Honey

На небольшом деревянном балконе завывает свою песню промозглый ветер, свистит в ушах и студит предательски оголенную поясницу, пробираясь сквозь плотную ткань дутой морковной куртки. Над головой серыми пятнами стелятся свинцовые тучи, и Сехун тихо вздыхает. На нем пушистая шапка-ушанка, которую Минсок подарил Чанелю на день рождения, она мягкая и теплая, как руки его любимого хена, и Сехун думает, что Паку с таким подарком нереально повезло. На улице холодно и потряхивает немного, но зато нет стаффа с глазами-камерами и нарочито громких старших, от смеха которых он даже свои мысли не в состоянии услышать. За стеклянной балконной дверью на рынок собирается лидер, подгоняя Чанеля с Луханом. Чондэ и Бэкхен о чем-то спорят и шутят без остановки, Чонин с Тао смотрят какую-то дораму на большом экране модного гаджета, а ему намного лучше здесь – наедине с отрезвляющим голову холодом. Сехуну нестерпимо обидно, хоть он и пытается держать себя в руках. Только мысли все равно уносят к уставшим кошачьим глазам, легкой улыбке, что трогает алые, как спелая вишня, губы и растрепанным волосам, в которых запутался шаловливый ветер. Он думает, что это немного не справедливо, знает, что ведет себя, как капризный ребенок, но ведь Минсок сам сказал, что он только его. Но быть его у Мина плохо получается, маленького хена любят все без исключения – тискают, жмут, просят о помощи и кормят в придорожном кафе, а позже он носится по берегу с полотенцем, и как итог – он без сил валится на кровать вместе с Исином и засыпает крепким сном. Тучи над головой сгущаются, погода неотвратимо портится вместе с ускользающим настроением. - Сехун, пора снимать,- приветливая девушка из стаффа выглядывает на балкон и зазывающе машет рукой. Чондэ, наконец, находит рисоварку и промывает рис, их съемный дом медленно превращается в сонное царство. Чонин сегодня подозрительно веселый, его совсем не клонит в сон, и они с Сехуном не находят ничего лучше, чем начать донимать бедного хена. Они кружатся вокруг него, подкалывают, предлагают добавить в рис шоколада со специями, и Се пытается выклянчить рамен. Он прекрасно знает, что старшие на рынке перепробуют все, что под руку попадется, только вот Чондэ его мыслей не разделяет, бьет по рукам и прогоняет вместе с Чонином – обидно, в доме так много народу, а он будто один. Все вокруг погружается в тишину, ребята расслабляются, кто-то засыпает, следуя примеру других, остальные переписываются с друзьями и лишь неугомонный Бэкхен подначивает Кенсу записать какое-то странное во всех смыслах этого слова шоу. Се смотрит, как они дурачатся на балконе, перебирают очки, отданные им стаффом, и Бен одевает самые большие и нелепые – так смешнее. Когда улица за окном тонет в сумерках, друг за другом из комнаты выходят самые старшие, Кенсу с Бэкхеном отлавливают каждого, зазывая на пытку каверзными вопросами на холодный балкон. Сехуну тоже довелось оказаться между двумя язвами – такой у них сегодня концепт, они долго подкалывали друг друга, пока младший, что вышел на холод в одних легких носочках, совсем не продрог. Потихоньку дом просыпается, Чондэ каждые пять минут отгоняет от рисоварки развеселившегося Чонина – идея с шоколадным рисом ему безумно понравилась, он носится с плиткой молочного по всей кухне, нервируя хена. Сехун же незаметно прокрадывается в комнату старших, где остался один лишь Минсок, щелкает замком и в темноте пробирается к кровати сквозь кучу разбросанных вещей. Камеры все еще выключены, стафф обсуждает дальнейший сценарий, но Се совсем не уверен, что у них в запасе много времени. - Хен, ты еще спишь?- все-таки Сехун еще ребенок или, как сказал бы сам Минсок, голодный до ласки котенок. Он перебирает в замерзших руках выцветшие когда-то карамельные пряди, садится чуть ближе и целует теплый лоб. - У тебя губы ледяные,- Минсок даже глаза не открывает, кладет голову на худые коленки младшего, носом утыкается в мягкий свитер и в замок сцепляет пальцы за его спиной,- соскучился? - Даже не представляешь насколько, хен. Ты целый день с Луханом ходишь, а стоило ему уйти на рынок, завалился спать,- старший уверен, что О сейчас обиженно выпячивает губы, а брови злобно смыкаются на переносице. - Обиделся, значит?