Рябь

Я заметил что-то неладное почти сразу. У нас в блоке «Е» ничего не бывало «ладно» в привычном понимании слова, и всё же мы как-то справлялись, настраивали себя на определённый лад, так что в местных комнатах и коридорах, даже в камерах царила особая атмосфера: мелкая и суетливая рябь на затхлом озере постоянного уныния. Вечно какие-то происшествия, авантюры, споры и псевдофилософские диспуты над вахтенным журналом, а на деле — одно и то же, одно и то же изо дня в день. Но сейчас Гарри, Дин и Брутал явно стали свидетелями чего-то из ряда вон выходящего, как гейзер, вдруг открывшийся в этом проклятом озере, или минимум штормовое предупреждение; я догадался по глубине их дыхания, по частоте, с которой Стэнтон переминался с ноги на ногу, по тому, как Брут прочищал горло — вот насколько хорошо мы выучили привычки друг друга. — Прости, Пол, — сказал Хоуэлл и снова крякнул то ли от смущения, то ли от досады. Извинялся он редко. — Нам надо было думать головами, — буркнул Гарри, — но мы все как-то разом озверели. Даже Дин, но Дин меньше всех виноват. Он нас отговаривал, жаль только, что мы не послушались. Если бы они совершили какую-то служебную ошибку, то не говорили бы так витиевато, а выдали разом — так мол и так, облажались. Да и Перси наверняка бы уже строчил донос, смакуя вслух детали провинности. Но Перси поблизости не наблюдалось. И тогда я понял, что именно они сделали. А они поняли, что я понял. И все мы вчетвером, точно получив один приказ, помчались к знакомому всем широкому коридору. — Он же убьёт его, — процедил я на бегу, правой рукой хватая дубинку. — Нет, — сумрачно возразил Брут, — не убьёт. О том, что Перси не мёртв, я понял очень скоро. Его полузадушенные вопли эхом отдавались от обшарпанных стен, сопровождаемые характерным неприятным звуком ударов плоти о металлические прутья. Я хорошо отличал этот стук: некоторые смертники проводили целые дни, бесцельно терзая решётку. Но в последнее время никто этим не страдал. Ни Делакруа, о котором я старался не вспоминать, ни Коффи, сидевший сейчас на полу и смотревший перед собой взглядом, полным невыразимого отвращения и ужаса, ни Билл. Билл занимался тем, что долбил в решётку Перси. И сам долбился одновременно в него самого. Завидев нас – или, вернее сказать, меня — Уэртон осклабился. — Я закончил, — заявил он и в подтверждение заправил своё хозяйство обратно в трусы. — Этот говнарь пищал громче всех на моей памяти. Хотя я так старался сделать ему приятно. Тебе ведь было приятно, малыш? «Малыш» не отвечал, не мог ответить. Только рыдал, громко шмыгая носом. Открывая дверь камеры, я ожидал, что Перси выскочит из неё немедленно, как только окажется на свободе, но тот продолжал извиваться, не делая никаких попыток подняться. Тогда Гарри схватил его за шкирку и волоком вытащил наружу. Билл пнул его ногой на прощание, и я замахнулся на заключённого дубинкой; Уэртон отпрянул к стене и проворчал недовольно: — Я его не сам к себе затащил. Твои дружки постарались. В воспитательных целях. И, как ни странно, эта неумелая отводка подействовала: куда больше злости я чувствовал к своим приятелям, чем к нему. На Билли Уэртона вообще невозможно злиться. К нему можно испытывать страх и гадливость, как к отвратительному инструменту. Электрическому стулу природы для невиновных. Ну, или в случае Перси, всё-таки не безгрешных. Уэтмор всё ещё квакал и всхлипывал, елозя щекой по полу. На верхней губе у него повисла сопля, а сама губа раздулась вдвое — очевидно, от близкой встречи с одним из прутьев. Намокшее от крови, мочи и спермы бельё до сих пор болталось у него на бёдрах. — Ни у кого нет ножа? Надо бы развязать ему руки, чтоб прикрылся, — Брутал боролся с растерянностью действиями. Как только он оторвал большую часть ленты вместе с выдранной