Хранитель

А Боги смеялись все утро и вечер – Смешила их фраза «случайная встреча»…

Лисицын залпом выпил из стакана, сжал зубы и с размаху швырнул стакан в стену. Осколки веером брызнули по кухне, а майор уткнулся лицом в ладони. За окном стремительно темнело, в комнате становилось хмуро и уныло, прямо как в душе Кости. − Твою мать… Мать твою! − Даааа, вот уж не думал, что ты докатишься до того, что будешь хлестать водку в одиночестве. Майор замер и стремительно обернулся. Неясные тени колыхались по стене, причудливо переплетаясь и меняя очертания. Некоторое время мужчина смотрел перед собой, а потом пожал плечами и снова уткнулся в ладони. − Вообще-то тебе завтра на работу. Ты бы завязывал бухать и ложился спать. День был трудным, да и завтра будет не легче. Лисицын протянул руку, взял бутылку и сделал несколько глотков прямо из горлышка. − Ну наконец-то, белая горячка посетила и меня, − пробормотал он и снова сделал глоток. – Когда-нибудь это должно было случиться. Очень символично, что именно в этот день я с ума сошел. Только я всегда думал, что голоса в голове звучат, но никак не из-за спины… А, ладно, бывает всякое. − Угу, точно. Ты чего опять пьешь? Забыл, как тебе фигово вчера было? − День такой… − Костя вздохнул, не удивляясь своему разговору с неизвестным, и покрутил в руках почти пустую бутылку. − Да знаю я про день. Только ты бухать начал еще неделю назад. А тогда что было? − Да как-то так… жизнь не радует. − Да ну! Поведай-ка. Лисицын помолчал, а потом выпил опять – может, если напиться, ехидный голос исчезнет? Ему не хотелось сейчас разговаривать ни с кем, даже с собой, думать не хотелось. Напиться… − Даже не думай, не поможет, − заверил майора голос, и Костя подавился. Прокашлявшись, он вновь посмотрел назад, а потом встал и пошарил руками по стене и углам – пусто. Конечно, пусто, он же один сидит. Постояв посреди кухни, мужчина уселся за стол, залпом допил остатки водки, сунул бутылку под стол, уронив стоящую там тару, и покосился назад. − А… ты кто? Белая горячка, да? − Пока нет, но если ты будешь продолжать в том же духе, то она тебя навестит. Голос звучал из-за правого плеча, был мужским, и как ни силился майор, но узнать его никак не мог, хотя тембр казался смутно знакомым. Костя некоторое время посидел, соображая, а потом радостно улыбнулся. − Тихонов, это ты, точно! − Иван тут не причем. Он дома давно, спит. И тебе, кстати, советую. − Установил мне какую-то хрень в квартире и развлекается. Убью паршивца! Лисицын встал, покачнувшись, ухватился за стену и принялся шарить руками, пытаясь найти жучок, микрофон или что-то подобное. − Сядь уже и успокойся. Тихонов не имеет к этому никакого отношения. Он про меня даже не знает. − Да кто ты, черт тебя подери! − Неважно. Важно то, что ты делаешь. − Ты не белая горячка и не Тихонов. Ты привидение? − Перебьешься, − фыркнул голос за плечом. − А кто? − Дед Пихто. Слушай, майор Лисицын, давай уже пить завязывай, а? Хватит. Ты же всегда уверял всех, что пьянство – это не выход. Ты Андрея Булавина вытаскивал из запоя, помнишь? Что ты ему говорил тогда, а? Как убеждал? − Андрей, Дрон… Он погиб двадцать лет назад, еще в первую чеченскую. Как раз сегодня година его смерти… Андрей…Дрон? Дрон, это ты? Ты, да?! − Блин, майор! Чего ты пристал: кто да что. Тебе вот какая разница с кем сейчас разговаривать? − Да в общем-то, никакой. А Дрон где? − А я откуда знаю? Но уверен, что с ним все хорошо, он там, где нужно. Лисицын молчал, вспоминая войну и тот бой, в котором он потерял не только бойцов взвода, но и лучшего друга. − Черт, черт