Она забывала свое имя, когда возвращалась с очередной попойки где-то в половине третьего утра, нервно вдыхая дым тонких дешевых сигарет, которые приелись к языку. Она забывала свое имя, когда алкоголь подкатывал к глотке, а сухие и блевотские сигареты останавливали желчь.
Ей едва ли хватало денег на еду, а на дорогие сигареты и подавно. Ей не нужны были эти брендовые сигареты и вегетарианская еда, а также гребанное экономическое образование, которое ей не сдалось. Ей лишь бы свободу и капельку отчужденности, и тогда она была бы счастлива — это смешно до боли, ведь совсем как в романах для наивных девочек.
Это же
Елена. Святая, маленькая шлюшка, раньше верящая в любовь и чёрно-белые полосы и уничтожающая малейшее хорошее чувство по отношению к себе.
Это же
Елена. Тихая и трепетная девочка, побуждающая других на подлость и ярость, дарующая лишь ненависть и зависть.
Это же
Елена. Двуличная девица без сердца и чувства любви. Девочки не прощают, потому что не умеют, не научили, а Елену глотки грызть заставляли.
Улыбнувшись самой искренней улыбкой, девица с размазанной тушью свернула за угол и вновь достала привычную и красивую пачку сигарет с такой же привычной и красивой надписью: «
Курение вредит вашему здоровью», потому что желчь подкатывала к глотке.
Малиновая жвачка на кончик языка, использованная пачка в урну, зажигалка в карман короткой золотой юбки и квадратные очки на макушку. В лифте она не задерживается, зеркала её смущают и создают дискомфорт. Ей это не нравилось, поэтому хотелось харкнуть себе в отражение.
Возбужденный вид, пьяные глаза, туманный разум и милая, невинная улыбка. В лифте она видит себя. Ей нравилось оглядывать себя, ведь она любит свою ненависть и греет её.
Звонок о прибытии на свой этаж. Щелчок — двери открываются. Девушка, держась за стену ладонью, вывалилась из кабинки лифта, а затем упала на пол. Она забывает своё имя ровно столько же, сколько и обещания не надевать каблуки.
— Ой, — пискнула девица с каштановыми пропитанными в маргарите волосами и слегка засмеялась — ну как умела, пьяно и развязно.
— Свалилась же на мою башку, теперь ещё и с тобой возиться, малолетняя сука.
Деймон. Не зря его так назвали. Возвышающийся в темноте холла и смотрящий сейчас на неё своими голубыми глазами. Они красивые, но её любимый цвет — молочно-коричневый, к его сожалению. Чёрные волосы, как в дурацких романах, цвета смолы, прямой профиль и несусветное отвращение в глазах.
Она окатила его таким невинным взглядом, что Сальватор захотелось блевануть. Ему не нравилась эта девушка, а точнее её принципы, манеры и взгляды на жизнь. А ведь он ошибался. Она не такой была, как в первую, вторую, четвертую, седьмую и двадцать пятую их встречу. Сейчас Катаут ему приглянулась больше, чем тогда и вчера с утра, разбитая, помятая, пьяная и совершенно доступная. Катаут была для него всего лишь тем человеком, для которого он и не собирался стараться, ничем, всего лишь куклой, как говорится в сраных романах. А с куклами нужно играть, иначе испортятся.
— Доброе утро, Деймон, — улыбнулась лучезарно — как умела — и облизнула губы, смотря в глубь своего сознания — тумана точнее.
— Какое оно доброе, если я встретил тебя, — еле слышно произнес Сальватор и присел на корточки, — ты смешная.
— Удивил, Сальватор, — фыркнула она.
— Черт, мне ещё с тобой таких проблем не хватало, — прошипел Сальватор и подхватил на руки еле находящуюся в сознании девицу, — наблюешь — заставлю отрабатывать.
Деймон даже не знал, о чем думает сейчас Елена, иначе бы не начинал второй этап своеобразного теракта.
Деймон не судил всех по обложке, не имел права так делать, не умел.
Деймон знал, как найти самые спрятанные слова и мысли в глубине каждого ублюдка: отец примером был. Также он сделал Катаут. Также ему не понравилось её внутреннее «я». Также Сальватор ошибся с выводами на её счет, потому что она умела и практиковала много раз скрытие в себе своих монстров — ни тех диких дранных кошек да подбитых собачек, а темных и необузданных теней, прячущихся уже в углах взрослых.
