Снотворное

Привет, меня зовут Фрэнк Энтони Томас Айеро младший, и это моя история.       Всё началось тогда, когда я уже не знал куда мне бежать. Работа, дом, бар по субботам с восьми до одиннадцати составляли замкнутый круг моей жизни. Шаг в сторону приравнивался к ошибке, грозящей разрушить отточенную временем систему. Я этот шаг сделал, потом шагал ещё и ещё, и, уже не оглядываясь назад, я бежал прочь, от жены, от опостылевшего офиса и прокуренного бара с пьяными друзьями у стойки, пока не остановился. Остановившись, оглянулся и понял, что всё это время я стоял на месте, а ранее незаменимые части моей жизни сами уходили из неё. Остался только я и он, хотя он тоже был частью меня, так что можно сказать, что я всё же был один. Один, но не одинок. Забавно, правда?       Я не почувствовал тот момент, когда было уже поздно пытаться что-либо вернуть, моя жизнь слетела с катушек и летела к чёрту, и я сам отвешивал ей здоровенных пинков, придавая ускорение. Я не думаю, что конец уже наступил, и я не знаю, как вы уже поняли, когда стало поздно поворачивать назад, но я знаю точно, когда все началось.       Точкой отсчета я решил считать Сон, не сон, а именно Сон, вот так, с большой буквы. Он не сильно отличался от той мути, которую я вижу каждую ночь, учитывая, что мне вообще редко что-либо снится. И понять какую важную роль он сыграл во всей этой истории я смог только через какое-то время. Тогда же он не нёс для меня никакого смысла и значения. Просто сон, в один момент ставший Сном.