из кожи волосками, Перси наконец натянул штаны на свои липкие от всевозможных телесных субстанций ягодицы и окончательно затих. Он не кричал больше и не бросался истеричными обвинениями; после определённой степени унижения ты перестаёшь огрызаться и не пытаешься спрятаться от чужих глаз, ты растворяешься в собственном позоре так, что тебе плевать становится на всё вокруг, как это ни парадоксально. Я уцепился мыслью за то, что ребята связали ему руки, чтобы сопротивлялся поменьше — как будто у него была возможность справиться с Диким Биллом. Точно так же был скован Делакруа, который стал беззащитной жертвой Уэтмора. Впрочем, Делакруа всё равно ждала смерть. Он её честно заработал. Как Перси заработал то, что с ним случилось. Но сейчас я чувствовал себя в тысячу раз гаже, чем перед казнью. Может быть, потому что не мы решали, кого провести по зелёной миле; это случилось бы так или иначе, с нами или без нас. А то, что стряслось теперь, произошло именно по нашему желанию. Можно сказать, конечно, что мы исполняли волю небес, что воздали заслуженное, но я всё чаще думаю, что это полная ерунда. Впрочем, следует говорить не «мы», а «они». Отчасти я радовался своей относительной невиновности (хотя у меня не было даже иллюзии того, что я здесь ни при чём)  — не из-за возможности избежать наказания, а просто потому что не хотел чувствовать причастность. — Что нам сделать, Пол? — спросил Брут, и тогда уж я не сдержался: — Вы, парни, сейчас развернётесь и бодрым строевым шагом умаршируете подальше отсюда, — заявил я, и те немедленно подчинились. Мы сейчас были в полной заднице, мы все. Я попытался поставить Перси на ноги, что получилось у меня неожиданно легко. Тот вытирал трясущимися руками лицо и шатался из стороны в сторону. Сперма была у него даже в волосах. — Иди умойся, — попросил я как можно мягче. Вот и всё, что я мог сказать. Послать жертву изнасилования умываться. Это как дать пострадавшему в авиакатастрофе пластырь. Как предложить помолиться тому, кто вот-вот познакомится с высоким напряжением. Ах да, последнее мы постоянно делаем тут. — И сходи к врачу, — добавил я. — И возьми себе отгул на… сколько захочешь дней. К моему большому удивлению, Перси кивнул – или, может, у него просто голова дёрнулась от нервной икоты — и попытался выдавить что-то сквозь стиснутые губы. Что-то похожее на «спа…», но потом он быстро умолк и двинулся куда-то шаркающей походкой, широко расставляя ноги и кренясь набок. Я хорошо запомнил, что всё время он не был так уж сильно поражён случившимся, насколько получалось судить по его не слишком адекватному состоянию. Мои приятели и правда угрожали ему раньше тем, что засунут в одну клетку с Биллом, но главное — Перси действительно этого ждал. По крайней мере, допускал подобную возможность и боялся, несмотря на все свои хвалёные связи. Почему-то меня тошнило именно от последнего соображения. А ведь мы, как могли, старались сохранить себя в этом тухлом болоте. «Прости, Пол», — сказал мне Брутал. Он знал, что я никогда не разрешу. Дин, наверное, тоже пытался не разрешить, но у него ужасно получается не разрешать что-то, несмотря на то, кем он работает. И Перси почти поблагодарил меня, ну, или это громко сказано, и всё же. Не то чтобы я гордился собой или хотя бы был самую малость доволен, но если я как можно скорее свалю отсюда, у меня будет шанс. По крайней мере, так хотелось думать. Уэтмор скрылся за поворотом. Почему-то я оставался уверен, что он не расскажет, и наши головы останутся на плечах ещё какое-то время. Точно не знаю, откуда у меня взялось такое убеждение, но надеюсь, мне не придётся с ним распрощаться. Наверное, дело в том, что в этом месте любой, даже самый сильный подводный взрыв рано или поздно превращается в незаметную рябь на поверхности.