, собирая слухи, легенды и просто сплетни про культ некого Нереварина, который состоял из каких-то жутких и невнятных пророчеств, от которых у Хильды начинала болеть голова. А потом начали приходить письма: по одному в день. Увидев смятый конверт на пороге своего дома в Балморе, Хильда поблагодарила Талоса за то, что в гильдии ее научили читать. Конечно, она с трудом продиралась сквозь хитросплетения языкастых книжных авторов, но простые записки и письма всегда были ей в радость. Она гордилась тем, что умела считать и писать — далеко не каждый норд мог похвастаться такой образованностью, но Гильдия воров занималась образованием своих членов настолько, насколько это было возможно. Усевшись на кровать, Хильда разломала восковую печать на конверте и принялась медленно читать, шевеля губами: «Возлюбленный мой друг, Мое сердце забилось чаще, едва только Вы ступили на благословенные земли своей истинной родины. Не могу сказать о себе, что простил Вас окончательно, но каждый миг в разлуке с Вами вынуждает меня обращаться вновь и вновь к тем светлым воспоминаниям, которые так скрашивают мое одиночество в ожидании Вас. Молю лишь о том, чтобы Вы ответили мне взаимностью. Вы ведь не забыли меня, своего старого и глупого учителя, самого преданного Вашего слугу? Отчаявшийся и потому безрассудный, Всегда Ваш.» Хильда долго вчитывалась в текст, пытаясь разобраться в сложных словах, но смысл как будто ускользал от нее. Внезапно, ей стало жарко. Она поднесла ладонь к щеке и поняла, что та пылает от смущения и злости. Это было страстное любовное письмо, первое в жизни Хильды, и написанное каким-то умником в шутку. На глаза девушки навернулись слезы, так ее взбесило происходящее. Она даже перевернула конверт и вчиталась в адрес, но он был правильным и это не оставляло других вариантов кроме жестокой и злой шутки! Сирота, найденная на помойке, прекрасно знала, что в таких случаях стоит давать сдачи и, глотая злые слезы, написала на оборотной стороне листка ответ: «Слышь ты урод. Гаварилили тибе, но за такие шутки в зубах бывают прамежутки! Я тиб найду и голаву тибе атарву урод. Будишь без галовы у меня ходять понял ты?» Перечитав свое послание, и найдя его достаточно угрожающим, Хильда положила его в конверт и оставила за дверью. Она не помнила, во сколько уснула той ночью, но наутро рядом с изголовьем ее кровати стояла пустая бутылка глифа, а конверт исчез. Возможно, что его просто выбросили, но внутреннее чутье подсказывало, что послание уже нашло своего адресата. Поскорей бы найти этого шутника и привести свою угрозу к исполнению! Следующее письмо настигло Хильду уже в трактире «Черный шалк», где она формально искала второго информатора из списка Кая Косадеса, а на самом деле ее задачей было выпить достаточно, чтобы проспать еще одну ночь без кошмаров. Сидящий в трактире сброд с уважением смотрел на высоченную нордку: трактирщик едва успевал подносить новую кружку. Ближе к полуночи, Хильда доползла до своего тюфяка и провалилась в беспамятство. Проснувшись утром с привычно трещавшей головой и трясущимися руками, нордка выпила привычный набор зелий и побрела к барной стойке. Окинув могучую фигуру девушки уважительным взглядом, трактирщик протянул ей очередной конверт. — Кто его доставил, вы видели урода? — заорала она, испугав какого-то похмельного аргонианца. — Эй, полегче, ты мне руку сломаешь! — возмутился трактирщик и вывернулся из железного захвата. — Не знаю я, кто доставил письмо, сам удивился. Спустился в погреб за… в общем, оно уже лежала тут, а больше тут никого нет. А что такое-то? — Да ничего, даэдровы кишки, просто один урод… неважно, в общем, — Хилда успела остыть и, криво улыбнувшись, пошла за дальний столик читать очередной опус. «Мой друг, Я безумно рад получить от Вас весточку так скоро. Каждый росчерк пера, каждая черточка и каждый знак напоминают мне о Вас. Мог ли я поверить в то, что Вы так мало изменились за то время, что я видел Вас? Все тот же слог и те же угрозы напоминают мне о беззаботных днях Вашей молодости, когда Вы только поступили ко мне в обучение. Вглядываясь в это письмо, я мысленно возвращаюсь ко дню нашего знакомства. Мог ли я представить тогда, что это вихрастое создание с узкими плечами и насупленным лицом станет потом для меня целым миром? Однако, в первое же мгновение нашей встречи, когда Ваш отец представлял нас друг другу, я понял, что вы — особенный. Вам уготовано нечто большее, чем простым смертным. Вы стояли передо мной, и золотые Ваши волосы сверкали на солнце, ветер играл Вашими украшениями, а в глазах читалось