***
Брюнет грустно вздохнул, обломанной веткой подталкивая осушенную кору к середине пламени, где ярко-оранжевые и красные цвета переплетаются, соединяясь в голубой, коричневатый и дымчато-серый. Палатка, расположенная чуть дальше от огня, поставлена аккуратно, бережно, словно жилище, в котором Джерард мог бы прожить всю свою жизнь. Он так отчаянно строил себе защиту. И Фрэнка это злило, его злило именно то, что защита ни от кого иного, как от самого него. Брюнет слышал, как Уэй включил фонарь, как он нашел в рюкзаке книжку, как открыл её, листая до страничек, между которыми положена закладка с Дасти Спрингфилд, которую Джи позаимствовал у матери, и всё, что крутилось в его голове — это мысли о том, какой же Джерард нудный, асоциальный, закомплексованный, и желание обидеться на него возникло само собой, по крайней мере, Фрэнк так думал. Громкая мелодия разорвала стрекотание сверчков и потрескивание костра, в который Фрэнк намеревался бросить картошку, завёрнутую в фольгу, Джерард внутри палатки встрепенулся, чуть позже возвращаясь к чтению. Громкая музыка не известных Уэю исполнителей нарушала тишину леса, заставляя шатена чувствовать ответственность за все это, ведь Фрэнк его друг, и он нарушает некую гармонию, что является виной Джерарда тоже. Он бы хотел вернуть тишину, но не осмелился хотя бы слово сказать Фрэнку, который всеми способами пытался привлечь внимание залегшего в свою берлогу мальчика. Фрэнк уверенно сделал музыку на телефоне ещё громче, позволяя ей эхом отдаваться в зелёных листьях елей, сосен и других деревьев, не пестрящих в вечерней темноте той яркостью, которую они навязывали днём. Он знал, что Джи непременно возмутит то, что он сажает батарею, ведь в этом безобидном лесу может случиться всё, что угодно, и Фрэнк знал, что Джерард, вечно бурчащий из-за беспорядка, нарушения режима питания, сна или чего-то другого, обязательно подумает о последствиях за «безолаберного» Фрэнки. И как только батарея на телефоне Фрэнка сядет, из чащи леса непременно выползет медведь гризли. Да, Фрэнк действительно отлично знал Джи и был практически уверен в том, что он выползет из палатки раньше медведя, чтобы образумить его. И оказался прав. Джерард на четвереньках покинул палатку, коленями поддевая и протаскивая за собой мягкую часть спальника и плед, что до этого укрывал его от вечерней прохлады. На его лице было написано беспокойство, ведь его заставили покинуть защищённое место, а ещё недовольство, и, конечно, неуверенность в том, настолько грациозно он смог покинуть палатку. Фрэнка заставили улыбнуться его попытки поскорее вскочить на ноги, ведь на четвереньках он кажется себе ещё более полным. Но Фрэнку было просто... плевать на это. Какая разница, какого размера он носит джинсы, если Джи готов поддержать его в любой момент; и Джерард всегда поддерживал, и Фрэнку действительно было неважно, есть ли у него складки, какую одежду, мешковатую, создающую еще большую объемность и так большому мальчику или обтягивающую, что кое-где обнажила бы довольно плотные места, и парень не понимал, зачем шатену стесняться этого; разве он не видит, насколько он великолепен, по мнению Фрэнка? Разве имеют его складки на животе хоть какое-то значение, пока он улыбается так живо и естественно, пока его тепло согревает Айеро и любого, кого достигают его лучи? — Фрэнк, — осуждающе начал Джерард, поднявшись — довольно неуклюже — на ноги. — Да брось, — фыркнул в ответ Фрэнк, выключая песню. — Чего ты сидишь в этой вонючей палатке? Посмотри, вокруг же... — парень скользнул взглядом по поляне в надежде за что-нибудь зацепиться, — ну, эти деревья. Неужели это тебя не вдохновляет? Почему бы тебе не нарисовать вон ту сосну? — Я не рисую сосны, Фрэнк, я рисую супергероев. — Джерард сделал пару неуверенных шагов назад к палатке, показывая своё намерение туда вернуться. Фрэнк не мог допустить этого, ведь Джерард только-только выбрался, наконец, оттуда. Необходимо было срочно что-то предпринять. — Джи, у меня болит голова, — пожаловался Фрэнк. На самом деле, ничегошеньки у него не болело, но