Все и никто

Потолок. Белый, не как первый снег, а как лицо мертвеца. И стены, ужасные душащие такие же белые стены. Больничная палата не может похвастаться более яркими пейзажами. Да и незачем ей, в общем. «Коматозникам-то всё равно», как считалось людьми свыше. Но Тэхёну было очень даже не всё равно. Каждый день просиживая в давящих белым цветом стенах, он потихоньку сходил с ума от одной только невозможности вырваться за их пределы. Хотя он мог бы, но это уже означало невозврат к своему физическому телу, да и страшно было там снаружи, никто ведь не увидит его, не услышит, не почувствует. Никто, за исключением тварей. Тэхён видел их из единственного окна своей палаты. Сущности напоминали сгустки концентрированной тьмы, почти осязаемые самим Тэхёном, но абсолютно игнорируемые окружающими людьми. Парень понимал, что такая особенность его видения - результат непростой ситуации хождения по грани жизни и смерти, в которой он находится. Cтрахов, однако, это понимание не отбавляло. К тому же существа временами уж слишком заглядывались на самого Тэхёна, как будто видели его, а не только его бренное тело. Тэхён плохо разбирался в жизни и её реалиях ещё в период обитания его духа на своём положенном месте - в теле, жил, как жилось, хоть и с тараканами в блондинистой голове, чьих закидонов иногда не понимали, в то время как сам Тэхён находил их действия абсолютно логичными и не требующими обоснований. Теперь же на него обрушилось понимание и непонимание одновременно. Что-то уложилось по полочкам в идеальном порядке, что-то, наоборот, развалилось в пух и прах, пошатнув все тэхёновские устои и принципы. Начать, наверное, нужно с того, что Тэхёна начали называть странным задолго до сего досадного недоразумения. Он мог, по каким-то своим причинам, шарахаться от определённых людей, сводя общение с ними к минимуму, к другим, в свою очередь, прилипая как репей. Причём сам блондинчик не задумывался особо об этом. Тут тараканы решали, а не он - не спорить же. Взять, к примеру, того же Хоупа, в простонародье Хосока. Их с Тэ хорошую дружбу многие видели как отношения, хотя поводов не было от слова «совсем». Только вместе были чуть ли не 24/7, и обнимашки крепче, чем положено, а в остальном обычная мужицкая дружба с писькомерством и обсуждением коротких юбчонок на одноклассницах. А вот с Чонгуком, мальчишкой из танцевальной группы Хоупа, у Тэхëна не заладилось с момента знакомства, ещё пару лет назад, когда он заглянул в студию Хосока пораньше, застав обоих в зале, прогоняющих сложную связку с отстающими. Мелкий оказался младше не только Хоупа, но и самого Тэ на пару лет, хоть и вëл себя не по годам целеустремлëнно, из-за чего быстро нашëл общий язык с Чоном-старшим. Казалось бы, что может отталкивать в таком хорошем ребëнке, не так ли? Но у тэхëновских насекомых, прочно прописавшихся в черепной коробке, было на этот счëт своë мнение, не слишком, впрочем, отличающееся от мнения самого Ким Тэхёна. Гукки, как иногда мило называли этого «обаяшку», откровенно говоря, наводил страх на светловолосую головушку и еë непосредственного обладателя. Особенно когда своими чёрными глазами прожигал дыру в окружающих. Особенно когда прожигал дыру в Хосоке. В такие моменты Тэхëн чувствовал острую необходимость обнять Хоуби-хëна, прикрыть его своей спиной от взгляда-лазера и никогда-никогда не выпускать из своих рук. Всё встало на свои места на праздничных посиделках в честь совершеннолетия Чон Хосока, куда, помимо Тэхëна, был приглашëн ещё и Чонгук, потому что «он же мне тоже друг». Тогда родители старшего расщедрились, покинув квартиру на целые выходные, а нуна дала ключик от шкафчика с личными запасами и разрешение на бутылку-другую красного полусладкого. Макнэ сей небольшой компании до кондиции добрался первым в силу лет младых и юных. Хоуп старался не отставать, больше всего не скупясь в свой бокал, и уже вскоре достиг желаемого состояния нестояния. Тэхëн же, имея непереносимость большого количества промилле в крови, оставался почти трезв и время от времени пресекал попытки дебоширов чего-нибудь надебоширить. Окончательно задолбавшись в роли мамочки, Тэхëн отправился на кухню за парой стаканов воды. Возвращаясь, из коридора им был застигнут интереснейший диалог. — Хëн... — Шорохи и звук опрокинутой на пол бутылки. — Гукки? Ты чего это? — Хë-ëн.. Ты мне нравишься очень сильно и очень давно. — Пауза. Шорох. Пауза. Слишком громкий выдох старшего. — Будешь моим парнем? И тишина, нарушаемая только еле слышными постанываниями и влажными причмокиваниями. И Тэхëн, беззвучно переступивший порог гостиной, страдающий по натуральному натуралу Хосоку уже больше пяти лет. И руки хосоковские на худощавом теле, явно не в тех местах, что позволяют друзьям рамки дружбы. И стаканы, звонко встретившиеся с паркетом. И побелевшие костяшки, натянутая кожа которых лопнула и оросилась красным от встречи с ближайшей стеной. И дверь, закрывшаяся следом за тихим «кажется, мне пора». Тэхён грустно усмехается, когда Хосок опять припирает к нему в палату букет. Не любит он эти бездушные веники, предпочитая им живые цветы, комнатные хотя бы. О событиях снаружи парень жадно и внимательно слушает всё, кроме информации об их с Чонгуком едва начавшихся отношениях. Хосок говорит, что понимает, почему другу стало противно то зрелище, что он застал на торжестве. Говорит, что и сам от себя такого не ожидал. Говорит, что это только поначалу непривычно так выглядит. Говорит, что не хочет терять лучшего друга из-за этого. Сидя на подоконнике с коленкой у подбородка, Тэхён физически, насколько это определение к нему применимо, ощущает взгляд-лазер из-под иссиня-чëрной чëлки, что сверлит именно его со скамейки в прибольничном парке. Чонгук никогда не поднимается в палату, только в очередной раз вручает Хоупу веник у входа, а сам просиживает штаны под окном. А Тэхëн и не горит желанием присутствия этой тëмной бесформенной твари в своих белых хоромах, лишь закусывает губу от бессилия, когда Хосок приходит однажды со своей собственной.