упрямство и несокрушимая воля. Признаться, тогда я едва сдерживал смех, глядя на Вас: такого серьезного и такого хрупкого в подростковом теле. Вы были настоящим дикарем тогда! Я смеюсь и плачу, вспоминая о том, как исправлял ваши первые диктанты, как мы вместе читали. Вы тогда еще морщили лоб и шевелили губами, повторяя текст. Ваш отец считал, что для воина важнее умение держать оружие в руках, поэтому уже тогда Вы могли победить в рукопашной любого взрослого воина, но искусство поэзии казалось Вам чем-то почти неприличным. Сейчас я пишу эти строки и понимаю, что почти простил Вас за причиненную боль. Каждое Ваше слово, каждое биение Вашего сердца убивают ненависть во мне. Остаются лишь безграничные любовь и уважение к Вам. Убитый и воскресший после нескольких строк, Всегда Ваш.» Хильда словно во сне увидела тот солнечный день: золотистые камни, расшитые неизвестными символами знамена и высокого худого мужчину перед ней. Он стоял всего в нескольких шагах, серьезный и собранный, смотрел на нее с интересом и легким пренебрежением, которого и следовало ожидать от такого выскочки в мантии. Каждое движение, каждая прядь длинных черных волос кричали о том, что перед ней стоит профессиональный маг. Такие всегда испытывали презрение к воинам из-за тупости, безграмотности и привычки размахивать кулаками. Но сдаваться не в правилах воинов, и Хильда ответила максимально убийственным, полным презрения и молчаливых угроз взглядом на какой была способна. Все ее тело напряглось, готовое броситься в атаку. Маг не дернулся, даже дыхание не задержал, но глаза его внезапно потеплели, и Хильда почувствовала, как испытывает желание улыбнуться в ответ. Незнакомец ей понравился. Очнувшись от своего видения, девушка еще раз перечитала письмо и расстроилась. Этот незнакомец, кем бы он ни был, сумел заставить ее плакать и переживать уже дважды из-за своих глупых писулек. Если эта была шутка, то она становилась все более извращенной и дорогостоящей – кто, кроме профессионального вора, мог пробраться в трактир незамеченным и оставить письмо для нее. Сколько в Вварденфелле стоили услуги Гильдии воров, она узнала после встречи с первым информатором, который признал в нордке коллегу. Они так увлеченно рассказывали друг другу о деятельности Гильдии в разных провинциях, что Хильда едва не забыла спросить каджита о загадочном Дагот Уре и связанной с ним угрозе. Нордов нельзя было назвать поклонниками Империи, а уж такая маргинальная личность как Хильда и вовсе не видела себя интереса в том, чтобы разбираться в делах чужой провинции. Впрочем, гордость наемника и страх перед повторным тюремным заключением вынуждали ее путешествовать на гигантских блохах и расспрашивать про местную политику. А еще ввязываться в переписку, от которой где-то внутри становилось больно. Но молчать было бессмысленно: «Я ни знаю зачем ты пишиш мне всю эту чуш! Аставь миня в пакое! Ты несмешно шутиш, а я помню тот день кагда ты сматрел с призрением. Думаешь лучьше меня раз багателнький маг? Мне не нужно твое пращение просто оставь меня в пакое иначе я найду тибя и отарву твою тупую башку! И пачиму ты пишешь обо мне так я не мужик.» Дописав, девушка засунула листок в конверт и запечатала воск на стоявшей рядом свече. Голова все еще болела, никакие зелья не могли унять эту боль после таких переживаний. И еще это видение! Она как будто стояла там и видела того мера с его длинными патлами и самодовольным лицом. Вот только одно странно: на альтмера он был непохож, хотя кожа была золотистого цвета. Но с другой стороны, все это — плоды ее воспаленного воображения и последствия похмелья, а после выпитого и не такие чудеса являются. Один ее коллега в «Буйной фляге» увидел как-то самого Мерунеса Дагона после лишнего стакана и все равно жив остался. — Любовник достал? — раздался над ухом скрипучий голос аргонианина. Давешний похмельный посетитель не нашел ничего лучшего, чем пересесть на нее столик, и теперь преданно пялился на нее красными неподвижными глазками. — Бесплатной выпивкой не угощаю, — отрезала девушка и отвернулась. — Даже за информацию об одном пикантном культе? — с ехидством спросил ящер. — О, как! — мрачно ответила Хильда. — Давно ли мое имя висит на алтаре каждого еретика? — Не очень, — уклончиво ответил аргонианин и, дыхнув алкогольными парами, представился. — Хулейя к вашим услугам. Собственно, раз уж бесплатной выпивки не будет, то у меня есть задание для настоящего наемника… Спустя пять часов, измазанная в крови трех данмеров-расистов, Хильда вернулась в «Черный шалк» и уселась напротив знакомого