"Я - кто?! Сенсей?": Изменяющий судьбы (Книга 2)

Сказав Курама, чтоб не торопилась, я решил присмотреться к картинам, расставленным под серыми стенами, как в галерее. Там тоже были не пони и радуга: пожарище и обгорелые головешки в форме людей, кровь на стенках, как декор, чьи-то внутренности (вид изнутри), трупы лежащие в коридоре Академии… Я и сам не любил, когда ставили диагноз по рисункам, но тут можно смело писать анамнез! Вспоминая альбом с набросками бабочек и птичек, который Якумо мне показывала раньше, и глядя на ее свежие работы, я ощущал острое беспокойство пониже спины. Будто вошел в клетку к медведю, у которого уже был неприятный опыт «общения» с людьми и миндальничать он не будет. — Умино-сенсей, — прошелестело неожиданно блекло и безэмоционально. Девочка выглядела осунувшейся и посеревшей, точно посыпанной пеплом, но сильнее всего поразили тусклые сухие глаза, будто на меня смотрит умирающий, смирившийся со своей участью или неприкаянный призрак. Разворачивать эмпатию не стал, здраво опасаясь за свои мозги. Смотреть на такую Якумо было невыносимо. Пока я тупил, решая, что делать, девочка медленно опустила глаза, разочарованно вздохнув и шаркая слишком большими для нее тапочками, обошла сбоку, будто резко потеряв ко мне интерес. В недоумении я смотрел, как Якумо стянула с полки пенал, а затем, так же неспешно, села рисовать очередной стоп кадр с какого-то из кругов Ада. И все это в полном молчании, лишь мастихин шоркает по натянутой, как барабан холстине, размазывая буро-черную кляксу будущего фона. Повернувшись, закусил губу от бессилия и зацепился взглядом за Като. Та потупилась, а у меня зубы свело от злобы. Корчи не корчи виноватые рожи, а Якумо от этого не легче! Кроме моего имени она не сказала больше ничего, а Като и вовсе проигнорировала, хотя та стояла прямо рядом с чистыми кистями, задевая их рукавом. Подобное поведение контрастировало с прежним веселым живым нравом и сдержанным вежливостью любопытством маленькой Курама. — Якумо-чан, как ты себя чувствуешь? — сел на корточки рядом, чем вынудил Шизуне отойти в сторону, с тревогой вглядываясь в безразличное личико Курама. Из девочки будто всю жизнь выпили, такой неживой она мне показалась. — Тебе здесь плохо? Хочешь домой? — протянул руку, чтоб коснуться кисти с синеватыми венками на прозрачной болезненной руке и тем привлечь ее внимание. Мне было важно убедиться в том, что Курама попала сюда случайно, а не потому, что реально свихнулась. — Ой! Что это? — отшатнулась девочка в испуге, чуть не упав со стула, глядя на мои ладони. Впервые на ее лице проявилось что-то похожее на эмоции, и я решил закрепить результат, просиял, зачастив: — Это всего лишь краска. Я расписываю кимоно в подарок своей невесте. Знаешь, что такое «батик»? Местные в основном наносили рисунок при помощи трафаретной печати и кашицеобразных красок, которые продавливали в ткань, наверное, мой способ должен быть им в новинку. Когда я услышал первую робкую жалобу, то тут же стал серьезен. — Я на твоей стороне, Якумо-чан, — сжав прохладную ручонку, — я хочу тебе помочь. Помочь вернуться домой, к бабушке Оборо… — заменив промелькнувшую гримасу обиды и пресекая попытку вытащить руку, продолжил убеждать. — Я верю, что ты не виновата. — Умино-сан! — по другую руку от Якумо уже стояла Като, сверлящая меня не добрым взглядом. — Вы не должны такое говорить! Вы… — Цыц! — зыркнул на Шизуне, сдобрив команду коротким сильным импульсом Ки. Якумо вздрогнула, подпрыгнув на стуле, но одернуть руку я ей не дал, говоря мягко и с виноватой улыбкой, чтоб сгладить впечатление: — Я на тебя не злюсь, Якумо-чан. Все хорошо. Тебе не нужно меня бояться. — мягко и