Безумие

      - Прошу прощения, мисс, - монотонно проговорил я, помогая подняться с тротуара девушке, что буквально мгновение назад пыталась протаранить меня.       - Ничего-ничего, все хорошо, - она выровнялась, отряхнула одежду и воззрилась на меня.       Эта молодая особа с запредельной скоростью шла куда-то по тротуару, похоже, не видя ничего на своем пути. А, в прочем, может, это я нерасторопный. Стояло посмотреть и уступить спешащему человеку.       И вот она передо мной. И никуда не спешит. Юная, миниатюрная, вероятнее, по сравнению со мной, и удивительно исхудавшая. Что за странные стереотипы в красоте? Хотя от нее пахло шоколадом и клубникой. Но это все не мое дело. Просто столкнулись, просто случайна глупая встреча, не стоит на этом зацикливаться…       Девушка вдруг громко засмеялась, разглядывая меня. Я невольно отшатнулся, даже хотел уйти. Странно все это… Но меня придержали за локоть.       - А я знаю, - это она прошептала, но улыбаться не перестала, - вы звезда из телевизора. Вы всегда с таким каменным лицом ходите, неправдоподобным и натянутым, что даже в сотне блеклых шмоток и очках выделяетесь из толпы.       Я опасливо огляделся по сторонам: не хватало еще, чтобы набежали фанатки. Но, несмотря на многолюдность улицы, на нас никто не обратил внимание.       Локоть так и не выпускали, и я осторожно отвел руку в сторону:       - Вы, наверное, ошиблись…       Пальцы все не разжимались, а ее большие серые глаза стреляли какими-то странными огоньками, отчасти безумными, пытаясь найти сквозь темные стекла очков мой взгляд. Пришлось резко вывернуть руку - девушку это ничуть не смутило, она лишь еще раз улыбнулась:       - Еще увидимся, звезда.       И вновь мой опасливый взор шарит вокруг, а новая знакомая уже убегает той быстрой легкой походкой и, по-моему, в самом конце я уловил то, как она заметно помрачнела. Уж не знаю отчего.       Не зацикливаться! Нужно идти. Но в голове, в который раз проматывается эта встреча. Хрупкое тело, серые глаза, запах шоколада и клубники… Как это можно забыть? Это можно не запоминать, но забыть... вряд ли получиться. И как она узнала? Неужели, правда, о лице? Неужели я действительно переигрываю с этой серьезностью? Хотя пока кроме нее меня вроде никто не заметил. Нужно идти…       К сожалению, да, я звезда из телевизора. Это честь и слава, это известность и востребованность, а еще бремя. И человек я такой, что не умею этим пользоваться сполна. Как друзья, как все другие футболисты. Футболист – этим все сказано. Деньги уравновешиваются постоянными тренировками, известность – той огромной долей людей, что хотят взять у тебя автограф, потрогать, выдрать клок волос, поцеловать и прочее-прочее. Только вот…       Знаете, вся моя жизнь – череда разноцветных полос. Черные, белые, черные, серые, голубые и розовые, когда вообще непонятно: хорошо все или плохо. Или вообще ужасно. Такая профессия, такое амплуа – вратарь. Нам трудно быть постоянными, трудно сохранять ту незыблемую стабильность. Да, можно играть, выполняя все критерии в плане «Хороший голкипер», но от голов даже самый великий и прославленный не застрахован. А каждый гол – разрушенная нервная клетка. Или две, или сто, это уж исходя из важности матча. А еще есть пенальти… О, нет, я отказываюсь об этом говорить!       