аргонианина. — Ты тут свое письмо забыла, — вместо приветствия сказал он. — И знаешь, что… оно пропало. Я только вышел на минутку, сама понимаешь, а его уже нет. Хорошо у нас почтовая служба работает, да. Хильда воздержалась от комментариев и предпочла заняться изучением своей кружки, проставленной благодарным трактирщиком. Хулейя выполнял свою часть уговора: рассказывал пикантные подробности из жизни живых богов Морровинда и делился своими соображениями касательно культа Нереварина. Глаза историка-любителя горели, пока он пересказывал заплесневевшие сплетни тысячелетней давности, а слушательницу клонило в сон. Завтра ей предстояло встретиться с третьим информатором и оставалось только надеяться на то, что храмовница Трибунала сможет рассказать что-то более практичное. Следующее письмо нескоро: она нашла его в комнате на верхнем этаже таверны Альд Скар, где собиралась переночевать. Последние несколько недель она моталась по Вварденфеллу в качестве наемника, выполняла самую грязную и жестокую работу, но вместе с тем отдыхала душой. Грабежа и убийства — это рутина, которая упорядочивает жизнь и заставляет примириться с непривычным существованием на чужбине. О своем загадочном поклоннике Хильда вспомнила чаще, чем ей хотелось бы, но планы по отрыванию его головы позволяли ей избавиться от последствий ночных кошмаров. Она не помнила толком, что ей снилось, только какие-то обрывки, но ощущения от этих снов были гадкими и пугающими. Все чаще ей вспоминался теплый взгляд мужчины из того солнечного дня. И вот, когда наконец-то пришел ответ, Хильда молилась Талосу о том, чтобы там не было извинений и заверений больше не писать. Только не сейчас, когда эти письма и связанные с ними видения — это единственное светлое пятно в ее жизни. «Возлюбленная моя подруга, Я молю Вас о прощении и надеюсь на Ваше снисхождение: пощадите своего верного слугу и не заставляйте меня прервать беседу с Вами. Вы — словно лунный и звездный свет в ночи озарили мою жизнь своим появлением, Вы — драгоценность, которую я не могу выпустить из рук. Ругайте меня, молю Вас, грозите мне всеми карами и знайте: я готов буду вытерпеть всю боль ради Вас, но только не просите меня оставить Вас. Моя жизнь без Вас пуста, я боюсь расставания с Вами больше самой смерти и каждый день мое сердце бьется, и работа кипит лишь при одной только мысли о том, что вы где-то рядом. Долгие годы рядом со мной не было никого, кто даже отдаленно был бы похож на Вас и сейчас, чем больше сходства я нахожу с тем милым образом, который запечатлен, кажется, в самой глубине сердце, тем страшнее мне становится от мысли, что я могу потерять Вас снова. Умоляю Вас, берегите себя! Мне страшно признаваться в этом, но я следил за Вами последнее время и очень недоволен тем, каким рискам Вы себя подвергаете. Это вызывает во мне те страшные воспоминания о днях, проведенных в беспокойстве за Вашу жизнь, когда Вы уходили на ведомые Вам одному задания и приходили с ног до головы в чужой и свое крови. Я помню ту ночь на границе двемерских земель, когда Вы вернулись из одного такого путешествия. Вы подбежали ко мне тогда и обняли, словно именно я был тем самым объектом, ради которого стоило возвращаться каждый раз. Вы обнимали меня и смеялись, песок сыпался из Ваших волос мне на лицо и Вы стряхивали его каждый раз. В тот момент я понял, как сильно люблю Вас, и как глубоко простирается моя привязанность к Вам. Я смотрел на Вас и видел отражение звезд в Ваших глазах. Вы ведь знаете, как прекрасно небо в пустыне на границе с Красной Горой? Луна и звезды сияют так ярко, что можно читать при их свете. Снедаемый беспокойством, Всегда Ваш.» Хильда закрыла глаза и позволила тягучему, такому сладкому видению захватить себя. Она возвращалась со своего задания верхом на гуаре. В кошеле на поясе приятно позвякивала добыча, прохладный ветер трепал волосы и кровь пела от пережитого боя. Впереди виден разбитый лагерь и высокая фигура, замершая у ее шатра в ожидании. Как будто боги вырезали статую из камня, увековечив это воплощение беспокойства и волнения. Махнув рукой встрепенувшейся охране, Хильда проскакала вперед почти к самому шатру, спешилась и буквально полетела вперед, как бабочка на огонь, поймав на себе уже знакомый теплый взгляд. Но сейчас в нем столько отчаяния и облегчения, что она не смогла выдавить ни звука и просто крепко сжала своего знакомца в объятиях. Почувствовав ответное движение, прижалась к нему всем телом, словно пытаясь доказать, что она действительно здесь, рядом с ним и можно больше не волноваться. Не таким уж высоким