медленно, подрубая Очарование моря. — Я на твоей стороне. Я уверен, что тебя оболгали. Я тебе верю. А ты мне веришь, Якумо-чан? Девочка слегка заторможено кивнула, как под гипнозом. Перестарался чуть. — Можешь рассказать, что произошло? Мне это нужно, чтобы защитить тебя. Шизуне фыркнула, облив меня презрением, я ответил ей тем же. Мы бы могли уничтожать друг друга взглядом еще долго, но Якумо, всхлипнув, повисла у меня на шее, размазав по жилету свежие краски. «Бедный ребенок.» — погладил девочку по костлявым подрагивающим плечам. Якумо рыдала долго, взахлеб, словно у нее где-то хранилось ведро невыплаканных слез. Сквозь судорожные всхлипы и икоту Якумо пробормотала, глотая слова: — Пусть… уйдет. — вцепляясь в наплечники, как в спасательный круг. — Я… только с… вами… Говорить. Мрачно взглянув на Шизуне из-за плеча Курама, я добился того, что Като фыркнула и выскочила в коридор. Прекрасно понимаю, что попорченные отношения с Като мне аукнутся, но молчать я не хочу и не буду. Не хочу становиться безразличным снобом, который думает только о выгоде и с радостью засунет язык в жопу, а то и не в свою. После плотного перекуса, который должен был быть моим обедом, Якумо успокоилась настолько, чтобы внятно рассказать свою историю. — Я слышу голос в голове. — тихо-тихо, боясь, что услышит кто-то кроме меня. — Он говорит мне делать ужасные вещи. Не дав себе вздрогнуть, погладил Курама по волосам, а затем сложил печать техники сокрытия. Вздрогнувшую девочку успокоил: — Эта техника не позволит тебя услышать никому кроме меня. Когда это началось? Ты помнишь, когда впервые услышала этот голос? — Да. После ритуала. Я настороженно переспросил: — Какого такого ритуала? Замер и даже дышать стал тише, ловя малейшее изменение состояние девочки. Якумо родилась слабой, часто и подолгу болела. Плетясь в самом конце рейтинга на подготовительных курсах в Академию, все равно не теряла надежды стать ниндзя. Она хотела оправдать возложенные на нее высокие ожидания, но не срослось. Кроме статуса химе Якумо считали надеждой клана, той кто вернет Курама былую славу и величие. Она единственная дожившая до тринадцати чистокровная Курама, рожденная в законном браке в правящей семье клана. Остальные скончались в раннем детстве из-за проблем со здоровьем. Даже колдуны-ирьенины не всесильны. Но и Якумо не особо здорова, в сравнении с нормальным генином, да та же Сакура физически сильнее и выносливее, хоть и уступает в объемах чакры. Это наводит на нехорошие мысли о близкородственных связях в клане иллюзионистов. Пока сложно говорить, прав ли я, но Оборо — единственный член клана Курама без «облачного» имени[1], которого я знаю. Слабосилок-полукровок, разумеется, никто не считал. Ни за людей, ни вообще. Курама оказались еще более заносчивыми сволочами, чем Хьюга. А я еще гадал, почему ко мне так плохо относились, несмотря на все мое обаяние и Очарование моря. А это я просто не разглядел их душевности и доброты, которые невооруженным глазом в упор не заметить! После отказа в приемной комиссии Академии Якумо впала в депрессию, и потому легко и с радостью кинулась в авантюрный план дяди, который как-то обронил, что знает способ, как стать сильнее. К сожалению, Якумо не посвятили в перипетии клановых взаимоотношений и, почему-то, даже не предостерегли. Среди обрывков записок, дневников и каких-то документов лежала правда о дяде Якумо: Курама Ункай всегда был довольно мутным типом с непомерными амбициями и даже парочкой-другой сторонников. Он метил на место отца, но его обошел Муракумо, который, на тот момент, не официально руководил кланом и уже успел показать себя честным и справедливым лидером. Ункай хотел всего и сразу, а