Поцелуй Ионы

Лишь только на поверхности остался Неровный круг, как поцелуй Ионы. Зимовье зверей Первые острые капли дождя ударяют о пыльный асфальт, но, глядя вверх, Шинске не видит потемневшего вечернего неба – только багровую внутреннюю поверхность зонта над своей головой. Позади слышится легкий шорох, с которым Камуи спрыгивает на землю, и негромкий почти детский смех. – Позер, – Шинске вздыхает, пряча замерзающие ладони в рукавах, и чуть замедляет шаг, давая возможность встать рядом с собой, плечом к плечу, укрывая зонтом их обоих, – добрый вечер, Камуи. – Шинске, – он легко кивает, отбрасывая за спину распущенные длинные волосы, и цепляется за его локоть, как ревнивая девица на слишком высоких каблуках. – Не знал, – негромко произносит Шинске, все еще глядя на потрепанные деревянные спицы, – что у харусаме есть сейчас дела в Эдо. – О, я забыл тебе об этом рассказать? – Камуи смотрит на него с притворным сожалением, округляя насмешливый яркий рот. – Мне так жаль. – Вероятно, – он улыбается, накрывая своей рукой ладонь Камуи и с силой сжимая пальцы в недвусмысленной угрозе, – твое письмо с подробным рассказом о том, какого дьявола пиратам нужно в этом городе, затерялось в пути? – Ты как всегда проницателен, – он улыбается, говоря быстро и весело, пряди волос, подхваченные промозглым ветром, скользят по шее Шинске, оставляя за собой смутный запах сухой осенней листвы и совсем чуть-чуть – металла, – но, может быть, я только хотел увидеть тебя? – Хорошая попытка, – Шинске одобрительно кивает, закуривая, и полупрозрачное облако дыма расплывается под куполом зонтика, – но в таком случае, ты бы уже приставил лезвие к моему горлу. – Ты лишь человек, – Камуи хмурится и смотрит на него так, будто сама мысль об этом ему неприятна, – убить тебя было бы до тошноты скучно. – А чего ты хочешь в таком случае? – Спасти тебя от дождя? – Позер. Камуи снова смеется, отбрасывая с лица яркие пряди, и по лицу проходит смутная жадная тень – то выражение, которое Шинске помнит по десяткам атак, которые им удалось отбить плечом к плечу. После долгих лет войны каждая улица в Эдо смутно и остро пахнет кровью – запах будоражит. Тень насилия так же, как тень невинности, пробуждает в людях лишь худшее, что уж говорить о монстрах-Ято. Камуи улыбается, глядя ему прямо в лицо: – Дождь будет идти всю ночь. Момент, когда влажный воздух взрезает первая пуля, прошедшая у самого плеча, отсекая крыло бабочке на гладкой ткани, он едва не пропускает, одно лишь чувство опасности, острое, как лезвие, заставляет упасть на колени, увлекая Камуи за собой. Кривая улыбка искривляет рот, когда он говорит, на ходу закрывая их зонтом от обстрела: – А вот теперь это становится интересным. Пуля, которая должна была впиться в бок – кто вообще учил шинсенгуми стрелять, – отскакивает от асфальта и исчезает в темноте. Прикрываясь зонтом, они прячутся за стеной дома, и Камуи выглядывает из-за угла, улыбаясь весело и безумно. – Трое, – нараспев произносит он, – за тобой следили? – Нет, – Шинске не смотрит на него, только прямо перед собой, прочерчивая перед мысленным взором свой вечерний маршрут, – вероятно, случайный патруль. – Для того, кто планирует разрушить этот славный мирок, – Камуи складывает зонт и стреляет в направлении нападающих длинной очередью, и кто-то с влажным звуком падает на асфальт, но косые струи дождя в темноте мешают ясно видеть цели, – ты чрезвычайно невезуч. – Если бы я полагался на удачу, – Шинске коротко улыбается, с металлическим лязгом доставая меч из ножен, – я бы попытался убить тебя. Пару мгновений он смотрит на то, как лезвие ловит мягкий свет ночных фонарей, прежде чем добавить: – Но я не настолько глуп. Прикрой меня. Камуи хохочет, стреляя в темные силуэты во тьме, и Шинске прячет меч за спину, осторожно выбираясь по стене из-за угла и пробираясь ближе к патрулю о дороги – уже всего двое, какая досада, какая скука. Ему удается встать за их спинами, когда один из патрульных оборачивается, глядя на него с испугом и возбуждением одновременно, и Такасуги едва успевает увернуться от неловкого, почти неумелого выпада. Шинске со злостью сжимает зубы, рассекая лезвием его горло и глядя на то, как кровь вспенивается на губах – скука, скука, скука. Его напарник оборачивается, уходя от выстрелов Камуи, и его попытка ударить тоже оказывается глупой, скучной, бездарной; Такасуги шипит сквозь зубы, легко отбивая атаку, и не замечая во влажной темноте, что во второй руке полицейский сжимает пистолет. Пуля вгрызается в живот и все вокруг на мгновение окрашивается алым. Он падает на землю рядом с нападающим, снятым одним метким выстрелом Камуи, и во рту становится солоно, горячо. Боль почему-то не доходит до сознания, и ощупывая пальцами края круглой раны под тканью, он автоматически прикидывает – пострадал желудок, возможно, позвоночник, плохо, очень плохо, а то, что он почти ничего не чувствует, и того хуже. – Сволочь, – Камуи оказывается рядом быстро, в пару шагов пересекая расстояние между ними, и падает на колени рядом, отбрасывая зонт в сторону, на лице больше нет безмятежной улыбки – его искажает ярость, – как ты посмел подставиться? – Прости, – Шинске сплевывает кровавый сгусток, и багровая струйка стекает по подбородку, – но, кажется, ты не планировал убивать меня своими руками? – У меня были другие планы на твою смерть, – по губам скользит тень прежней улыбки, и Камуи каким-то очень ласковым жестом отводит с его лица налипшие на лоб пряди, – а что теперь? – Отнеси меня на корабль, – Шинске смотрит в темное небо, струи дождя бьют в лицо, смывая алое, – там есть врач. – Чертовы люди, – Камуи очень осторожно поднимает его на руки, держа за спину и под коленями, – зачем вы лезете под пули, такие хрупкие? – Спроси у нашего общего друга Гинтоки, – хриплый каркающий смех вырывается из горла с очередной порцией крови, а потом наконец становится спасительно больно, и от боли он все-таки отключается, обмякая в чужих руках. Камуи сжимает пальцы на его коже так, что наверняка остаются следы, и на мгновение прикрывает глаза, пытаясь справиться с приступом ярости и горячечного боевого возбуждения, которое при виде крови, заливающей ткань кимоно, просыпается так быстро, будто он держит на руках свою собственную жертву, и это довольно близко к истине. – Я убью тебя, – бессильно бормочет он, легко скользя мимо темных подворотен в направлении порта, чувствуя, как усиливается запах воды и влажного дерева от кораблей, – ты выживешь, а потом я убью тебя. С приближением доков дождь становится все сильнее.