маг казался теперь, когда Хильда почти догнала его по росту. Ей больше не нужно задирать голову, чтобы посмотреть в глаза и это ощущение равенства так обрадовало, что она засмеялась. А потом заметила, как песок из ее волос сыпется ему на лицо и залилась хохотом. Мужчина только счастливо вздохнул и крепче прижал ее к себе, в его глазах такой водоворот чувств и столько тепла, что Хильде стало почти страшно за них обоих. Открыв глаза, девушка еще несколько минут перечитывала письмо и улыбалась. Это больше не походило на шутку, это было нечто большее, нечто, что делало Хильду совершенно особенной, и заставляло ее чувствовать совершенно особенные эмоции. Всего лишь несколько хитросплетенных слов, а она уже думает не о том, как бы свернуть шею своему обидчику, а о том, как броситься на эту самую шею. Эти видения дарили ей столько тепла и покоя, сколько она не видела за всю свою жизнь. Как будто в этих нежных и страстных письмах ее таинственный поклонник докапывался до самой глубины души нордки, и она понимала, что должна ответить ему взаимностью, обнажив часть своей души. Именно поэтому ответ занял у нее всю ночь, она перечитывала текст несколько раз, пока не решила, что ответила достаточно: «Привет я хотела бы знать как тибя завут?! Меня завут Хильда и это имя значит битва. Норды пагибают в сражении иначе никак, но ты не должен за миня боятся я буду атстарожна. Я помню тот вечера кагда я вирнулась со сваей вылазки. Ты был так напуган что я нисмогла не обнять тибя в качисте утишшения. Шутка. Помню как ты сматрел на миня это было словно огонь в зимнюю ночь и я просто несмагла тибя не абнять. Помню тебя н не твое имя мне больно от этого как будта по голаве ударили дрыном и я ничего не помню. Мне нужно знать вое имя пажалуста. Навернае скоро я увижу звезды о которышь ты пишеш, но пока не хачу загадывать. Пажалуста не волнусся за миня я вернусь. Всегда возврощаюсь к тебе ты все помнишь же. Ты слидишь за сной и даставляешь мне письмо. Как ты эта делаеш? Прасти я не умю так хорошо писать как ты, но я посаралась. Х.» Хильда положила письмо на стол и начала собираться в Балмор, где ее ждал Кай Косадес. Ничего особо увлекательного она рассказать не могла и отлично понимала, что все закончится поездкой в северные земли Вварденфелла, на границу с Красной Горой. Но теперь это путешествие обрело для нее личный смысл, как и все произошедшее за последнее время. Однако, планы девушки были серьезно нарушены признанием Кая о том, что именно она — воплощение легендарного Неревара Индорила. Расскажи он об этом пару месяцев назад, Хильда смеялась бы до упаду: воровка-нордка из помойки — вот вам воплощение пророчества. Подавитесь, уважаемые снобы Великих Домов. Не только полуживотное, но еще и женщина для полноты картины. Вот только после ее видений и нежных посланий от возлюбленного из прошлой жизни все становилось на свои места. В жизни легендарного героя Неревара был кто-то, кто любил его до сих пор и сейчас только переписка с полуграмотной нордской наемницей связывала его с утраченным другом. Хильда должна была почувствовать боль и разочарование, но вместо этого ее заполнила светлая грусть. Она была Нереваром, не только по праву дурацкого пророчества, но и по его чувствам и поступкам. Она не могла ревновать к Неревару, потому что сама была им, и это начинало ее пугать. — А у Неревара… был возлюбленный? — внезапно спросила она Кая, удивив его, казалось бы. — У него была жена, ныне здравствующая, если ты помнишь, — ответил Кай. — Кроме того, у данмеров вообще не приняты однополые союзы. А почему ты спрашиваешь? — Не знаю, — она искренне рассмеялась. — Вдруг найду свою тайную любовь? Имперец только покачал головой и продолжил инструктировать ее насчет правил общения с кочевниками. А вот предупредил насчет пыльных бурь в северных областях и извергаемого Красной Горой пепла. — А в областях рядом с Красной Горой красивое небо? — задумавшись, снова спросила девушка. — Я слышала, что там очень яркие звезды. — Небо над Красной Горой затянуто облаками пепла, там даже днем не видно солнца, — спокойно ответил Кай, протягивая девушке кошель с дарами для кочевников. Хильда молчала все оставшееся время, пока Имперский шпион инструктировал ее касательно быта, нравов и обычаев кочевых племен Вварденфелла. У нее перед глазами застыло синее, словно усыпанное драгоценными камнями, небо и мерцающая в его свете Красная Гора. Прошло больше месяца прежде чем пришло новое письмо. Ветер принес его ей прямо в руки и Хильда, утомленная и обеспокоенная рассказами кочевников, поспешила уединиться