Apres Moi

Королева-мать стоит босыми ногами на полу, ее плечи дрожат, а колени грозят согнуться. Она стоит на цыпочках, уже давно не ощущая заледеневших пальцев, но все еще отчаянно — и до невозможности аккуратно — пытаясь распутать за спиной веревку на запястьях. Голова кружится, каждый вдох похож на пытку — петля на шее затягивается медленно, но настойчиво. — Я никогда вам этого не прощу, — слова Марии долетают сквозь толстую пелену ударов сердца, тиканья пульса в ушах и шелеста волос. За окном багровеет рассвет, но Катерина едва замечает перемену игры света в покоях молодой королевы Шотландии и... глядя на перепачканную постель, Катерина мысленно вычеркивает Францию из титула Марии Стюарт. Потому что слишком много сейчас на светлых покрывалах крови и вязких сгустков. — Шанс был, — почти неслышно шепчет королева-мать, из последних сил переминаясь с ноги на ногу и чувствуя, что вот-вот потеряет сознание. Она могла бы рассказать невестке обо всех ужасах, что увидела в глазах надругавшегося над той мужчины. Дать снадобье, которое успокоит разрывающую боль внизу живота. Убедить, что это — не конец света, и, возможно, даже поведать о том, как пережила подобное сама... Но Мария не позволит — медленно соскользнув с постели и корчась от муки, та заворачивается в одеяло и на заплетающихся ногах подходит к свекрови, томительно долго рассматривая ее синеющее лицо. Но так и не ослабляет... не снимает петлю с напряженной шеи. — Я никогда вам этого не прощу, — молитвой повторяет Мария. А потом снова рыдает, стонет и шипит. Катерина мысленно качает головой: глупая, глупая девочка... — Вы могли спасти его, могли... — шепчет вдова, медленно опускаясь на пол у ног королевы-матери. Ее взгляд пуст, губы дрожат, а глаза мутнеют — ее постепенно догоняет осознание того, что произошло, и она вздрагивает, прижимает руку к животу. Воет. — Вы могли спасти их обоих... — Я пыталась, — через силу хрипит Катерина, и это правда. Отчасти. Она пыталась спасти своего сына еще год назад, узнав о пророчестве. Узнав, что именно брак с Марией будет стоить Франциску жизни. Видит Бог, Катерина едва не отдала свою жизнь тогда и, пожалуй, отдала бы ее сейчас, если бы... Если бы ей нечего было терять. Но другие ее сыновья, наследники французского трона, наследники рода Валуа важнее, чем материнская слабость. Катерина знала это, когда ее Франциск угасал и в бреду просил у матери прощения, и Катерина знает это сейчас, стоя на цыпочках на ледяном полу, томительно ожидая спасения. Она еще не понимает, откуда оно придет — проснется ли в Марии жалость, или же люстра под потолком не выдержит лишнего веса, но королева-мать точно знает: в видении Нострадамуса она правит Францией. Со стороны двери раздается стук и голоса. Шум. Разлепив тяжелые веки, Катерина видит, как в покои врываются дворцовые стражники, и расслабление накатывает на нее волной. Раньше, чем она успевает опомниться, веревка еще туже затягивается на шее. Последнее, что видит Катерина — как стражник мечом рассекает веревку прямо над ее головой — и позволяет ему уложить руку на прикрытый сорочкой живот. Крепче обнять за талию, не давая упасть... Кто-то пытается оттащить из-под ее ног бьющуюся в истерике вдову Франциска. Катерина кашляет, тело пробивает крупная дрожь, колени подгибаются — и солдат практически несет ее к выходу, оставляя позади стонущую на полу Марию. — Узнай он, что ты беременна, все было бы только хуже. А так был шанс, — выдыхает Катерина, уже стоя у порога. Она не удостаивает молодую вдову взгляда, не оборачивается проверить, услышала ли та ее слова. Просто делает шаг вперед, неуверенный и неуклюжий. Стражник продолжает поддерживать ее, ведя по коридору. Бегущие в покои Марии слуги не обращают на бледную королеву-мать внимания — новости быстро разлетаются при французском дворе, и пожалеть несчастную молодую вдову спешат все. Миновав пронизанные ледяным спокойствием переходы, Катерина снова оказывается в своей спальне — одеяло валяется на полу точно так, как его бросили, уходя. Шторы плотно закрыты. Свечи почти догорели, а камин давно потух. Катерина обещает себе разобраться со своей прислугой потом. Она кивает стражнику, и тот убирает руку с ее талии: шатаясь, королева-мать приближается к столу, рассеянно смотрит на склянки и упирается взглядом в полупустой графин. Вино кажется непривычно терпким на вкус, и его решительно мало, чтобы согреться. Ее Величество хочет уснуть. Или, по крайней мере, попытаться. Только на этот раз она оставляет верного стражника внутри и просит замкнуть дверь на ключ. Так безопаснее. Тот молча выполняет приказ и замирает в ожидании дальнейших распоряжений. Катерина почти невесомо дотрагивается до своей шеи — проступающие на коже синяки горят огнем, а горло першит. Глотать до невозможности больно. Минуту она борется сама с собой, а затем протягивает стражнику кубок с вином — можно бы объяснить, чего ждет она сейчас от своего верного солдата, но тот молча глотает напиток и уже укладывает на пол обмундирование. Беззвучно. Деталь за деталью. На Катерину он не смотрит, даже когда она лежит под ним на все еще холодящей перине. Оба они молчат, оба увлечены своими мыслями. Одежду не снимают — ни сейчас, ни когда-либо. Чуть приподнятого подола сорочки королевы-матери и немного приспущенных штанов стражника вполне достаточно. Его привычно отточенные движения на короткое мгновение позволяют Катерине забыться. Но уже через минуту она лежит в постели одна, а стражник все так же молча собирает с пола оружие и щитки и направляется к двери. Катерина смотрит ему в спину, отсчитывая его последние часы — опустошенная склянка валяется рядом с графином недопитого вина. В том, что стражник молчит о происходящем в покоях Ее Величества, сомнений нет, но ей теперь рисковать не положено. Катерина чувствует, что жизнь вот-вот изменится. Она больше не будет в тени. Нострадамус прав — с уходом Франциска вся власть переходит к ее малолетним детям. В ее руки. — Как только Мария... — говорит она стоящему у двери стражнику, и тот молча кивает. Катерина еще раз — последний раз — позволяет себе пожалеть девочку, которую когда-то растила как свою. А затем безжалостно перечеркивает этот невинный образ пустым взглядом, которым та наблюдала, как Катерина задыхалась в объятиях петли. — Как только королева Шотландии закончит оплакивать моего сына, подготовьте ей корабль. Она возвращается домой. Незамедлительно.