После Чемпионата Мира в Амстердам вернуться было довольно сложно. Точнее, сложно адаптироваться: неожиданно яркое бразильское солнце сменяется хмурым небом, а жара – прохладным морским ветром. И именно такую погоду в Голландии я застал. Везунчик! В новостях говорят: циклон. А мне плевать. Сложность состояла еще в том, что после Мундиаля и заслуженной бронзы (хотя нет, не совсем заслуженной – мы могли намного больше!) каждый второй житель столицы хотел сфотографироваться и взять автограф, а каждая вторая девушка… ой, чего они только не хотели. Я от этого быстро устал. Ладно уж, играть в старом добром «Аяксе», только фанаты, которых, конечно, не мало, обращают на тебя внимание и требуют того же к себе. Но вот как только постоял в воротах сборной… Ведь Чемпионат Мира смотрят не только те, кто с футболом с раннего детства. От этого мои шансы на выживание в огромной толпе резко уменьшаются. Но я приспособлюсь. Уже почти…       В этом кафе пахнет кофе. Вкусным, дорогим, не тем, что продают в каждом продуктовом магазине. И мне тут нравиться. Заведение маленькое, даже стулья миниатюрны, но здесь уютно.       После тренировки обычно я не хочу есть – только отдохнуть. А сегодня вот решил забежать сюда. И, похоже, вовсе не для того, чтобы подкрепиться. Теперь знаю – чтобы попить кофе. Того самого фирменного кофе. Так и адаптируюсь. Надо же хоть изредка появляться на людях. Конечно, не в образе Яспера Силлессена, неожиданно основного вратаря сборной Нидерландов, а так, как простой человек, что очень любит свои солнцезащитные очки и кофе, черный, без сахара. Меня будто услышали.       - Что будете заказывать?       Официантка. Милая, даже симпатичная. Приятно улыбается.       - Чашку кофе, - растягиваю губы в улыбке в ответ, - без сахара.       Та кивает, грациозно уходит, но я смотрю в окно.       Много людей. Мужчины и женщины. Спешат и не торопятся, домой и на работу. И я такой же. Ну, почти… На тренировку, с тренировки, на игру, с игры. Только впечатлений гораздо больше. Даже не знаю, хотелось бы променять все это на спокойную жизнь?       - Привет, звезда.       Я обернулся, сразу находя взглядом свою недавнюю хрупкую знакомую. Она опять улыбается, стучит тонкими пальчиками по спинке стула, что стоит напротив. А я испугался. Не потому, что увидел именно ее, или не хотел компании. Я вспомнил слова о повторной встрече. Она знала? Или просто преследует меня?       - Можно… я сяду? – неловкое опускание ресниц – киваю.       Она садится и опять зачем-то заливается смехом. Я уже по привычке смотрю по сторонам. На меня не обращают внимания, а вот на девушку – слишком много. Ее это не смущает. И тут же смех резко обрывается, будто что-то произошло. Но серые глаза все горят странным огоньком – ничего не изменилось.       - Ваш заказ, - рядом появляется та самая улыбчивая официантка, протягивая на подносе чашечку ароматного напитка.       Я благодарно киваю и сразу слышу вопрос к своей компаньонке:       - Девушка, вам что-то принести?       Та задумалась, рисуя что-то пальцем на столе:       - Пожалуй, нет. А хотя… стойте! Принесите мне салфетку.       Я гляжу на нее удивленно, не понимая, а официантка уходит, лишь пожав плечами.       - Знаю, о чем ты думаешь, - девушка вдруг помрачнела, с грустью уставившись на белоснежную скатерть, - «эта странная дурочка преследует меня». Да?       Я почему-то улыбнулся. Нет, она и правда экстрасенс?       - Я об этом думал. Но так не считаю.       Ей принесли салфетку, и девушка долгим взглядом начала сверлить мою чашку, сминая в руках тонкую бумагу. Потом будто очнулась, тряхнула головой и начала ту самую салфетку рвать. На мелкие, но идеально ровные кусочки.       - Прости, конечно, за неделикатность, - я прикусил губу, наблюдая за этим действом, - но ты какая-то странная.       - А? Да, я знаю, - она опять улыбнулась.       Меня начинала ставить в тупик эта переменчивость. Ее действия были бессмысленными и неоправданными.       - Просто я больна, - протянула девушка с грустью, улыбку как ветром сдуло.       - Чем? – откровенно говоря, по телу прошелся холодок.       - Миром, - такой вот ответ. – Знаешь ли, люди болеют или миром, или людьми. С болезнями мира мы рождаемся и умираем, а вот людьми… людьми мы заболеваем неожиданно, порой, даже не осознавая этого. И от болезней людьми умереть нельзя. Можно только долго страдать и даже хотеть умереть, но этого никогда не случиться. Людьми я не болела. А вот миром… всю жизнь, - она вздохнула.       Я же нахмурился, пытаясь все осознать, сложить все в каком ни каком порядке, но мне этого сделать не дали:       - Просто я сумасшедшая, - и опять улыбка, глупая, беспричинная, - все остальное тебе не нужно, - и вновь грусть; я чувствовал, что от этих перемен настроения сам начинаю сходить с ума. – Ты можешь идти, - девушка махнула рукой в сторону выхода, - обычно люди, узнав это, общаться со мной не хотят. Я пойму. Тем более, ты допил кофе.       Но уходить мне не хотелось. Что-то держало, просто привязало к стулу. Серые глаза или эти тонкие пальчики, что методично рвут бумажную салфетку на ровные прямоугольнички? Уж не знаю… Но уходить не буду, не смотря на все устои и принципы.       - Может, хотя бы познакомимся, - я протянул руку, - Яспер.       Она удивилась. И мне это понравилось. Теперь удивил ее я, а не она меня. Но эта эмоция вдруг резко сменилась на глубочайшую задумчивость. И я продолжал держать протянутую ладонь, а девушка смотрела на мою уже пустую чашку, не моргая.       - Эй, - я окликнул ее и, когда это не помогло, осторожно коснулся ее предплечья. – Все в порядке?       - Да-да, конечно, - улыбка, - я Глория. Знаю, глупое имя…       - Ну почему же? Неужели плохо?       На мой вопрос-комплимент не обратили внимания, и она продолжила говорить:       - Меня так назвала тетя. Это что-то в честь английского слова «слава». Родители просто выходцы из Англии. И у меня корни… В прочем, вряд ли это интересно… - и грусть, такая странная и непонятная.       - Почему же? – меня вдруг обдало волной сострадания к этой девочке, что просто не умеет контролировать свои эмоции, которые берутся неизвестно откуда. – Мне интересно, - и я улыбнулся.       Она тоже. Только уже как-то осознано, искренне:       - Лучше расскажи ты о себе. Я лучше умею слушать, - она положила подбородок на руку, упертую локтем в стол, и вновь посмотрела на меня долгим задумчивым взглядом больших серых глаз.       Я осмотрелся, отмечая про себя, что становлюсь параноиком:       - Ну… все довольно просто, я…       - Подожди! – Глория подняла указательный палец, не отводя от меня расфокусированного взгляда. – А давай я применю свои экстрасенсорные способности и угадаю, кто ты?       Меня это заинтересовало. Я кивнул, наблюдая, как она складывает пальцы рамочкой, закрывает один глаз и начинает меня разглядывать, как в объектив камеры:       - Ну, по длине носа и диаметру твоих пальцев я понимаю, что ты футболист. А по количеству ресниц и цвету волос – что вратарь. Сопоставив факты, приходим к выводу, что ты – Яспер Силлессен, вратарь нашей национальной сборной.       Я приподнял брови, откровенно поражаясь:       - Ты, правда, это узнала по длине носа и цвету волос?       - Я просто увидела тебя по телевизору, - Глория опять звонко засмеялась, заражая невольно и меня.       Мы смеялись долго. Я – тихо и глухо, она – громко и звучно. Люди уже не смотрели на нас удивленно, просто говорили, занимались своими делами. И я был им благодарен. И ничуть не разочарован. Проскакивала мысль о том, что вместе с фальшивой экстрасенсорикой мне наврали и о болезни. Но тут же изменил свое мнение, когда девушка вдруг взялась заливаться слезами.       