за песчаной грядой и почитать. Последнее время кошмары донимали ее особенно сильно, она напивалась так часто, что кочевники смотрели на нее с жалостью, но только алкоголь помогал ей впасть в забытье, куда не могли пробраться жуткие видения, где она видела человека в золотой маске. Эти сны приносили ей боль, которую могли унять только воспоминания о встречах с безымянным возлюбленным, в чьих объятиях Неревар чувствовал себя счастливым. «Возлюбленный мой Неревар, Я снова молю о прощении за то, что скрывал от Вас правду так долго. Но мне ли было ее рассказывать? Меньше всего я желаю причинять Вам боль и если блаженное забвение означало конец Вашим страданиям, то я готов был сомкнуть уста навеки. Перерожденный, Вы следуете путем Семи Испытаний и меня страшат те несчастья, которые сулит Вам следование пророчеству. Как Ваш преданный друг и советник я молю вас отступить сейчас. Догадываюсь, что Вы не примете мое предложение и, как всегда, ринетесь в самую гущу битвы. Ваше новое имя удивительно подходит Вам, вы знаете это? Мне больше нет нужды таиться, и я с радостью вспоминаю не только ту самую, ставшую роковой, битву у Красной Горы, но и множество других сражений. Я помню Вас на рассвете после целой ночи сражений с враждебными племенами, помню то, как Вы, будучи раненым, опирались на мои руки и смеялись над мазилами-магами, которые даже в голову прилично попасть не могут. Я помню, как бились наши сердца тогда, как в пылу битвы я не раз защищал Вас, а Вы — защищали меня. Это были страшные дни, но при этом я могу назвать их и самыми счастливыми в своей жизни. Такими свободными мы с Вами больше не были никогда, да и не будем уже, наверное. Слишком много боли и ненависти сожгли мое сердце почти дотла, мой возлюбленный друг, и только мысли о Вас позволяют мне двигаться вперед в исполнении своих планов. Мне горестно знать о том, что звезды и луна больше не сияют над Красной Горой, и больно думать о том, как я разочаровал Вас своим безыскусным обманом. Но мы оба понимаем, что пепел не может затмевать сияние звезд вечно и рано или поздно, мы сможем увидеть их снова. А пока я молю лишь о том, чтобы насладиться сиянием ваших глаз и улыбки. Мои слова больше не скрывают мои чувства, и я снова вынужден молить вас о снисхождении и милосердии к своему старому другу. Полный надежд и опасений, Ворин.» Едва дочитав письмо до конца, Хильда закрыла лицо руками, чтобы не видеть тень Красной Горы, нависшей над ней. Видение в ее голове становилось все четче: она в числе гордых воинов стояла на стене непреступной крепости и смотрела вниз, на беснующихся внизу кочевников. Вокруг нее пролетали заклинания и стрелы, но она — воин и умрет ради победы. Один из воинов противника упал, сраженный метким броском копья, его тело извивается в конвульсиях на древке. Один из шаманов племени — стоит в бою десятка обычных воинов. Хильда неосторожно выглянула в проем еще раз, чтобы бросить второе копье, когда в голову ей ударило что-то горячее и тяжелое. Мир исчез на мгновение, но вот она снова на поле боя — живая и почти невредимая. Сзади ее подхватили знакомые теплые руки. — Ворин, — сказала она низким баритоном. — Эти ребятки просто недостойны звания магов, тебе так не кажется? Не могут толком даже в голову попасть, тем более такую большую и приметную, как у меня. — Вам нужно к знахарям, — скрежеща зубами, ответил Ворин. Он взбешен просто до крайности, даже в тумане среди заливающей лицо крови, Хильде видно как перекосилось его лицо. — Вы убили уже одного из главных шаманов, достаточно подвигов на сегодня. Если Великий Дом потеряет своего Главу, а так же если все наши планы будут разрушены из-за одного заклинания, то это будет очень большой потерей для всех и глупой смертью для Вас. — Не злись, — едва слышно прошептала Хильда и робко прикоснулась пальцами к нахмуренному лицу Ворина, словно пытаясь стереть с него морщинки. — Меня же всегда ранят, и я всегда выживаю. Когда ты уже перестанешь за меня волноваться, друг мой? После этого мир заполнила тьма. Проснулась Хильда уже на меховых шкурах в своем шатре. Вокруг темно и поют какие-то ночные тварюшки. Одинокий светильник на полу освещает ссутулившуюся фигуру Ворина. Маг закутался в свой плащ и все равно мерзнет. — Иди ко мне, — глухо позвала Хильда, половина лица у нее закрыта повязкой и челюсть ноет. — Не мерзни там, иди ко мне. Ворин поднял на нее глаза и посмотрел с таким отчаянием, с такой болью, что Хильда вытащила руку из-под покрывала и протянула ее мужчине. Тот робко улыбнулся, подошел к ней и нежно поцеловал незакрытую повязкой