Nightmares within

Нет, ничего не поменялось. Себастьяна не похищали инопланетяне. Не было ядерной зимы. Не было страшных излучений и происков нечистой силы. Просто мир однажды захлопнулся перед ним в кровавой вспышке. Он заперт среди этих сумасшедших уродов, чудовищ. Страшней всего осознавать, что они когда-то были людьми. Страшней всего на миг поверить, что все взаправду. Что в один прекрасный день весь мир рухнул, стоило слепленному из кинопленки призраку щелкнуть пальцами. Глупо было думать, что он не проберется и в его сознание, идущее трещинами от усталости и страха. Себастьян соскабливает со стены штукатурку, и та падает на пол жесткими хлопьями. Облизывает треснувшие губы и кривится от прогорклости. Когда он в последний раз спал и ел? Неважно. Детектив бредет по коридору в зеленых миазмах тумана, чисто по привычке заглядывая в пустые камеры. Чисто по привычке расписываясь меж серых рук у медсестры. Чисто по привычке блуждая взглядом вокруг себя. Когда люди хотят чего-то достичь, они, как правило, ставят перед собой три вопроса: Сколько я прошел до сих пор? Где я сейчас? Сколько еще осталось? Отними у человека возможность отвечать на эти вопросы — и в нем не остается ничего, кроме страха, неуверенности в себе и бесконечной усталости. Себ давно еще интересовался человеческим сознанием, находя в этом ценность для своей будущей работы. Человеческий мозг – не тостер и не стиральная машина. При вскрытии его ни кнопок, ни проводов. И все же есть где-то заветная перемычка, перекресток сознаний, что спасает его. Какой-то находчивый японец писал о несчастном, который воздвиг в своем сознании целый Город. Этот Город был уродом. Но в своем уродстве он гармоничен. Каждая деталь неправильна, но все подходит друг другу, все имеет свой порядок. Местным уродам стоит обратить на это внимание, ибо в ярких контрастах, духоте, смердящей вони отходов и потрохов существует лишь хаос. И, быть может, Себастьян рефлекторно оградился от хаоса давящими на бока стенами, пустыми камерами для несуществующих пациентов и безликой фигуркой медсестры. Но именно страх держит его, получше всяких стен. Сначала он нервничал при виде кресла с фиксацией рук и ног, а теперь привык. Ни с чем не сравнимый запах лекарств как глоток свежего воздуха после всего. Рано или поздно человек к чему-то привыкает, не так ли. Даже когда на его голову опускается тяжелый «шлем», не так уж страшно. Вот до чего можно докатиться в этой жизни. Приготовиться к эвакуации души. Раз. Два… Ощущение того, что рядом кто-то инородный, приходит сразу. Сбивает ритм, заставляет поперхнуться смрадом раньше, чем увидеть нарушителя спокойствия. Себастьян рывком вскидывает было руки, чтобы сбросить «шлем», но колкая проволока вонзается в кожу и проходит внутрь так легко, словно нож в масло. Боль пестрой отдачей приводит его в чувства. Рувик. Стоит, нетронутый помехами кинопленки. Фантом. Дух этого проклятого мирка, его создатель. Стоит, как есть – обгоревший наполовину психопат, как ни называй, - и детектив чудом сдерживает порыв заскрежетать зубами от негодования. Это только иллюзия, что он стоит в темноте у самой двери. Запоздало моргнув, Себастьян видит его пугающий образ совсем близко от себя. Страх съеживает его существо в клубочек. В нос ударяет, словно кулаком, жженый запах горелой плоти. Было бы чем, его тут же стошнило. Прямо в грязную серую накидку, испачкать ее сильней у него точно не получится. - Да ты просто вне себя от радости. – голос Рувика хриплый, изрезанный осколками стекла и набитый проволокой. Себ не хочет его слышать, но ощущения слишком реальные и никуда не денешься. С его запястий стекает кровь. Не хватает для полного счастья только Баха. - Как ты…сюда забрался? – глупо спрашивает мужчина и чувство, что во рту тоже протянули колкую нить. Рувик сгибает губы в полуулыбке и склоняется к нему. Если он не убил детектива в первые секунды, расщепил на атомы и молекулы – хороший ли знак? Обугленные пальцы касаются ворота рубашки, шагают по небритым щекам и стягивают ненужный аппарат. Себастьян вжимается в спинку кресла, что есть сил, пытаясь избежать шероховатых прикосновений. Руки у фантома в черных чешуйках некроза, кратеров от ожогов с угольками по краям. Рукава плаща оборваны и свисают лоскутами, под обломанными ногтями на руках и изъеденных пламенем ногах копоть. На свету он выглядит