возьми! – Костя потер лицо руками и посмотрел в окно, почти неразличимое в темноте. − Ты не поминай черта, очень неприятный тип, хочу тебе сказать. − Да иди ты…привидение! − Я бы ушел, давно уже, да не могу. Вот и приходится ошиваться рядом с тобой, шею твою прикрывать, ну и другие части тела. Из передряг тебя разных вытаскивать, спасать по мере надобности… − Что значит «спасать»? − То и значит. Слушай, майор, и чего ты не пошел в археологи, а? Ты же историю любил, любил копаться в древних артефактах, походы любил. Эх, стал бы ты археологом, какое бы бытие у меня было… − Какое бытие?! От чего ты меня спасаешь? Кто ты есть?! Ангел-хранитель?! − Ну хотя бы и он. А чего? − Странный ты какой-то… − Почему? − Потому что ангелы являются в белом, они с крыльями и не язвят. − Какие подопечные, такие и хранители. − Ну хоть что-то выяснили. Так ты мой ангел, да? − Как бы не так. Хранитель я твой. Потому и могу позволить себе язвить и даже матом ругаться, если нужно очень. − Хранитель… Ну чего же ты хранишь-то? Неужели меня? − Тебя-тебя. Денно и нощно, особенно в последнее время. − Ну-ну. Много ты сохранил, я смотрю… − Ты в конец уже оборзел, майор! А Чечня? Не ты ли прошел всю войну, отделавшись легкими царапинами? − Ага, царапинами. А когда наш взвод на противопехотки напоролся? Тебе ли не знать, что я тогда восемь месяцев в госпитале валялся, думал, овощем останусь на всю жизнь! − Ну накосячил, такое и с хранителями случается. Но потом я исправился и вытянул тебя. Вон, сидишь какой, и даже думать не думаешь про то ранение. Только шрамы остались кое где, и те почти не видны. Так что молчи лучше! − А Наташка? Наташку мою ты почему не сохранил, для меня?! Ты же знал, не мог не знать, как я ее любил! − У Наташки твоей свой хранитель имелся вообще-то. Но вы, люди, самые умные, вы ж не слушаете советов, вы ж сами все знаете! Ее хранитель откуда только не вытаскивал, но ей же все приключений хотелось! На последние девяносто… Вот и закончилось все…в один момент… − Я же ее так любил, я жил ради нее, не сдох тогда в Чечне тоже ради нее… − Ты еще сопли-слезы распусти, ага. Ей ничто не мешало сидеть дома, тихо ждать тебя и писать письма, мелким почерком. Так что каждый получает по делам своим… − Хороший ты хранитель, ничего не скажешь. Нет бы поддержать, утешить… − А чего тебя утешать-то? Мужика здорового. Ты не сопли распускай, а меня лучше слушай. Вставай из-за стола, выбрасывай бутылки свои, чтоб никто, не дай Бог не увидел их у тебя, и спать ложись. И завязывай бухать, иначе в следующий раз тебя не я навещу, а кто похуже. И разговоров с тобой разговаривать не будет. − Белая горячка что ли? Да плевать! На все плевать и на всех! На тебя, кстати тоже. Хранитель, мать твою… Откуда ты вообще взялся… − От верблюда. − Ну-ну. Иди, давай, не мешай мне. Я подумать хочу в одиночестве и тишине. − Ну подумай. А я подожду, посижу тихонько вот тут и подожду. Костя уткнулся лицом в сложенные на столе руки и закрыл глаза. Перед мысленным взором проносились картины прошлого, сменяя одна другую, возвращаясь вновь и путаясь между собой. Вот он молодой восемнадцатилетний пацан, уходит служить в армию, а его девушка тихо шепчет, что будет ждать столько, сколько понадобится. Вот он уже в армии, в горах Кавказа, куда их направила Родина с миротворческой миссией. А вот он в госпитале, только пришел в себя и от ужаса едва не спятил, поняв, что ног он не чувствует, и почувствует ли свои конечности когда-нибудь – неизвестно. А вот он опять в госпитале, но уже шансы на нормальную жизнь есть, только писем от