потому должность ИО при отце отверг, уйдя с головой в поиски личной силы. Слухи, ходившие в клане Якумо и личный опыт общения только подкрепили эти подозрения. Я понимаю, ребенок мог и не знать о грызне братьев, не замечать враждебность между союзниками ее отца и Ункая, но что сподвигло Муракумо поверить сводному брату и согласиться на рискованный ритуал? Любовь к дочери? Наивная доверчивость к брату? Или он просто идиотом был? Сам ритуал был воззванием к духам предков (по крайней мере, в этом всех убеждал Ункай), древним и сильным колдовством, которое он отыскал в клановой библиотеке и сумел восстановить. Ритуал провели, но ничего не изменилось. Якумо как была слабой и болезненной, такой она и осталась, но она продолжала верить в чудо, которое вот-вот произойдет, убеждая себя и родителей, что ритуал не нужно пытаться отменить и изгнать призванный дух предков. Хотя уже тогда появился тревожащий разум голос и кошмары. Думаю, они догадались, что с их ребенком что-то не так, потому что учить Якумо стал человек со стороны, Юхи Куренай. Подозреваю, что они просто не хотели подставлять под удар одержимой дочери кого-то из клана. Учила Юхи не долго, но очень «продуктивно»! Всячески намекая, что девочке стоит выбрать что-то другое, не связанное с ремеслом шиноби. Знала бы Куренай по какому офигеть тонкому льду она ходила, говоря подобное Якумо! — Это не правда. — сказал я, мягко отстранил вздрагивающую от злых слез девочку. — Мастеру гендзютсу совсем не обязательно метко метать кунаи и быть мастером тай. Если тебя не могут найти, то как они вообще узнают, что у тебя слабое тайдзютсу?! Якумо робко улыбнулась. — Можно я задам тебе несколько вопросов? Важно, чтобы ты не задумывалась над ответом. Просто что сразу подумала, то и говори. — Хорошо, Умино-сенсей. — доверчиво кивнула она. Задушив на корню просьбу не называть меня «сенсеем», спросил: — Бывает ли такое, что ты не помнишь в деталях какие-то важные события? — Да. Упоминание голоса меня насторожило и я решил поднять в памяти тесты по психологии, которыми увлекалась бывшая. К счастью, среди этого всего были и подходящие мне. — Голос отвечает… А есть ли у голоса свое собственное имя? — Нет. Он просто подговаривает или говорит всякие гадости. Якумо говорила о голосе, который ее науськивает делать и говорить мерзкие вещи, но это не она сама. Какая шизофрения будет убеждать своего владельца, что она и есть он сам, а не отдельная личность? Хотя я не буду утверждать (я не психолог), что не бывает иначе. Больше всего меня беспокоило желание этой сущности объединиться и подавить личность девочки. Я бы даже сказал «сучности», потому что те идеи, которые оно выдавало, совсем не походили на детские. Оно не говорило напрямую, что хочет стать главнее Якумо, но впечатление складывалось именно такое. Голос бил по самооценке Якумо, уговаривал отступить, смириться, уступить место ему. А уж он-то отомстит всем обидчикам. При этом Якумо Голос не оберегал, напротив, иногда подставлял ее с риском для жизни. А Якумо не похожа на человека, склонного к саморазрушению. С момента ритуала Якумо трижды побывала в госпитале с острыми респираторными заболеваниями, которые у детей-шиноби встречаются только в случае болезней связанных с нарушением в системе циркуляции чакры или очаге. Да я сам рассопливился один раз, когда на пределе своих возможностей Виктора лечил, а меня еще за пьяного приняли! Даже если предположить, что Якумо так же умна как Нара и Голос — это созданная после травматического воспоминания личность, то у нее все равно не наберется столько опыта и выдержки, чтобы планомерно и кропотливо выстраивать такие громоздкие многоярусные планы нагадить ближнему