Я вскочил, быстро оказываясь рядом с ней, опускаясь на одно колено, желая как-то утешить, но в голову ничего не приходило, и я просто погладил ее по волосам, когда девушка прижалась ко мне:       - Пойдем отсюда, - проговорила она; я заметил, что слезы выросли вмиг. – Пойдем прогуляемся. Ты расскажешь о себе, а я буду слушать.       Честно, я боялся. Я просто боялся идти куда-либо с таким человеком, не зная, как реагировать на эти перепады настроения. Но согласился, считая это самым нелогичным и неоправданным решением.       Как оказалось, Глория футболом не интересовалась, но подхватывала мою тему быстро, сразу запоминала имена и термины после моих коротких объяснений. Я поражался. Поражался всему: ей, ее удивительно быстрой памяти, непостоянству и искренности. Вскоре Глорию можно было назвать моим лучшим собеседником – она все прекрасно понимала, хорошо и увлекательно поддерживала разговор, казалось бы, на столь далекую ей тему.       Но перепады настроения… Я не мог привыкнуть. Когда я называл имена, она могла опять рассмеяться, а потом чуть ли не плакать, твердя, что не хотела меня обидеть. Могла грустить с рассказов о поражениях, радостно улыбаться при воспоминаниях о тренере, который почему-то показался ей очень смешным. Но ни разу не злилась, не критиковала меня, что вполне возможно при такой переменчивости.       А я не понимал. Утешал ее, шепча на ухо что-то успокаивающее, иногда поддерживал тот заразительный хохот, но не понимал. Не мог даже представить, каково ей ощущать все это, умноженное в сотни раз.       Мне, как голкиперу, обладателю очень нервотрепной профессии, с детства твердили о контроле, о полном обладании над своими чувствами. Пропущенный гол – нельзя даже подумать о несчастливой серии, а на поле выходить только с ярой верой в победу. И как я мог понять это удивительное существо, что просто по природе своей не может себя контролировать? И знаете, к своему огромному ужасу я находил это… отчасти очаровательным. Я осознавал, что именно этого мне не хватало, что моя мнимо яркая жизнь настолько блеклая по сравнению с жизнью этого миниатюрного человечка. Но, в тоже время, видно, что Глория этого стесняется, чувствует себя ущербной. И это так просто узнать, ведь как только я удивлялся, как только начинал невольно намекать на то, что нахожусь рядом с не очень нормальным человеком, девушка заливалась слезами. И я обнимал ее, успокаивал, а она могла в тот же момент могла рассмеяться, а могла расплакаться еще больше, тихо проговаривая, что не хочет, чтобы я испытывал неудобства.       Мы ходили по затемненным уголкам Амстердама, стараясь быть более наедине, а не в грузной толпе серой людской массы. Она говорила, что любит шоколад и клубничный морс, хохотала от этого. Я тоже улыбался, отвечая, что также точно люблю сладкое. Она говорила, что рисует, что любит дождь, что осенью всегда слушает грустную музыку, танцует латинские танцы и у нее большой аквариум с синими рыбками. И я опять улыбался, но все больше ощущал жалость к моей новой знакомой, ловил себя на мысли, что ее хочется обнять, пожалеть, оградить от всех опасностей жестокого мира. Но мне никогда не удастся этого сделать… Вела меня Глория, видимо, тоже хорошо знала город, а я покорно шел, слушал и говорил, говорил и слушал. Начало темнеть, заметно темнеть, и мы невольно вышли в большому захолустному дому-многоэтажке, чьи окна слабо горели в сумеречной полутьме.       - Вот я и дома, - скромно сказала девушка, складывая руки в витиеватый замок.       - Ты здесь живешь? – глупый вопрос, но почему-то необходимый.       - Да. А тебе пора идти, - я увидел, как дрожат ее губы и она вот-вот расплачется, но Глория все равно каким-то образом держалась.       - Мы же еще увидимся? – я улыбнулся и снял свои темные очки, впервые за все наше долгое знакомство.       Сразу на ее лице появилась радость, а я почувствовал, как по телу разливается тепло. Все же, ее переменчивость стала для меня очень много значить. И она тут же дала о себе знать: девушка опять помрачнела, закусывая губу, чтобы вновь не расстроиться соленым потоком тоски:       - Нет, - она покачала головой, - я, конечно, не экстрасенс, но знаю, что больше не увидимся.       Меня тоже сковало какой-то грустью, я опустил глаза в землю, теребя ножку затемненных очков.       И что-то произошло, что-то екнуло у нее в груди – я будто услышал. Глория сделала шаг вперед, смелый и решительный, и наградила меня поцелуем, долгим и трепетным. Я удивился, растерялся, но ответил, стараясь вложить в это действо все, что чувствовал в тот момент. И не прогадал: отстранившись, девушка вновь заулыбалась:       - Не обращай внимание, я же сумасшедшая. А знаешь, может, мы и увидимся однажды. В любом случае, спасибо тебе, Яспер, что ты помог мне почувствовать себя человеком.       Я не нашел, что ответить, лишь легко махая рукой уходящей Глории.       На следующий день меня переполняли сотни противоречивых мыслей. «Яспер, зачем тебе такая, как она? Это лишняя мука, это еще больше страданий, чем от неотбитых пенальти», - говорила одна моя сторона. Вторая возражала: «Нет, ты должен вылечить ее, и это будет самый родной и нужный тебе человек». И вторая сторона выиграла, наверное, только потому, что первая нещадно напомнила мне о пенальти.       Господи, да я сам схожу с ума!       Но после тренировки я не удержался и сразу помчался к ней, к тому старому дому, чей силуэт вчера точно запечатлелся в моей памяти. Номера квартиры я не знал и сразу кинулся к жильцам, что стояли рядом с грязным подъездом с вопросом, не знают ли они, где живет некая Глория. И получил ужасающий ответ:       - Вчера приехали врачи и забрали ее. Бог знает куда. Наверное, в психушку. Она, знаете, молодой человек, какая была…       Я знал… я знал, какой она была. Она была удивительной. Она знала, что мы больше не увидимся… Но нет, я не сдамся просто так! И поблагодарив женщину, что мне это сказала, я убежал, убежал искать свою судьбу.       Я искал ее долго, усердно и без перерыва. Вспоминал постоянно нашу первую встречу, ее странный характер, ее улыбки и слезы. Но никого не находил. Глория будто испарилась из этого мира. Приходила в голову и мысль о том, что фокус с больницей был подстроен, а на самом деле девушка где-то сидит в своей квартире, пытаясь отвлечься от этого тяжкого мира… И я бы искал дальше, искал бы, будьте уверены, если бы однажды утром не нашел под дверью конверт. Без подписи, с удивительно знакомым запахом шоколада и клубники, с порванной на ровные кусочки салфеткой внутри. Не знаю как, но я понял, что она не хочет, чтобы я ее нашел. И я готов был выполнить чертову эту прихоть…       «Люди болеют или миром, или людьми. С болезнями мира мы рождаемся и умираем, а вот людьми… людьми мы заболеваем неожиданно, порой, даже не осознавая этого. И от болезней людьми умереть нельзя. Можно только долго страдать и даже хотеть умереть, но этого никогда не случиться…» И я заболел человеком. И понял, что у этих бессмысленных слов определенно был смысл. Тяжелый, но крайне правдивый. А вот она болела миром. И надеюсь, от этого ее спасла болезнь одним человеком…       И… как ты там, моя непостоянная Глория?