ладонь. Потом сел рядом и не сопротивлялся, когда Хильда потянула его к себе, чтобы разделить тепло. — Вы живы, — еле слышно прошептал Ворин. — Вас едва на куски не разорвало, но вы все равно живы и еще ругались там на меня, пока умирали, истекая кровью. — И ты жив, — так же тихо ответила Хильда. — Даже не ранен, и это правильно. Вы — маги всегда должны оставаться чистенькими и серьезными. Истекать кровью и раскидывать вокруг внутренности — задача для настоящего воина, куда уж вам, хлюпикам, — она говорила обидные слова с такой нежностью, какую не заменит ни одна поэтическая дребедень. — Я так рад, что ты со мной. — И я рад всегда быть с Вами, — Ворин снова поцеловал ее руку, едва касаясь губами огрубевших кончиков пальцев. — Я никогда Вас не предам, мой друг. — А я — тебя, — Хильда зарылась лицом в тепло, куда-то в шею своему лучшему другу, учителю и советнику. Ей было так хорошо и уютно в этом коконе, что захотелось остаться в нем навсегда. Как жаль, что это было совершенно невозможно. Очнувшись от видения, она поняла что плачет. Слезы сами текли у нее по щекам, и она не могла винить прошлое или настоящее «Я» в том, что в этой легенде очень грустный конец. Ворин Дагот — демон Красной Горы, насылающий ужасы на весь Морровинд и превращающий данмеров в монстров. Возлюбленный друг, которого предали и растерзали за то, что он сдержал свое обещание. Чудовище в золотой маске из кошмарных снов — это тоже он. Лучший друг, советник и теперь палач, умоляющий ее сбежать пока он точит топор — это все он. Но и она сама — Нереварин, такая же игрушка в руках богов, как и все остальные. Во рту вкус пепла. «Мой дорогой Ворин, Теперь я помню все или почти все, в том числе и клятву, что связывает нас. Мои прошлые воплощения соединились с настоящим, теперь я знаю, что не ты — причина всех бед и всех моих смертей, а моя неверная жена и другие советники. Вивек — этот никчемный кусок скриба, наш с тобой общий друг, уже не раз откладывал мое возвращение, убивая прошлые мои воплощения. Прости меня за то, что заставил тебя оплакивать себя столько раз. Но настало время, когда нам обоим придется сыграть в это Пророчество. Я вернулся таким, каким должен был вернуться и тебе стоит принять это, мой друг. Мне следовало бы догадаться, что эти кошмары — продолжение твоих желаний, однако я прошу оставить твои попытки свести меня с ума до нашей личной встречи. Я не намерен сдаваться и в этот раз перед лицом битвы, мое имя действительно подходит мне лучше прежнего. Обычно я действую, а не говорю, но сейчас, когда Пророчество вынужденно разделяет нас, мне остается только выражать нелепыми словами то, что я мог бы высказать одним прикосновением. Я никогда не предам тебя, мой дорогой друг. Никогда не оставлю тебя больше. И выполню то, что от меня требуется. Мне тебя не хватает. Н-Х.» Едва девушка дописала последнюю черту, как горячий воздух подхватил листок и унес его прямо к Красной Горе. Со спокойствием и полной готовностью к бою, Хильда завернулась в покрывало и улеглась спать среди барханов. Во сне кто-то гладил ее по волосам. Следующее письмо пришлось ждать так долго, что Хильда успела выполнить одно из Семи Испытаний. Корпрус подточил ее разум ровно настолько, чтобы воспоминания о прошлой жизни утратили прикус видений и стали реальностью. Впрочем, ей удавалось скрывать свое состояние и от тех, кто знал ее как Хильду, и от тех, кто мог быть знаком с Нереваром. Последний двемер с скрибовым желе вместо тела, к счастью, оказался какой-то мелкой сошкой из инженеров-добытчиков и с Нереваром был знаком разве что шапочно. Впрочем, осознание того, каким уродливым стало его прошлое, не поднимало герою настроение ни в одной из его ипостасей. Нереварин — это дешевое представление для заводчиков нетчей, продолжал шагать по искалеченной земле как марионетка Азуры и вносил смуту в дела бывших родственников и друзей. Письмо влетело к нему в руки ровно в тот момент, когда Хильда собиралась войти в святилище Азуры. Она бы и с радостью подождала еще день, лишь для того, чтобы скорее прочесть письмо от друга, но жрецы-отступники не должны заподозрить Нереварина ни в чем, что помешало бы ему выполнить великий план. Даже битва не могла отвлечь героя прошлого и настоящего от важных планов по объединению земель данмеров в единое государство. Рассказ о том, что хотелось забыть и стереть из памяти, вызывал только боль и страдания. Неревару хотелось выть и рвать на себе кожу лишь бы не слышать этих осуждающих, всепонимающих рассказов о его жизни в исполнении тех, кто никогда не был рядом с ним. Вырвавшись