Наташки нет, а мать как-то уж неприлично долго и упорно избегает ответов на его вопросы про девушку. А вот он возвращается домой и узнает, что его Наташка убита неизвестными подонками. Вообще-то, как выяснилось, она сама во многом была виновата – связалась с неподходящей компанией, вроде бы принимала наркотики, но Костю это не остановило. У него даже мысли не возникло, чем заняться после армии – он принялся искать убийц своей любимой девушки. Нашел, сдал их полиции и направился учиться в Академию, где и познакомился с Шустовым и Котовым. И если подводить итоги, то к сорока годам у майора Лисицына за плечами была вполне успешная карьера, майорские погоны, огромное количество отловленных изуверов и душегубов и одинокая старость в перспективе. Потому как не везло на личном фронте, хоть убей. А, еще хранителя можно в анамнез добавить… Костя поднял голову и прислушался. От непроницаемой тишины звенело в ушах, и мужчина откашлялся, прогоняя странные ощущения. − Эй, ты здесь? – позвал он негромко. – Хранитель, слышишь меня? − Слышу. Надо чего? − Я это… подумал тут… − Да знаю я, о чем ты подумал. Дурак ты, Лисицын, − голос вздохнул и ухмыльнулся. – Было бы о чем тосковать. И про одинокую старость не тебе слезы лить. У тебя в жизни такая девушка есть – умница, красавица, и к тебе неровно дышит. − Кто это? − Напарница твоя, Соколова. − Юлька? − А ты еще Соколову какую знаешь? − Нет. Глупости не говори, дышит она неровно… Мы с ней просто коллеги были, не больше. А сейчас она вообще неизвестно где. Покинула нас капитан Соколова, если ты не в курсе. Голос за плечом ядовито хмыкнул и пробормотал что-то неприличное. Некоторое время они помолчали, а потом голос заговорил: − Ты или дурак, или прикидываешься. Тебе напомнить моменты вашей совместной службы, особо избранные? Например, как вы с ней в лесу застряли без надежды на спасение? Или как она тебе венок сплела? А стихи читала? А твои стихи и попытки их написать? А ваши совместные прогулки и посиделки в кафе? У меня уже фантазия, блин, заканчивается тебе намекать! − Только не говори, что все это твоих рук дело. − Не только моих, совместная работа. − С кем? − Неважно. А тот день, когда Юльку ранили в живот? Помнишь? Вооот. Это вообще лучший день в моей жизни, я считаю, хотя ты все как всегда закосячил. − Ты что ли подстроил ей это ранение? − Ну… − Да какой же ты, к чертям Хранитель, если людей просто так под пули подводишь! Если бы я вовремя не подоспел, да если бы пуля попала не в пряжку ремня…. − А почему она именно в пряжку попала, ты не думал? Лисицын осекся и помолчал, вспоминая события тех дней и те ощущения и чувства, что рвались наружу, но так и не были произнесены вслух. − А Садовник? – меж тем продолжал настырный голос. – Это шедевр, я считаю. Апофеоз творческой мысли и идеальное претворение в жизнь. − Чего? Тоже ты устроил?! − Ну, не совсем. Но основная мысль принадлежала мне. А ты опять лопухнулся. − Я?! Да если ты такой прозорливый, то должен знать, что это она меня послала! Я, как дурак, таскал ей цветы, а она… Ну Хранитель, ну ты…Какой же ты Хранитель, если устраиваешь такое! − Да ладно, я ж всегда рядом был. Думал, что дойдут до тебя намеки, ан нет. Да вдобавок ты пить начал… − Так ты поэтому появился? − Пришлось – работой моей недовольны, вот и вынужден был голос подать. Да и тебе нужно объяснить, что к чему, раз намеки не доходят. − А чего? − А того. Любит тебя Соколова, любит и ждет каждый вечер. А что послала, то понятно – женщина. А им положено надеяться на инициативу мужчин, на красивые поступки и слова. И Юля не