День и ночь

Коридоры кажутся пустыми, даже немного зловещими. Слабый свет и прохладное движение воздуха по напряженным ногам. Если кто-то засечет – это конец… Не жизни, конечно, но репутации – точно. А она – в чем-то даже важнее, чем жизнь. Хотя бы в том, что если эта тайна будет раскрыта… Юноша сглатывает, ускоряя шаг. Нет, не должно такого быть. Он не спалится. Иначе – пиши пропало… Коридоры виляют, уводя все дальше от тренировочного зала, в котором он, мягко говоря, засиделся. У всех бывает – задумаешься над чем-то своим, да и не заметишь, как время пролетит. Особенно, если это «что-то» не дает нормально жить уже много дней подряд… Юноша вздрагивает, невольно кутаясь в юкату. Сколько же времени понадобится, чтобы стало хоть немного легче?.. Подойдя к двери, он невольно замирает, прислушиваясь. Если хозяин этой комнаты не спит – выкрутиться будет более, чем проблематично. Как минимум, потому, что придется пояснить мальчику то, что на пороге его комнаты делает не выспавшийся и пристыженный мечник. «Вроде спит… - брюнет беззвучно закрывает дверь и осторожно просовывает сквозь ручку Муген, так, чтобы туда больше никто не мог войти, - главное – не разбудить…» Тихо подойдя к седоволосому, Канда осторожно присаживается на край кровати, нежно разглядывая спящего. Светлая кожа, по-детски нежная и матовая, кажется, светится изнутри, когда на нее попадает тусклый, но ясный свет луны, проникающий в окно. Ресницы, пушистыми дугами лежащие на щеках, чуть подрагивают, указывая на то, что мальчик видит какой-то сон, довольно-таки приятный, исходя из улыбки, цветущей на его губах в эти минуты. - Аллен… - одними губами. Да, именно так. Беззвучно. Так, чтобы не разбудить. Так, чтобы не потревожить его сон, чтобы не раскрыться, чтобы не сделать неприятно. Рука осторожно касается лица мальчика и, оглаживает линию скул. Канда тихо склоняется к седоволосому, замирая всего в паре миллиметров от его губ. Мечник невесело улыбается и, прикрыв глаза, целует его. Нежно, практически невесомо. Аллен чуть выгибается и, улыбнувшись, касается его руки. Не так, как это бывает днем. Осторожно. Легко. Тепло. Любяще. Во сне. Канда грустно смотрит на него и, улегшись рядом, прикрывает глаза, обнимая мальчика и притягивая к своей груди. До рассвета еще далеко. - Чего уставился, БаКанда?.. – Уолкер раздраженно повернулся к нему. - Тч. Шпендель, ты много на себя берешь!.. Что я, Стручков не видел?.. – Юу усмехается, надменно изгибая бровь, - Я не интересуюсь проклятыми. - Нарываешься?.. - Тч. И что?.. Что ты мне сделаешь, недомерок?.. - БаКанда!!! - Тч!.. Канда сорвался с места практически одновременно с Алленом и, обменявшись с ним парой прицельных ударов, повалил мальчика на пол, подминая под себя и заводя его руки за седоволосую макушку. Склонившись почти к самому его лицу, брюнет усмехнулся. - Дерешься, как девчонка, - он окинул взглядом губы мальчика, - и выглядишь, как девчонка… Уолкер сощурился и, мстительно рванув колено вверх, крепко приложил его о причинное место мечника: - У «девчонок» это не запрещено!.. – хмыкнул он, потирая освободившиеся из хватки брюнета руки. Сам же Канда «предпочел» сжаться в комок, яростно матерясь и сопя, - сам виноват, БаКанда!.. - Ты попал, Мояши!!! Коридор удивительно пуст ночью. Юу идет по нему, потирая скулу, которую в порыве «вечерней страсти» Аллен успел украсить довольно приметным синяком, и улыбается. Так странно, радоваться тому, что тебя бьют. И дело – совсем не в том, что они – как кошка с собакой всегда, кроме ночи, когда Мояши спит, а Канда – может не прикидываться безразличным. Он может смотреть на мальчика так, как хочет. Может говорить ему то, что у него на душе. Может даже прикасаться к нему, целовать. И прикасаться – не так, как днем, а так, как велит сердце. Дело в том, что даже удар – это прикосновение. Даже драка или ссора – это внимание. Даже такая близость – радует… Мечник вздыхает, приостанавливаясь около двери и ловит себя на мысли, что он готов продать душу Дьяволу, лишь бы больше не было разделения на «день» и «ночь». День, полный ссор и драк, скверных слов и язвительности и ночь, в которой остается место только для них троих. Его самого, Уолкера и любви, которая переполняет брюнета с тех пор, как он впервые увидел это седое недоразумение…