его друга всегда радовала возможность о ком-нибудь позаботиться, и брюнет знал, что это сработает: на лице Джерарда появилась тревога, которая аурой разносилась от мальчика, передаваясь по воздуху и плавно насаждаясь самому Айеро. Немного покачав головой, отгоняя энергетику разволновавшегося мальчика, Фрэнк стал ждать, пока он ответит. — О, но мы даже не взяли аптечку, — встрепенулся Джи. На его лице отразилось беспокойство за друга и небольшое осуждение из-за того, что тот не подумал о минимальном запасе лекарств, судя по сведённым к центру бровям. — Может, тебе прилечь? Почему она болит у тебя? — Дурацкий вопрос, — улыбнулся Фрэнк. — Наверное, весь этот свежий воздух так действует. — От костра исходили очаровательные цветастые пятнышки, приводящие Фрэнка в восторг, но Джерард даже не замечал красоты ночной природы, красивых звёзд, что были в сотню раз красивее, чем в его комнате на потолке, искорок пламени. Возможно, единственное, что Джерард заметил, и то по глупости перепутав это с болезненным блеском, — это как глаза Фрэнка мерцают, отражая от себя свет костра, иногда поблескивая и передавая не карий, каким и являлся цвет глаз Фрэнка, а оранжевый, кое-где голубоватый и жёлтый. — Я же говорил, что нам не стоит ехать... — Или она может болеть от одиночества! — слишком резко отозвался Фрэнк, которого начинало раздражать нытьё друга. Он, правда, чувствовал себя хорошо с ним, и ему было неприятно думать, что это не распространяется на Джерарда. — Ясно. — Джерард осуждающе покачал головой. — Ничего у тебя не болит. — На это Фрэнк только насупился и ничего не ответил. Он так мечтал о возможности провести выходные с Джерардом, а что он получил взамен? Лишь сидящего безвылазно друга в палатке, не желающего покидать её и проводить с ним время. Иногда Фрэнку казалось, что только ему нужна эта дружба, и он чувствовал боль утраты. В такие моменты сердце начинало колотиться быстрее, пальцы ног мёрзли, а кровь приливала к лицу, распространяя какое-то странное тяжёлое, а затем и колющее чувство возле солнечного сплетения. И мальчик ощущал что-то такое тёплое и вязкое внутри себя, но он никак не мог поймать это чувство за хвост. Оно мимолётное, быстрое, скользящее, но такое непонятное и пока ещё чужое, но оно было связано с Джерардом, без сомнений. С его пухлыми щёчками, ласковой улыбкой, с его мягким голосом и острым носиком. И, конечно же, с его добротой и заботой. И Фрэнк нуждался в нём и его компании, но Джерард слишком зажат, он слишком погружён в себя, его панцирь слишком толст, чтобы он мог почувствовать это. — Посиди со мной, — попросил Фрэнк жалобно, — порисуй своих супергероев. Почитай ту слишком умную книжку, почитай мне нотации — что угодно. Только не уходи от меня. Джерард смотрел на друга несколько долгих секунд. Он видел, что вокруг Фрэнка летают мошки и комары, и лес вокруг него совсем не выглядит дружелюбно, в отличие от такой уютной палатки, в которой ему совершенно точно ничего не грозит. Но если он просто вернётся туда, Фрэнк останется наедине с этой темнотой. Джерард не мог бы ощутить себя комфортно, если его друг будет в одиночестве в окружении деревьев, причудливо изгибающихся в лунном свете и тянувшимися своими «лапами» к нему. Джи захотелось защитить Фрэнка от них. Если он и готов был ради кого-то покинуть свой панцирь, то только ради Фрэнка, потому что... Потому что Джерард думал о нём не как о друге временами, но он гнал от себя прочь эти мысли, ведь, как он считал, никому не мог бы понравиться он вместе со всем его жиром и кислой физиономией, особенно такому красивому Фрэнку. Но он считал себя обязанным о нём позаботиться. Он хотел этого. Джерард подошёл к Фрэнку, глядящему на него с надеждой и трепетом, и опустился рядом с ним на сухое бревно, захрустевшее под его весом: оно так жалобно затрещало, будто все его годы отражались прямо сейчас; вся его жизнь, потраченная на простое стояние среди таких же зелёных и старых, удивительная, по-своему уникальная, обрывающаяся на моменте, когда суровый ветер заставил его сломаться, покоситься, разломиться, обнажая