от жрецов, он едва дождался возможности и распечатал дрожащими руками письмо: «Лорд Неревар Индорил, Хай Ресдайния! Ваше предыдущее письмо привело меня в глубокое смятение, и я могу лишь надеяться на то, что смог приблизиться к пониманию Ваших планов касательно пророчества и своего нынешнего воплощения. Вы победили мое проклятие, смогли дойти до жрецов-отступников и теперь никто, даже сама Азура не сможет назвать Вас лже-Нереварином. Этого ли Вы добивались, мой возлюбленный? Вы хотите принести себя в жертву объединению страны, но я не хочу. Я снова умоляю Вас отступить и вернуться ко мне в жерло Красной Горы. Я готов разрушить собственными руками плоды моих многолетних усилий и все ради Вашей безопасности. Я безумен, я отказался отдать Вашей жене и двум ближайшим советникам то, что Вы просили меня оберегать, и в своем безумии я могу признаться в том, что давно известно нам обоим, но не должно было быть высказано вслух. Я люблю Вас, мой Лорд Неревар, я люблю Вас не братской, но плотской любовью, как не должен один мужчина любить другого. Я люблю Вас. Люблю так давно, что это чувство въелось мне в сердце и даже в самые темные мгновения я не могу заставить себя ненавидеть Вас, потому что без Вас меня не станет. Эти слова давно стали пеплом на моих устах, поэтому я пишу Вам в этом письме. Сожгите его и не отвечайте, умоляю Вас! Я помню, как Вы были счастливы на своей свадьбе, как прекрасна была Ваша невеста и какой чудесной парой вы стали. Нежная, прекрасная и женственная, она обладает всем тем, чего лишен я. Она стала богиней милосердия, а я — чудовищем. Лишь одного она лишена, что есть у меня — верности домашнего питомца, преданного до самой смерти. Я запомнил Вашу свадьбу как кошмарный сон, где все счастливы и лишь я, как истинное чудовище, бродил вокруг, желая очнуться и никогда не возвращаться в ту реальность, где мне больше не было место. Это — самое страшное воспоминание в моей жизни, день Вашего триумфа, и я делюсь им с Вами в надежде, что Вы примите любое решение, только лишь бы не продолжать Вашу игру. Безумный как демон, Ваш Ворин.» Хильда едва смогла дочитать письмо до конца, ее душил хохот. Тысячи лет он ждал этих слов от своего лучшего друга и учителя, но даже сейчас, когда Пророчество Нереварина дает им второй шанс, Ворин остается таким же дураком, как и на той проклятой свадьбе. Неревару больше не нужно сосредотачиваться, чтобы заставить воспоминания всплыть из памяти — этот день он помнит так же болезненно ярко, как день своей смерти. Возможно, все началось именно тогда, когда он влюбился в Альмалексию — женщину-вождя одного из маленьких кочевых племен с которыми они так долго и муторно воевали. Кочевники был малочисленны, но мобильны и агрессивны. Вооруженные магией разрушения и призыва, они устраивали грабежи и кровавую резню в маленьких поселениях, занимающихся разведением нетчей или добычей яиц квама. Такой в первый раз предстала перед Нереваром и его будущая жена: обнаженная и окровавленная, ее тело было покрыто татуировками, а глаза сверкают от ярости. Легендарный воин из Дома Индорил не смог хладнокровно зарезать такую женщину и предложил ей честный бой, где победитель забирает все. Альмалексия польстилась на перспективы стать главной Дома и проиграла Неревару, который взял ее там же — на поле, где они сражались. Любовники следовали друг за другом неотрывно, Альмалексия стала советником, и главы других Домов заговорили о том, что Лорд Неревар очарован не только в переносном смысле, но и в прямом. Только заступничество Главы Дагот заставило слухи прекратиться. И не стоит оправдывать себя тем, что Неревар не понимал, что он делает с Ворином Даготом, своим лучшим другом. Он прекрасно знал что делает, он мстил себе и своему учителю за те чувства, которые они испытывали друг к другу и за те отношения, которым было не суждено сбыться. Вбиваясь в опасную, похожую на дикого зверя, Альмалексию каждую ночь, Лорд Индорил наказывал себя за то, что отдал свое сердце не тому. Эта женщина стала идеальным оружием, местью для всех, кто осмеливался ограничить ее во власти или унизить ее достоинство. Даже сейчас, спустя столько воплощений, и столько лет, Неревар не мог сказать, когда именно они возненавидели друг друга. Возможно, это произошло во время свадьбы, когда Думак подарил им парные клинки и все были счастливы, но глазами великий правитель, объединивший народы, искал своего Ворина. День его Триумфа обернулся великим поражением, исправить последствия которого у него получится только сейчас. И начинать придется с самого дорогого: «Мой Ворин, Я люблю тебя так сильно, что переродился женщиной. Н.» Листок послушно улетел, подхваченный теплым воздухом из недр Красной Горы. Хильда следила за ним до тех пор, пока он не превратился в точку на горизонте, а потом и вовсе исчез. Каким бы ни был исход ее разговора с Азурой, первопричину всей ей уже удалось устранить. Теперь осталось выполнить свой долг как правителя и впереди останется только Красная Гора. Двемерское кольцо послушно налезло на нужный палец, уменьшившись под женскую руку. Полюбовавшись на Луну и Звезду пару секунд, Неревар пошел к выходу из Пещеры Воплощений, когда за его спиной началось какое-то движение. — Я просто могу запереть тебя здесь, — спокойно сказала даэдрот. — Или убить так, что никто не узнает о том, что ты был настоящим Нереварином. — Нереваром, — поправил ее Неревар. — Принцесса Даэдра может делать то, что хочет и никто не в праве ей запретить. Никто не в праве ей показать, что она — жестокая лгунья под маской добродетели и что именно ее стараниями кимеры скоро совсем превратятся в пепел. — Нарекаю тебе Нереварином Возрожденным, — без особого энтузиазма провозгласила даэдрот. — Теперь иди и исполни мое Пророчество, смертный. И легендарный Лорд Неревар Индорил пошел во второй раз объединять племена, живущие на территории Вварденфелла. Некоторые шутки перестают быть смешными еще на середине первого исполнения, а к концу второго Нереварин Возрожденный мечтал о конце света, где не будет похотливых вождей и продажных Глав Домов. Тем не менее, единение Домов и племен было вторым и единственным пока положительным аспектом появления Нереварина. Остался последний и самый трудный шаг — беседа и, возможно, кровавое убийство Трибунов. Однако, Вивек сам пригласил его к себе. Вот оно — влияние Сердца Лорхана, черной души убитого из-за малодушия бога. Лорд Неревар Индорил услышал его шепот лишь только вошел в Камеру Сердца и понял, что оно способно разрушить самый стойкий ум и превратить разумное существо в безумца, одержимого своими страстями. Его возлюбленный Ворин Дагот превратился под влиянием Сердца в чудовище, какой могла стать жестокосердная Альмалексия он боялся себе представить, но Вивек представлял жалкое зрелище. Все еще мудрый по меркам обычных людей, она напоминал тень самого себя для тех, кто знал великого поэта в дни расцвета его таланта. Поэзия не была близка Наставнику, но с тем большей охотой он приблизил к себе Вивека, который мыслил иными категориями и жил в иной реальности. Его идеи и его потрясающие метафоры были одной из движущих сил при создании нового государства когда-то, а сейчас он умолял Нереварина забрать у него могущество, которым когда-то так хотел обладать и ради которого убил своего Повелителя. Вивек говорил загадками, словно боялся сам себе признаться в том, что совершил ошибку когда-то. А сейчас он, как любой бог, пытался решить все проблемы ценой чужой жизни, используя Пророчество Нереварина как удобное прикрытие. Старый друг и убийца даже не узнал своего Повелителя в новой личине, так далеко зашло его безумие. Вивек был съеден изнутри. Едва покинув пределы Вивека, Хильда получила новое письмо. Оно спланировало ей в руки, как и все предыдущие, но на этот раз на нем не было, ни адреса, ни печати, только клочок бумаги с нацарапанным в спешке посланием: «Я едва ли могу совладать со своим волнением. Ваш преданный слуга.» Хильда ухмыльнулась и быстро накарябала на обратной стороне: «Вот типерь точна секирбашка тибе дружочек. Х-Н.» Едва ли кто-нибудь из присягнувших ему на верность или просто провожающих взглядом одинокую фигурку высокой мускулистой нордки, мог представить себе какой звенящей тишиной встретит Нереварина Возрожденного знаменитая Красная Гора. Легендарный воин и объединитель Морровинда неспешно брел по дороге, ведущей к горе, почти не отрывая взгляда от Луны-и-Звезды у себя на пальце. Гора встретила пустыми коридорами и теплым, пахнущим горными испарениями, воздухом. Кольцо тускло сияло в свете редких светильников и лавы внизу. Наконец, Хильда Каменный Кулак вошла в зал, где сидел непропорционально высокий мужчина в золотой маске. Демон Красной Горы, воплощение грез и пепла — Дагот Ур. Как и в самую первую их встречу, она не знала, что сказать, но в этот раз она была совершенно уверена в том, что хотела сделать. Тело чудовища дернулось, когда высокая и мускулистая нордка сжала его в объятиях, а потом Дагот Ур посмотрел на Нереварина тремя глазами и обнял в ответ. Неревар Индорил тихо засмеялся, стащил с лица Ворина Дагота маску и поцеловал так, как давно хотел. Конец.