***

      Я находился в тесной комнате с белыми стенами. Без окон и, кажется, без дверей. В ней не было мебели, только ветхая, покрытая кружевными разводами ржавчины, кушетка, задвинутая в угол, и сидящий на ней мальчик лет десяти с черными, темнее угля волосами, сальными прядями прилипшими ко лбу, тонкими руками и почти прозрачной бледной кожей. На его исцарапанных коленях лежал потрёпанный блокнот. Мальчик сосредоточенно грыз карандаш, заносил его над чистым листком бумаги, видимо намереваясь что-то нарисовать, застывал в нерешительности и снова возвращал карандаш назад в кривовато ухмыляющийся рот. Вдруг мальчик поднял глаза и сказал: -Привет. Я не сразу ему ответил, просто потому что забыл, как говорить. То есть совсем. Его глаза, они оказывали какой-то гипнотический эффект. Ярко-зелёные, без преувеличения такие же яркие, как молодая весенняя трава. Они казались самым цветным пятном в комнате, все остальное было словно пропущено через чёрно-белый фильтр. Очертания мальчика были резкими, будто нарисованными. Острые коленки, угловатые плечи, слишком белая кожа, слишком тёмные волосы, слишком яркие глаза. Это было неправильным, люди не могут быть такими.       В конце концов я нашел в себе силы выдавить сухое приветствие, сдобренное здоровенной порцией сиплости. Сказал и не узнал свой голос. Мальчик отчего-то ухмыльнулся, продолжая с интересом рассматривать меня, но промолчал. Я шумно сглотнул и решил продолжить разговор. - Меня зовут Фрэнк, а тебя? - Джерард. Мне нравились несвойственные детям наглость, презрение и цинизм, с которыми этот парень смотрел на меня. Будто ему было не десять лет или около того, а все семнадцать. Семнадцать - самый злой возраст. Люди становятся колючими и агрессивными, отталкивая любую помощь и воспринимая в штыки все советы и нравоучения взрослых.       Джерард медленно поднялся с жалобно скрипнувшей кушетки и подошел ко мне вплотную. Так он стоял долгое время, подняв на меня свои удивительные глаза, и ,не мигая, просто молча разглядывал меня. Наконец я спросил: - Что ты делаешь? - Я запоминаю тебя. - Зачем? - Я хочу тебя нарисовать. Когда ты снова вернёшься сюда, я отдам уже готовый портрет. - Почему ты думаешь, что я вернусь? - Потому что я знаю это. Внезапно звенящая тишина, разбавляемая нашими голосами, начала заполняться знакомой мелодией, но как бы я не напрягал память, все никак не мог вспомнить, откуда я её знаю. Я словно был не в себе, сознание было затуманенным и я вообще с трудом понимал, что происходит. Но тем не менее, я отдавал себе отчет в том, что это все сон. - Тебе пора, - медленно, по слогам, произнес Джерард, почему-то скосив глаза в правый верхний угол. - Куда? - В реальность. Комната начала расплываться перед глазами, только мальчик по-прежнему оставался таким же чётким, как раньше, но вскоре превращаться в эфемерную дымку начал и он. Я только успел расслышать слабое, доносящееся призрачным эхом откуда-то снизу: - Обещай, что вернёшься, как можно скорее. Не презрительное и самоуверенное, как до этого. Именно такое, как надо, по-детски наивное, таящее в себе сладкую, греющую душу надежду. - Обещаю, - одними губами прошептал я, зная, что Джерард меня услышит. Просто зная.       Я очнулся у себя в кровати. Все встало на свои места. Мелодия эта оказалась будильником, а события, происходящие во сне, совершенно нереальными. Но отчего-то меня не покидало ощущение, что это не просто сон, и я, как показало время, не ошибся. Он казался слишком реальным, я по-прежнему слышал голос мальчика у себя в голове, помнил его лицо, и, даже, кажется, до сих пор ощущал этот запах лекарств и затхлости, стоящий в той странной комнате. Слева от меня ещё спала Джамия. Такая же, как и всегда.       Джамия была девушкой, которая никогда не меняется и не изменяет своим привычкам. Мы были знакомы со школы. Когда я впервые встретил её, она стояла на школьной стоянке рядом с первой красавицей школы Сэм. Не знаю, почему я заметил Джамию. Джам была из тех людей-невидимок, которые всегда находятся прямо перед тобой, но ты усиленно не хочешь их замечать. Она училась со мной в старшей школе с первого дня, но увидел я её только за полгода до выпуска. Джамия, сколько я её помню, всегда носила уютные свитера, длинные юбки до щиколотки и тёмно-синие джинсы-клёш. Она любила коричневый цвет, украшения с бирюзой и дамские романы. До сих пор у меня перед глазами стоит образ Джамии, такой же домашней и уютной, как свитера, которые она носит. Она сидит в кресле и читает глуповатую книжку в розовой обложке. Она сосредоточенна. Она злится, когда я подхожу к ней и требовательно целую её. Я люблю её, всегда любил.       С того дня, как она впервые дала мне пощёчину, за то что я посмел приставать к ней. Я получил ещё около семи пощёчин, прежде чем Джам всё же стала моей. Смешно вспоминать, как длинноногая Сэм, с прекрасными светлыми локонами, которым завидовали все девчонки школы, большой грудью и безукоризненной репутацией самой труднодоступной девушки в школе, дающей только качкам из бейсбольной команды, сама бегала за мной, злясь на низенькую, чуть пухленькую Джамию, забирающую короткие тёмные волосы за уши и любящую грызть свои карандаши. Я не могу объяснить, чем меня зацепила Джам. Может тем, что мне всегда было с ней спокойно, может тем, что мне очень нравилась её очаровательная привычка морщить носик, когда она злится. Но факт остается фактом. Повинуясь какому-то странному юношескому порыву романтизма, я сделал Джамие предложение на выпускном, на которое она ответила...отказом. Я не стал пытаться снова. Мы благополучно отучились в университете, нашли работу, сняли квартиру и стали жить вместе. Больше мне не сносило крышу от одного вида Джамии, пылкая влюбленность прошла, засыпать и просыпаться с ней больше не было чем-то приятным и особенным, она просто приелась мне. Я привык к постоянному присутствию Джамии в моей жизни и скорее всего уже больше не смог бы без неё жить, как прежде. Мы поженились. Это не было романтично, так, как показывают в кино. Просто в один день мы решили оформить наши отношения. Не связать наши судьбы, не дать вечную клятву любить до гроба и прочие синонимы к слову "свадьба", мы решили оформить наши отношения. Это нельзя было назвать иначе. И вот к чему мы пришли. Нам по двадцать семь, мы женаты три года. Джамия лежит слева от меня и спокойно сопит в подушку, потому что ей на работу позже, чем мне. На спинке стула, стоящего рядом с кроватью висит свитер, один из тех которые она носила и продолжает носить со старшей школы, а рядом на полу валяются мои носки. И нет времени и желания задуматься о том, счастлив ли я. Просто есть жена, носки и свитер, работа и ещё куча дел. И, наверное, я счастлив, потому что тысячи людей ставят своей целью именно это.