цветастые кольца, была отображена в этом хрусте. Джи посмотрел на языки пламени, танцующие на ветках и траве, зачем-то щедро покрошенной в костёр, и обречённо вздохнул. Фрэнк, напротив, был очень доволен, несмотря на затянувшееся молчание, ведь Джерард всё-таки сидит сейчас с ним, несмотря на отсутствие комфортной зоны. Один комар смело присел на оголенное краем отодвинувшейся куртки запястье Джи, за что был немедленно прихлопнут. Фрэнку более чем нравилось присутствие Джерарда сейчас, он был по-детски рад, внутри клубился восторг, дымчатой струей просящийся наружу; улыбка озаряла его лицо вновь и вновь, стыдливо прячась в первые же минуты после появления. Фрэнк прикусил губу, чтобы не улыбаться так открыто, и потряс Джерарда за плечо, не справившись с эмоциями. — Ну хватит, — возмутился тот, не без улыбки отпихивая друга. — Я тут, ты доволен? — Очень. — Фрэнк светился от счастья, что до краев переполняло его. Он смотрел на Джи, такого по-волшебному красивого в трепещущем свете костра. Казалось, что в его глазах отражается огонь, а губы, которые мальчик кусал, неожиданно показались Фрэнку такими нестерпимо сухими из-за прохладного ветерка. Он испытал ощущение заинтересованности и не мог отвести взгляда от губ друга. И снова какое-то чувство промелькнуло в его сознании, сердце забилось сильнее, а ладони стали влажными; Фрэнк отчаянно старался прислушаться к себе и найти объяснение происходящему, но ему не удавалось понять ничего, кроме одного: Джерард был таким красивым в эту минуту. — Чего ты так смотришь? — смутился Джи, от которого не ускользнул пристальный взгляд друга. Внезапно в его памяти вспыли все статьи о первых поцелуях, которые он прочёл в интернете в попытках узнать, а каково это — целоваться. Промелькнула мизерная надежда на то, что Фрэнк собирается поцеловать его, но он тут отогнал от себя этот вздор: кто же захочет целовать его мерзкие, потрескавшиеся и кое-где искусанные до ран губы? Но друг всё продолжал смотреть. — Фрэнк? — М? — Он поднял голову и посмотрел на покрасневшего Джи, и его губы растянулись в мягкой улыбке. — Ты красивый, — сказал Фрэнк раньше, чем успел подумать. — Не-а, — запротестовал Джерард, даже не придав должного значения этой фразе, которая фактически говорила о симпатии Фрэнка к нему; настолько он не мог поверить в то, что друг говорит это искренне. — Я же знаю, что нет. — Ты очень красивый, Джерард, — уже осознано подтвердил Фрэнк. — И ты такой хороший человек, что я просто... ох... — Мальчик зажмурился, отчаянно пытаясь не дать смущению завладеть собой. — Я поцелую тебя сейчас. Джи опешил от такого заявления. Для начала, в интернет-статьях не писали о том, что перед поцелуем о нём предупреждают. А ещё в его голове не связывались два понятия: «толстый и противный Джерард» и «поцеловать». И поэтому он начал отодвигаться в то время, пока настойчивый в своих решениях Фрэнк приближался к его лицу. — Фрэнк... Фрэнк, что ты делаешь... — Заткнись. — Но... Губы Фрэнка накрыли губы Джерарда. Поцелуй вышел совсем мягким и в какой-то степени односторонним, ведь Джи сжал губы так плотно, что они наверняка побелели, а Фрэнк чмокнул его несколько раз так, как целуют родителей или друзей. Но за те небольшие секунды, когда влажные губы брюнета касались губ Джерарда, он чувствовал, насколько сильно дрожит шатен от неожиданного, приятного, внезапного поцелуя, который был чем-то сказочным в его понятии, ведь он никогда не думал, что кто-то вообще может согласиться прикоснуться к его губам. Когда он отстранился, Джерард понял, что статьи из интернета совсем не соответствуют действительности, потому что не было «бьющихся в унисон» сердец или «порхания бабочек в животе». Зато это было... сладко, так, будто он лизнул леденец. И трепетно, как прикосновение руки к телефону, стоящему на виброрежиме. И приятно, чертовки приятно. — Ты... ты поцеловал меня, — прошептал Джи, прикасаясь пальцами к дрожащим губам. — Да, я заметил, — ухмыльнулся Фрэнк, поймавший, наконец, своё новое чувство. Внутри все встало на свои места, но появился страх, тут же