своему. Некоторые вещи ребенок просто не может знать в силу возраста, каким бы гением он не был! То, что этот голосочек предлагал, выглядело невинно лишь на первый взгляд, но последствия, если бы Якумо следовала указаниям, были бы катастрофическими. Многоходовочки многоярусные с двойным дном и бьющие в самые уязвимые точки человека… Даже я многие из них с трудом понимал. А уж чтобы придумать такое… Тут нужен опыт кого-то вроде Третьего, Данзо или на, худой конец, Орочимару, и это чувствовалось даже в цитируемых Якумо фразах «сучности»! Девочка обронила, что голос подсказал проследить за Куренай после тренировок на территории Академии и подсказал технику иллюзии, которая помогла скрыть свое присутствие от взгляда вскользь. Упоминание техники, которую не знали в клане Курама, заставило волосы на загривке встать дыбом. — Я не хотела верить, что Юхи-сенсей меня предала. — между тем продолжала Якумо, не замечая моей реакции. — Что она вправду хочет уничтожить мою семью! — Куренай? Уничтожить клан? Якумо всхлипнула, из глаз полились злые слезы. — Да! — утираясь кулачком. — Она говорила с хокаге. Он сказал, что мой клан нужно убить! Я не поверила! Я думала, голос в голове исказил что-то или я не правильно услышала. Я делала вид, что ничего не произошло! Делала все, что Куренай-сенсей говорила! — всхлипывая. — А она… а она сделала мне больно и ушла! Сказала, что запечатала во мне зло! Я ее ненавижу! На миг показалось, что в голосе Якумо было эхо, которое говорило мужским искаженным басом. Тут уже у меня не осталось никаких сомнений, что тут замешана какая-то реальная чертовщина. — Якумо-чан, — вглядываясь в припухшие от слез глаза, — давай-ка попробуем проведать твой голос в голове? Она шмыгнула носом, недоуменно всхлипнув: — А как? И зачем это? Техника при помощи которой я прежде смог попасть в подсознание к Наруто сработала исправно. Ощущение будто падаешь на спину, но делаешь полный оборот и снова оказываешься на ногах, хотя в реальности не сходил с места. Удивительно, как мозг обманывает сам себя. Якумо крепко схватила меня за руку, став похожей на мелкого настороженного зверька. И тут было чего опасаться. Внутренний мир Курама плыл и изменялся, будто поверхность мыльного пузыря под конец его существования: тяжелые темные цвета, черные потеки и вкрапления ярких чистых флуоресцентных красок. В этом месте не было ничего постоянного кроме нас двоих и пятна твердой поверхности под ногами. Не удивлюсь, если у Якумо предрасположенность к Суйтону, так похоже это было на текущую воду. Это вообще самый распространенный вариант у мастеров иллюзий. Мы появились в странном коридоре похожем на что-то среднее между пещерой и кишкой из разводов масляной краски. Эти коридоры двигались, изменялись, то расширяясь, то сужаясь, то превращаясь в какие-то неясные фигуры, то собираясь в подобие зданий или деревьев. Если бы не островок ровного пола, появляющийся под ногами Якумо, боюсь, что я бы тут пропал. — Ирука-сенсей, а где это мы? — Это твое подсознание, его еще называют внутренний мир. Якумо крепче сжала мою руку, нахмурившись: — Мне тут не нравится. Тут темно и мрачно. — Это можно и нужно изменить, — улыбнулся я, — ведь тебе тут должно быть комфортно. Меня обрадовало, что Якумо не понравились эти мрачные коридоры и она начала творить. Отвратительная кишка распалась на яркие живые картины. Как контраст с тем, что Якумо рисует на холстах, в ее воображении расцветали сады, вились фантастические бабочки и мрак преображался в сказочный сад волшебных фей. В местном фольклоре не было человечков с ажурными крыльями и острыми длинными ушками, так что я не удержался и подсказал. С ладошек сорвались светящиеся