еще более устрашающе, с участком застекленной части мозга похожий на киборга. И только серебро глаз блестит полумесяцами. С такими ранами не ходят и даже не живут. - Прости, что я не в костюмчике смазливой медсестры. Переживешь? – участливо интересуется он. И, кажется, даже не притворяется. Переживу - думает Себастьян – если ты свою тушку гриль подальше уберешь. Он ищет спасения в отвлечении, сосредотачивается на воспоминаниях о звездном небе и малиновом чае. Они такие далекие, вкус почти забыт. Даже так, лишь бы не думать, что придется пережить в этот раз. Но запястья выжигает прутьями, крылья легких переполняются гнилостным дыханием. - Я знаю, чего ты боишься. – продолжает Рувик, собирая капельки чужой крови. – тебе надо быть осторожней с собою, ведь до конца эксперимента еще далеко. Какой к черту эксперимент, - хочется спросить Себу. Может, если не «видеть» его достаточно долго, он исчезнет в помехах, словно глюк на пленке мира? Себастьян чувствует вонь на своих губах. Он вспоминает, что эфемерное существо не может иметь запаха, как такового. - Кошмар из кошмаров…- продолжает монолог фантом, отстраняясь как ни в чем не бывало. Его губы алеют как напоминание о давным-давно утраченной красоте. Мужчина кашляет в пол, сгорбившись от беспомощной ярости. – когда подобный тебе…нет, даже слабее – причиняет такое унижение. Хочешь узнать, Себ? Кажется, своим прикосновением Рувик пустил по крови яд. Веретеница сосудов справедливо разделила каждую каплю на каждый капилляр. Все, чего хочет Себастьян – увидеть звездное небо и вдохнуть свежего воздуха. Он смертельно устал. Его мучителю явно не нравится эта убитая покорность. - Так печешься об этом маленьком психопате. Береги его, я не хочу, чтобы он пострадал. Он болезненно худой, с щербатыми выпирающими ребрами и бугристыми ожогами, что пересекают тело. Наклоняется совсем близко и почти вжимается в детектива, что беспомощно отворачивает голову и зажмуривается. К черту. - …чтобы не пострадал. Ведь я тебя никогда не прощу, Себ. Себ задыхается и мотает головой. Морозит нутро, когда с него рывком стаскивают брюки, едва позаботившись о ремне. Он дорогой, этот кожаный ремень. Отвлечься – единственное спасение. Детектив мысленно представляет, как с этого ненавистного фантома еще целая кожа отслаивается кусками. Сначала красноватый слой, а после видны и переплеты мышц. Лоскуток кожи сворачивается трубочкой и становится от этой картины почему-то легче. То была идеальная ненависть. Никогда он не подозревал, что ненависть может давить на человека такой реальной физической тяжестью. Гениальный психопат, создавший искаженный мир и поселившийся в нем, делает ему минет. Ни одной связной мысли в голове. Только красные вспышки перед глазами. Только мат сквозь стиснутые зубы вместе с дыханием. Ноги гудят, как чугунные. Колени подламываются сами собой и хорошо, что он сидит. - Ты мой. Захочу – расскажешь мне о наружном мире. Захочу – кастрирую тебя пониже пояса. – обхватывает прохладными пальцами его член, и Себастьян вздрагивает, стараясь не смотреть вниз. Иначе... – захочу – кастрирую в лобных долях. Но ведь так не интересно. Побег от себя похож на побег от неба. Можно возвести стены, загородится потолком, но оно как было над головой, так там и останется. Можно вырастить любые иллюзии, разбить все зеркала, но лицо все равно останется прежним. Прикосновения призрака должны жечь холодом и смертью, однако… Алые губы влажно обхватывают его, растягивая пытки. А когда Рувик вдавливает локти в колени Себа и тянется целовать, тот схватывает ненавистную материальную часть вовсе нематериального призрака зубами. - Ты невероятен. Сколько еще ты продержишься, прежде чем расколоться? – прерывисто звучит хриплый голос. – быть может, даже после…даже после я… Раз. Себастьян бессильно откидывает голову назад, чувствуя, как подвел сам себя. Тупая боль режет запястья. Может, распороть себе вены, пока не поздно? Два. Угольные пальцы почти нежно ведут по оголенной коже. Запоминают хорошо, чтобы воспроизвести в нужный момент. - Запомни хорошо, а, детектив… Три. Рувик трется, как дефект на кинопленке. Даже воздух становится стерильно-лекарственным в этот же миг, однако легкие заполнены запахом пережаренного мяса. Глотку жжет изжога и это так нелепо, что он заметил это только сейчас. «Как хочется пить». Приготовиться к экзекуции сознания.