Сальватор занес Катаут к себе в квартиру и положил на диван своей обширной гостиной. Ему, конечно же, было посрать на то, наблюет ли Елена, на то, пропахнет ли алкоголем кожаный диван, это просто сведения, просто угроза, просто показать и доказать то, что он не такой уж и приторно-сладкий. Окинув девицу взглядом, он медленно пробежался по её телу, волосам и лицу.
Ничего необычного. Обычная, глупая, пропитая.
Фыркнув от презрения и своего сожаления, мужчина направился к себе в комнату, замечая, что проговорил с шатенкой около тридцати минут и ничего подробного из её жизни так и не узнал. Да и не нужно это было: она такая же, как и все те бриллиантовые девственницы с розовыми мечтами и множеством привилегий. А такого у него нет и с рождения не было.
***
— Благодарю, — произнесла она.
Опешив немного, но не подав виду, Сальватор, усмехнувшись, прошелся полотенцем по мокрой голове и криво улыбнулся девице — это её завораживало: Елена не могла не согласиться с тем фактом, что мужское тело ей нравилось больше, чем женское. А также ей было не суждено отказаться и от влечения к женщинам, и от приятной истомы от боли.
Больная сука.
— За что, Елена?
Она отметила то, что её имя звучит совершенно иначе с его губ. Ей это не нравилось, как и огонь внутри охладевшей от западного ветра душонки.
— За то, что не оставил там валяться, — ответила Катаут.
— Я думал, что ты уже и говорить разучилась.
И в её душе воцарились смех и ярость.
— Деймон, — ухмыльнулся брюнет и убрал каштановую прядь, свисающую на смуглое лицо Елены, за её ухо, — тебе идет так лучше.
— И без тебя знала, Сальватор, — невинно прикусила губу девица, вызвал волну нежности по телу замерзшего от необузданной и внезапно появившейся ненависти.
Она всего лишь пай-девочка из богатой семьи и с шикарными перспективами на будущее. А он? Вольный и своенравный кобель, не жалеющий ни своих кулаков, ни влюбленных в себя женщин. Гадкий, самовлюбленный и жалкий — только для неё.
— Что ты,
Елена, для тебя Деймон.
— Сколько же я знаю о твоих выходках, что аж в дрожь от мерзости бросает.
— И что же тебе из этого приглянулось, Елена? — улыбнулся хищно мужчина и подошел медленно на максимально-возможное расстояние, сократив их личное пространство до минимума.
И вот ей вновь он понравился. Обаятельный, ласковый, хищный, необузданный и совершенно не подходящий под вид «мальчики на одну ночь». Ей бы гладить его, нежиться в его руках и обвиваться в постели. Это она умеет. Это ей дается лучше, чем любовь. Гнусная и проебанная временем любовь.
Голубые глаза превратились с серые — игра света? Но лицо оставалось всё тем же безупречно-бледным и без единого изъяна. Лишь губы сжались в плоскую полоску.
— Кобель, ебешь всё, что движется вокруг твоей оси. Гнилой. При деньгах. Властный, — и с каждым словом её голос понижался на ноту, и взгляд поднимался по его силуэту. — Деймон Сальватор. Более мерзкого обзывательства и восторженного клича в жизни не слышала.
— И как ты охарактеризуешь меня? — властный тон только возбудил её, а его горячая рука плавно упала на её плечо. — Ты меня знаешь всего-ничего, может, я собачек кормлю бездомных?
— Те девушки тебя знали от силы два часа.
— Обижаешь, Елена, — цокнул брюнет и приблизился к её лицу, застывая взглядом на едва заметной линии на ключице, — я могу значительно долго.
— Я сделала несколько выводов, но получать по ебалу не намерена.
— А я думал, ты приличная, — прошептал презрительно Дей, прикасаясь к её плечу. — Ая-яй…
— Кому бы из нас ему поучиться, Деймон.
Поцелуя не состоялось. Катаут с размаху залепила мужчине пощечину и с легкостью ударила коленом промеж ног. Проскрипев что-то схожее между проклятиями и бранью, он согнулся в три погибели, схватил Елену за кисть руки, и прикоснулся губами к её уху:
— Беги пока можешь, сука, если я догоню, то ты живой не уйдешь…
И она побежала, выронив улыбку с оскалом на выходе, захватив ненависти и презрения из ярких, голубых, больших глаз Сальватора, который медленно сжигал её взглядом и уповал на её длинные ножки с привкусом острого и жгучего.
А ведь его «сука» равносильно обычному «Елена».