- Мин переворачивается на спину и заглядывает Сехуну в глаза. Они будто углем нарисованные - черные, грустные, а на самом дне не обида, а простая усталость плещется. Минсок прекрасно знает, что любимому младшему уделяет слишком мало времени, хотя обоим хочется и нужно больше. Но кроме Сехуна у него еще десять таких вот оболтусов, за каждым глаз да глаз только, попробуй, уследи за всеми. - Нет, уж мне-то не знать, какой ты у меня ответственный и порядочный, а у Лухана до тебя просто ненормальная мания, я уже привык,- О касается пальцами прикрытых век, ведет ими по аккуратному носу и останавливается около пухлых губ. - Я прощен, получается? - М-м, не думаю. В голосе младшего Минсок слышит игривые нотки, открывает сонные глаза и поднимает руки вверх, перебирая жесткие выбеленные пряди на затылке. - Иди ко мне, буду извиняться,- он тянет Сехуна на себя и смешок тонет в губах напротив, когда Се наклоняется и чуть ли не бьется носом о его подбородок. Сехун обожает целоваться с Мином, губы у него всегда нежные, словно лепестков молодой розы касаешься; они теплые, мягкие, на вкус медового бальзама, не то, что у него, вечно пересохшие и искусанные. Он ведет сладкими поцелуями ниже, огибая линию подбородка, губами прижимается к подрагивающему кадыку, оставляет алые пятна на не скрытых тканью толстовки ключицах, пока Минсок, словно дикая кошка, выгибается под ним, сильнее мнет жесткие волосы в руках и прикусывает нижнюю губу. Сехун сжимает тонкую талию, помогает хену удобнее лечь на помятые ими белоснежные простыни и пальцами забирается под толстовку, оглаживая худые бока. Дыхание обоих учащается, внутри все сжимается, трепещет, а в комнате становится до невозможного жарко, будто в окно ворвался непоседа-май. Младший тянет вверх края толстовки, поднимая ее до самой груди. Прохладный воздух обжигает разгоряченную кожу и по ней проносится стая мурашек, пока Се губами изучает любимое тело, целует каждую родинку, а для Минсока это самая тяжкая пытка, и он совсем дуреет, когда О прикасается к ямке пупка. - Се, не нужно, это не то место…- Мин запоздало выдыхает и сам в свои слова не верит, он еле держится и разочарованно стонет, когда О в самом деле останавливается. Но Сехун не был бы Сехуном, если бы так легко поддался, он ведь самый младший и ему позволено чуточку больше, чем всем остальным, особенно когда дело касается любимого хена. - Хен, пожалуйста,- он нависает над хрупким телом, а на дне его глаз теплится надежда. Они не всегда даже парой слов перекинуться могут, а Сехун, правда, истосковавшийся по ласке котенок. Ему бы хотелось Минсока только для себя и полностью, но он прекрасно понимает, что так нельзя. Мин думает, что потянуть на себя этого капризного ребенка и поцеловать трогательно сжатые губы – это его ошибка, но сейчас в голове совсем пусто, он целиком и полностью погружается в тягуче-сладкое наслаждение, и хочет как можно дольше продлить удовольствие, что нугой растекается в податливом теле. Коленки медленно расходятся в стороны, отводят последние запреты и жалкие попытки к сопротивлению, когда грубая ткань штанов опускается до самых лодыжек. Сехун руками ведет по упругим бедрам, пальцами вырисовывает замысловатые линии на нежной коже, покусывает ее, языком проводит, а у Мина от предвкушения пальцы на ногах поджимаются, и он еле слышно стонет в кулак. О входит медленно, плавно, неторопливо, ловит вырывающиеся мягкие стоны, немного не сдерживается и кусает медовые губы. Минсок младшему готов отдать себя полностью, ведь Се самый любимый, преданный и такой милый в своей наигранной ревности, что Ким просто не может отказать. Он тянется к младшему ближе, хрупкий, совсем тоненький, укусом в плечо мстит за все пережитые муки и томно выдыхает ему на ухо свое ласковое –для тебя все, что угодно, малыш. Минсоковский малыш, произнесенный полушепотом припухшими от поцелуев губами, с Сехуна все тормоза сносит. Плевать он хотел, что за «картонной» дверью их маленькой комнаты снует надоедливый стафф со своим сценарием. Там, в гостиной, такой далекой сейчас, над глупыми шутками Бэкхена смеются остальные участники, а они здесь, друг для друга, скрытые в тени проносящихся за окном тяжелых облаков, растворяются в сумасшедших, больше воздуха нужных сейчас ласках. - Хен, ты у меня чудо, знаешь?- Сехун прячет улыбку во взмокших прядях старшего, губами касаясь горячего лба. Минсок в его руках такой родной, теплый, он ярко улыбается, а ему хочется прикрыть глаза – старший ослепляет, будто бы Се в руках звездочку трепетную держит. Его сердце бьется часто, никак не успокоится, Сехун шепчет еще что-то безумно нежное и по-детски глупое в самое ухо, и Мин верит, пальчиками гладит напряженную спину и губами касается оголенной шеи. - Знаю, малыш,- Минсок целует молочное плечо, где виднеется след от его укуса, а внутри медовым сиропом разливается тепло, подаренное младшим, и на душе становится до неприличного легко. Да, у него еще десять таких вот оболтусов, а Сехун у него - один.