исключение. Когда-то она пыталась сделать тебе навстречу шаги, а ты был неприступен, как Центробанк, теперь твоя очередь. − И чего мне делать? Где ее искать вообще, а?! Она ушла и за все это время не давала о себе знать. Я ей звонил на Восьмое марта, хотел поздравить, так у нее номер заблокирован. − И хорошо, что ты ей не дозвонился. − Почему? − По кочану. − Слушай, Хранитель, ты мне надоел! Ты мне вот все это зачем говоришь?! Зачем напоминаешь, когда я забыть пытаюсь! И не могу, совсем… И без нее не могу, и с ней не могу… Это что вообще такое, а?! Или опять твоя работа? Костя уткнулся лицом в ладони, сжимая зубы и ожидая ехидного ответа из-за спины, но тишину нарушал лишь вой ветра за окном. Посидев так некоторое время, мужчина приподнял лицо и покосился за плечо. − Эй, ты тут еще? – Тишина. – Слушай… Чего делать-то? − В каком смысле? − Ну вот найду я ее и чего? Она мне опять даст отворот-поворот, и все будет, как раньше. − Лисицын, ё-мое! Ну мозги-то подключай! Я тебе к чему примеры из жизни приводил и на что намекал? − Поступок, романтика… − Ну вот! Ты ведь ей даже не прочитал те стихи, что сочинил когда-то. − Да че там я сочинил-то… Так, ерунда, и Оксанка сказала… − Оксанка здесь причем? Ты ведь стихи не ей писал, а Соколовой, вот и читай адресату. Иди к ней, и не слушай ничего из того, что она говорить будет. Если понадобится, то хватай нее, пристегивай наручниками к батарее, и пусть сидит до просветления в мозгах. Только если она тебе действительно нужна… В противном случае расставь все точки над «i» и отпусти девушку. − Она нужна мне, очень нужна, очень… − Тогда действуй. Действуй, майор, ведь ваше счастье в твоих руках… Лисицын привалился к стене, думая об услышанном и представляя, как он будет читать Юльке стихи, как она рассмеется в ответ, а он подарит ей ромашки. И она будет обрывать с них лепестки, демонстративно не глядя на майора и произнося извечную фразу «любит-не любит» нарочито равнодушным тоном. А когда выяснится, что «не любит», она отбросит цветок и скажет, что ромашка какая-то неправильная, а он подтвердит, что неправильная и скажет, что любит ее, безумно и безнадежно. А на Новый год он увезет ее в деревню, и они будут совершенно вдвоем, как тогда, на занесенной снегом лесной заимке. Он будет топить печь, а она сварит кофе и будет сидеть с ним рядом, глядя на огонь. А потом они отправятся гулять, и яркий солнечный свет, отражающийся в тысячах снежинок, будет слепить глаза, а на душе будет радостно и спокойно… Лисицын открыл глаза, поднял голову и зажмурился от яркого солнца, падавшего прямо в лицо. Проведя рукой по глазам, он кое-как смог их открыть и убедился, что за окном утро, а он проспал за кухонным столом всю ночь. Несмотря на вечернюю выпивку, голова совсем не болела, только во рту было сухо, как в пустыне. Несколько минут майор посидел, приходя в себя и соображая, почему он в кухне спал – вчера была година гибели бойцов из его взвода, которым он командовал, и гибели его лучшего друга. Он выпил по этому поводу, а до этого выпивал стабильно всю неделю. А потом… Какое-то странное чувство внутри… ощущение… как будто он какое-то решение принял. Или понял, что делать нужно, чтоб жизнь наладилась, а ощущение потери и пустоты ушло. Костя посидел некоторое время, вспоминая и размышляя, потом глянул на часы, чертыхнулся и бросился в душ. А несколько дней спустя майор вышел из метро, ежась на осеннем ветру, натягивая на уши шапку и проклиная погоду и так некстати сломавшуюся машину, завернул за угол, сделал пару шагов и чуть впереди себя внезапно увидел Ее…