Untitled

- Пойдем на набережную? Его голос звучит так тихо, что о значении слов можно только догадываться, но Казуки уверен, что не ошибся. «Пойдем, куда захочешь», - хочется ответить Казуки, но вместо этого он лишь кивает и плотнее кутается в шерстяной шарф. Наверное, эти движения слишком нервные. Но Манабу уже отступил и идет на шаг впереди, чтобы что-то заметить. Манабу смотрит на птиц и воду, подернутую мутной дымкой вечернего тумана, а Казуки – на него и на ветер, который беспощадно треплет его темные волосы и заставляет зажмуривать глаза. Манабу говорит что-то о холоде и о работе, говорит, что совсем скоро Рождество, что время летит как сумасшедшее, и совершенно не понятно, когда же жить в череде этих примитивных хлопот. Казуки невольно улыбается: его всегда умиляло, как Манабу умудряется так серьезно относиться к жизни. Они не виделись год, или даже больше – Казуки давно потерял счет дням. И их встреча оказалась чистой случайностью, загадочным столкновением в лабиринте улиц и перекрестков многолюдного Токио. Манабу первым заметил его, приветливо улыбнулся и махнул рукой. У Казуки перехватило дыхание от одного лишь взгляда на человека, который давно и прочно занимал пусть и маленькую, но совершенно особую комнатку в его душе. Манабу был рад встрече, хотя, когда они прощались, пожелал больше никогда не видеть Казуки. И Казуки сделал все, чтобы выполнить его просьбу: сменил номер телефона, за пару дней вывез свои вещи из квартиры, что они вместе снимали, удалил все аккаунты в социальных сетях. Со временем получилось прекратить общение со знакомыми, не встречаться с ними в случайных барах и не выслушивать нескончаемый поток информации о человеке, чьей жизнью Казуки по инерции интересовался больше всего. Время действительно пролетело быстро, стерев за эти считанные месяцы годы дружбы, прочной связи и страстных чувств. Уже не было необходимости оглядываться назад, чтобы понять, кто все-таки был виноват, кто первый начал, и кому эти отношения оказались менее дороги. Казуки не знал, о чем думал Манабу, в напряжении вцепившись пальцами в железный поручень ограждения. Перед ногами плескалась вода, за спиной беспокойно качали кронами уставшие деревья. Ветер проникал под одежду, пробирая до костей, и Казуки поежился. Холодный декабрьский вечер был объективно не лучшим вариантом для прогулки после долгой разлуки. Манабу повернул голову, заглядывая Казуки в глаза. Зрительный контакт длился бесконечно долго; в глубине темных зрачков блестел какой-то до боли знакомый огонек. Таким взглядом Манабу нечасто смотрел на Казуки, но каждый раз – словно впервые. И Казуки не выдержал, хотя давал себе обещание больше ничего не вспоминать. Порывисто вздохнув, он сделал шаг вперед, тут же одной рукой обнимая Манабу за плечи и прижимая к себе. Шелковистые волосы щекотали ноздри, и Казуки с удовольствием вдохнул тонкий аромат, с улыбкой отмечая, что Манабу так и не сменил свой любимый шампунь. Парк замер вокруг них. Когда закончится этот миг, они снова в спешке разойдутся по своим делам, Манабу погрязнет в своей работе, а Казуки продолжит проводить длинные вечера на изматывающих репетициях. И они будут возвращаться в теплую квартиру, где каждого из них ждет другой человек, с улыбкой встречая у порога. Совсем так, как это делали они долгих четыре года совместной жизни. Ничего не вернулось на свои места, и ничего не хотелось возвращать. У Манабу теплые глаза и руки, но ледяной нос, которым он тычется Казуки куда-то то ли в шею, то ли в щеку. Казуки закрыл глаза, наслаждаясь этим коротким мгновением, словно перенесшим их в далекое прошлое, когда такие прогулки были частым явлением. Откуда-то издалека доносились гудки клаксонов автомобилей, собачий лай, шум вечерних улиц. Но здесь, на маленьком пятачке асфальтированной набережной, имели значение только шум дыхания и шелест так и не сказанных друг другу лишних слов.