отброшенный в сторону, потому что он видел, насколько понравилось его возлюбленному, и он верил, что всё, что ему осталось теперь — это заставить мальчика не быть таким смущенным. — Но почему? Вопрос поставил Фрэнка в тупик, но он, задумавшись, решил, что ответит правду. Ведь сейчас совершенно ничего не имело значения: даже то, что костер догорал, и огоньков вокруг него было в несколько раз меньше, то, что они совершенно забыли про картошку в фольге, наверняка уже сгоревшую где-то среди хвороста и сухой травы, то, что он действительно поцеловал своего друга, и что теперь ему стоит как-то оправдать себя. — Потому что захотелось, — он пожал плечами. — Если хочешь, я больше не буду так делать. — В темноте плохо было видно, как горят щёки обоих парней, но Фрэнк казался более увереннее, и он не понимал, могут ли только от того, что он увидел нежность в ответ на свой поцелуй в глазах у Джи, отпасть все сомнения на счет того, что он сможет помочь мальчику быть не таким закрепощенным хотя бы рядом с ним самим. — Нет! — слишком быстро и резко воскликнул Джерард, сразу спохватившись. — То есть… Не найдя, что сказать, Джерард опустил голову, мельком наблюдая за тлеющими угольками. Где-то за палаткой у них остался ещё хворост и старая газета, а еще несколько картофелин лежит в рюкзаке в палатке, но сейчас раскрасневшегося мальчика волновала лишь тишина, которая вдруг воцарилась вокруг них. Фрэнк будто выжидающе смотрел куда-то вперед, в темноту, про себя пытаясь побороть тревогу: а вдруг Джи из-за собственных комплексов испугается этого чувства, что подтвердилось между ними сейчас? — Я не понимаю, почему и зачем, и мне действительно сложно это понять, а возможно я и не смогу никогда… — Трепет в голосе заставил Фрэнка заглянуть в глаза Джерарду, который, казалось, готов был открыться. — Но я хочу, чтобы ты сделал это еще раз… Не успел Джерард снова подметить, как именно Фрэнк начал поцелуй, губы брюнета снова вовлекли его в соприкосновение, которое длилось намного дольше, и от осознания, что это действительно происходит, по телу полненького пробежались мурашки. В голове перемешались все мысли, которые раньше были в его голове. И, о, он поразился: его опасения были действительно выдумкой, или это просто какая-то шутка? С тихим причмокиванием отстранившись, Фрэнк улыбнулся, чувствуя себя совершенно новым человеком, нежность окутала его с ног до головы, и он просто очень крепко обнял Джерарда, всем телом чувствуя, как тот по-странному вздыхает, счастливо прикрывая глаза и расплываясь в улыбке, до сих пор не веря в то, что его симпатия взаимна.***
Джерард лежал, слыша, как в лесу разносятся звуки сов, различных птиц и других животных, стрекотание сверчков и жужжания назойливых комаров, но Фрэнк, расположенный у него под грудью, настоявший на том, что они просто обязаны спать в эту прохладную ночь в обнимку, был для него самым важным в этот момент. Руки с небольшими татуировками бродили по коже на животе, прикрытой футболкой, и Фрэнк прижался к теплому телу еще сильнее, обхватывая своей ладонью свой указательный палец под курткой за спиной у Джи, чувствуя себя абсолютно защищенным. Сквозь тёмно-зеленый материал палатки пробивался тусклый свет луны, а прохладный воздух не заставлял щёки парней мёрзнуть, так как те всё ещё горели от смущения у обоих. Фрэнк был по-настоящему счастлив, потому что Джерард позволил ему касаться себя, а сам шатен пытался договориться с самим собой по поводу своих комплексов. Нет, Джерард не перестал считать себя уродом, конечно, нет, но важный человек, считающий его красивым, действительно зарождал в его сердце детское счастье, будто самая лучшая мечта в его жизни была исполнена. А ведь так почти и было. Потому что Джерард всегда мечтал быть уверенным в том, что его Фрэнки любит его таким, какой он есть. — Ты великолепный. Ты очень мягкий и волшебный. А еще тёплый. С тобой приятно засыпать. — Под конец реплики речь Фрэнка стала не совсем внятной. — Спасибо… Впервые за многие годы ненавязчивых предположений о том, что Джерард красивый, мальчик не ответил «Нет».