Пусть догадаются

Пальцы вцепляются в недавно остриженные кудри; золотисто-каштановые волосы коротковаты, но ровно настолько, чтобы можно было без труда схватить их в момент страсти и оттянуть голову назад. Подчинить этим жестом себе или исступленно прижать к груди. Он согласен на любое проявление внимания со стороны партнёра, чей язык сейчас вылизывает гладкий контур сахарной шеи. Он лижет её с таким усердным наслаждением, словно ребёнок, получивший своё долгожданное эскимо. Он обходит соцветия родинок, оставляя изумительное лакомство на потом. Их он будет облизывать осторожно, вбирать губами, как шоколадную стружку с бархатистого бока мороженого молочного шарика. Он вылижет тонкую кожицу, заставляя тугой член потечь от смазки. Прозрачной и вязкой, как разогретая солнцем смола, и такой же ароматной, терпкой, что останется только собрать её языком с внутренней стороны бёдер, а сам член водворить в жаркий рот. Как хорошо рано утром раскинуться на прохладном шёлке, сдерживающем температуру двух, изнывающих от страсти, мужских тел! Прижаться друг к другу в нежном полумраке небольшого загородного домика, а не тискаться за шаткими декорациями или, ставшем уже классикой, туалете. Где только они не наслаждались ласками, пожирая друг друга от нетерпения, смазывая грим, «сцеловывая» с кожи дорогой парфюм, шепча при этом, словно в какой-то пошлой оперетке: «Не помни мне смокинг!». Как им всегда хотелось уединения, тишины и много свободного времени, чтобы с неторопливой придирчивостью познать друг друга. Налакомиться всласть телом и душой. В глуши и полумраке дома, — где нечего опасаться и можно кричать от сладости и боли, — два мужских тела замирают на кровати. Плечи Бенедикта (эти невозможно белые, будто безе, и, крепкие, словно горные кручи) так и подначивают Мартина закусить кожу до хруста. Мартин придавливает языком твёрдый сосок партнёра, обводит кремовую розу ареола, оттягивает за волосы голову своего неземного возлюбленного и просит лишь об одном: — Выгнись! Стони так, словно тебя сто лет не трахали! Бенедикт прикрывает невозможно пронзительные глаза и с удовольствием стонет. Выгибает грациозную спину, а его горло тонко подрагивает. Бархатная карамель звуковой волны накрывает сознание Мартина. Голос Бенедикта — единственный в природе, способный возбудить или утешить одним лишь своим звуком; заставить преклониться, полюбить без памяти или бежать в ужасе. Перед глазами Мартина все цвета разъедаются кислотой и стекают по углам. Остаётся только один: алый. Бенедикт громко стонет, распространяя вокруг упругие звуковые волны. Мартин больно сдавливает ему бока. Мужчина дрожит, он не может отвести взгляд от своего инопланетного искусителя. Больше неистовых ласк, и флер влажных поцелуев. Бенедикт с готовностью двигается навстречу раскалённому и блестящему члену любовника. Солнце забирается к ним в спальню немым свидетелем. Пахнет еловыми шишками, что лежат на опушке леса. В янтарных лучах вспыхивает пол. — Ещё! — просит Мартин. Бен закрывает глаза. Его стон наполняет воздух. Его голос бархатный, вибрирующий, высокий, вязкий, глубокий… В медитативном экстазе Мартин проникает глубже, прижимается бешено стучащим сердцем к грудной клетке, под которой томится, светящаяся алым, сущность. Рывок вглубь бёдер, чтобы насладиться покорностью. Солнечный луч продолжает двигаться по комнате, подпаливая пыль на занавесках, звеня позабытыми на столе, тонкими фарфоровыми чашечками с недопитым кофе. Солнце кладёт раскалённую ладонь на лоснящуюся, ритмично движущуюся поясницу Мартина. Поглаживает огненной ладонью нежные прозрачные волоски и стремится заглянуть тому через плечо. Вспыхнув в каштановых волосах рубином, проверяет остроту скул. Ласкает угловатое бледное лицо и приоткрытые пухлые губы, с которых вот-вот сорвётся задушенный вопль. Надавливает на веки, рождая фосфены. Бенедикт гортанно кричит, прикусывая крепкими зубами тонкую золотую нить. Мартин запрокидывает голову. В стороны летят капли пота, струятся по подстриженным вискам. Он стонет сквозь зубы, грубо вонзаясь напоследок, и коротко вскрикивает. В глазах Бенедикта чёрный зрачок расплывается бесформенной кляксой в дрожащей капле топаза. — О да! Чёрт! — срывается с целомудренных уст, в которые тут же вонзаются поцелуем узкие хищные губы. Между животами теплеет, склеивает и щекочет кожу.

***

Лежать здесь, даже на мокрых скомканных простынях, — истинное блаженство. Легко, удобно и уютно. Всепоглощающая, холодная, озверевшая реальность сейчас слишком далеко от них. Здесь нет ни тоски, ни страха, ни отчаяния. Они верны друг другу. Мартин водит подушечками пальцев по припухшим губам Бенедикта. Он не удивился, когда в его жизни взялся из ниоткуда этот человек. Бледный страж с миндалевидными неземными глазами. Самые невероятные вещи, что могут случиться, случились. Ледяной взгляд, который он выдержал, сумеречная зона, и он перешёл за грань. Он увидел в нём своего человека. — Ты знаешь, как это выглядит, — предупреждает вопрос Мартина Бенедикт. — Я не клоун, чтобы забавлять тебя. — Но я же ещё и рта не раскрыл! — в шутку возмущается Мартин. — Просто, когда ты мне рассказываешь, каким видишь наш мир, это похоже на волшебство. — Перечитай «Волшебник из страны Оз». Бенедикт вздыхает. — Стакан серый. Лимон синий. За окном — зелёное небо и жёлтые облака, — быстро перечисляет Бен. — Сейчас осень, и листья золотисто-огненные, как и для тебя. Мартин трётся носом где-то у него за ухом и благодарно сжимает обнажённое плечо. — Я бы хотел увидеть мир твоими глазами, — шепчет он и вздыхает. — Это ведь потрясающе — быть не таким, как все… — Я оказался здесь и встретил тебя. Почему я не должен быть, как все? Бенедикт переворачивается и ложится на живот. Сцепляет под подбородком длинные пальцы и кладёт на них голову. — Потому что тебя все равно считают неземным, странным и, сколько ни старайся, у тебя глаза пришельца. Я ведь это сразу понял. Бенедикт довольно и лукаво улыбается левым уголком губ, поэтому, лежащему справа Мартину, этого не видно. — Если догадаются, пусть. Будет весело. Пусть всё идет своим чередом. Они давно истребили в себе страх разоблачения. Это не имеет никакого значения. Для вселенной они оба — вечные любовники.