Мама, там лев!

- Мама, там лев! – внезапно воскликнула маленькая девочка, остановившись посреди тротуара. Сьюзен вздохнула и тоже остановилась. У нее не было времени на подобные глупости. Они и так уже промокли – ливень шел с самого утра, не переставая, а Сьюзен только купила новый пиджак. Кажется, дорогая вещь теперь была безнадежно испорчена дождем, а дома её ждали неоплаченные счета и холод неотапливаемого помещения. Она пыталась сохранить остатки красоты и возвратить былую молодость. Когда-то хотела повзрослеть, стать старше – а теперь целью ее жизни было остаться в том возрасте, к которому она так стремилась. Дорогая, не по средствам, косметика и одежда. Днем – изматывающая, нудная работа в местных конторах, а по вечерам – пустые развлечения, какие-то вечеринки или встречи. Она пыталась возвратить утраченное, наполнить пустоту в душе. Казалось, она потеряла в своей жизни что-то важное – что-то, бывшее частью самой Сьюзен, её веры и счастья. Женщина всё пыталась остаться молодой и прекрасной, нравиться мужчинам – и в то же время так устала от этого. Жизнь шла своим чередом, и Сьюзен крутилась в ней как белка в колесе, чередуя пустые развлечения с нудной работой и воспитанием дочери. Хуже всего приходилось ей ночами – когда ребенок уже спал, а за окном выл ветер и темные тучи заслоняли луну. И было так плохо, так мерзко и пусто, словно жизнь не имела особого смысла, словно она потеряла часть себя. Дождь усиливался. Сьюзен еще раз расстроено вздохнула. - Пошли. Нет там никакого льва. Не неси чепухи. - Но мама! Там лев! Сьюзен взглянула на дочь. Та стояла посреди лужи с упрямым видом. Тонкое платьице безнадежно промокло, пронизывающий ветер ерошил волосы. Она напомнила Сьюзен сестру. Люси была такой же непреклонной. Женщина кое-что вспомнила. Мимолетный образ, проблеск давно забытых воспоминаний. Люси, стоящая возле обрыва, отчаяние в её голосе. «Я видела его! Вверху, а не внизу, совсем не там, куда мы собирались идти. Он хочет, чтобы мы шли туда, где он, наверх!». Но мысль ушла прежде, чем Сьюзен вспомнила, когда именно это было. Кажется, она была ребенком… Ох уж эти детские игры. Сьюзен почувствовала неприятную щемящую боль. И Люси, и Питер с Эдмундом - все они погибли в той аварии. Она на секунду прикрыла глаза. - Пошли, дорогая. Это неважно. - Как… как неважно? То, что по улице идет лев – это неважно? Но что же тогда важно? Сьюзен замерла. Действительно. Она рассеянно покачала головой, не зная, как ответить. Что важно? Разве испорченный пиджак и прическа - это важно? Разве все эти мелочные, взрослые вещи – это важно? Неужели для неё и правда так существенны эти обыденные проблемы? Женщина растерялась. Не зная, что ответить девочке, Сьюзен повернулась и посмотрела вдаль улицы. - Аслан... Казалось, свет пробился сквозь черные тучи, и темнота вокруг сменилась светом. Сьюзен почувствовала облегчение – невероятную лёгкость, невероятную силу. Ей стало гораздо легче. Все это время, всю недолгую жизнь она чувствовала пустоту внутри себя, чувствовала, что потеряла что-то важное. Её ветреная жизнь вдруг обрела смысл. Сьюзен вспомнила все. Шкаф и шубы, тонкий мерцающий свет, снег под ногами и далекие горы. Вспомнила радость и свет, свой трон и свой титул, свободу и лук на плече, и великолепные пейзажи, и горы, и леса. Вспомнила тяжелые битвы и роскошные пиры. И Кэр-Паравел, и алое мерцание заката. Чистоту души, смелость мыслей, веру в чудеса. Казалось, она заново родилась. Потом ей стало хуже. Сьюзен почувствовала себя так паршиво, что невыносимо было даже думать об Аслане. Как? Как она могла забыть? Как она могла перестать верить? Как она могла так беспечно ко всему относиться? Предательница… Дура, променявшая веру и лучшее в своей жизни на яркие наряды и безмозглые вечеринки. От боли и нахлынувшего на нее отчаяния она зарыдала, опустилась на колени прямо в лужу, уже не заботясь о юбке или о чем-то другом. Все это потеряло смысл – осталась лишь боль в душе и отчаяние. От стыда Сьюзен не смела даже глаза поднять на Льва. Внезапно она почувствовала на своем плече ладонь дочери. Та мягко похлопала ее по спине и обняла. - Не плачь, мама, не плачь. Никогда в жизни ей не было так больно. Так гадко на душе, так мерзко и стыдно. Сьюзен снова содрогнулась от рыданий. - Мама, он сказал, что простил тебя.