стрекозы, на лету превращаясь в миниатюрные фигурки, рассыпая искорки и звонко хихикая. Это светящееся облако закружило волосы Якумо в воронье гнездо. Феи получились именно такими, как я и говорил: мелкими, вредными, шкодливыми, но нечеловечески красивыми. Волшебство, как оно есть. Лишь один из коридоров не поддался «магии» Якумо, и она повела меня туда, опасливо оглядываясь. Поначалу мы услышали урчание и чавканье, словно там дальше засел дикий зверь, а непонятно откуда взявшийся ветер донес смрад тухлятины и плесени. Но Якумо лишь сбилась с шага, упрямо продолжая шагать вперед, увлекая меня за собой и притихших фей, спрятавшихся в волосах. В темном тупичке стояло нечто сгорбленное с длинными спутанными волосами и рогами, то ли заячьими ушами. Большими костлявыми руками оно рвало стенки коридора и с обстоятельным причмокиванием, будто делая комплимент повару, засовывало их себе в пасть. Казалось, я могу разглядеть текстуру ткани на замызганной юкате, напоминающей клановые одежды Курама и пластинки на рогах. И еще смущало, что волосы существа подозрительно походили на прическу Якумо, даже косичка на том же месте. Фигура демона не искажалась, не изменялась и вообще выглядела слишком цельной и основательной для концепции подсознания Якумо. Даже тщательно выдуманные девочкой феи были зыбкими, текучими, постоянно меняя то черты лица, то вид крыльев, то цвет. Существо, не отвлекаясь на нас, деловито отрывало кусочки коридора, будто кусочек мяса от туши, и смачно чавкая, его жрало. — Паразит. — пришло на ум мне подходящее слово. Существо повело ухом, но продолжило трапезу. Кожа монстра напоминала плоть мумии: сухая и темная, но не окоченелая, а очень даже подвижная с буграми мышц не принадлежащими человеческому виду. Брезгливо дернув щекой, я ласково обратился к Якумо: — Тебе эта гадость нравится? Девочка помотала головой. — Тогда давай познакомим ее с техникой связывания для особо опасных врагов. — указал рукой, будто пропуская вперед, — прошу. Монстр даже не повернулся, а Якумо испуганно спряталась за моей спиной. — Якумо, это твой мир. — спокойно проговорил, поглаживая по голове, чтоб успокоить. — Свяжи эту гнусь цепями, если веревки тебе кажутся не надежными. Представь, что они появились из воздуха и зафиксировали эту гнусь крепко-крепко между появившимися столбами, к которым они прикреплены. Используй знакомые в реальности вещи, чтобы почувствовать их вес, текстуру, сделай их настоящими здесь. Чем лучше ты помнишь объект, тем основательнее и крепче он станет. Пока я подсказывал девочке нужные образы, демон оторвался от своей трапезы и наконец, соизволил обернуться. Рожа напоминала маску Хання, демона-женщины, из традиционного японского театра Но: спрятанные под тяжелыми надбровными дугами выпученные холодные глаза с плескающейся в них затаенной злобой, бычьи рога меж спутанных, прилипших ко лбу темно-каштановых, почти черных, прядей, торчащие изо рта кривые, как у дикого кабана клыки и вьющийся меж них пар, словно ото льда в теплую погоду. Классический японский демон во всей красе. Похоже, монстру мои предложения не понравились, раз он побежал к нам на четвереньках, как обезьяна, прыгая по стенам и потолку, убегая от щупалец, на лету превращающихся в цепи. Уже занесенную для удара кисть с острыми длинными когтями-иглами отдернуло назад с громким лязгом, вторую лапу тоже оплели стальные звенья. Цепь была знакомой, такую же я видел на ограждении бассейна около башни каге, из которого брали воду на случай пожара. Истошно взвизгнув, рыкнув и поняв, что ему не вырваться, монстр начал биться в цепях, вереща разными голосами: — Пусти, пусти меня! — выло оно то грубым мужским, то детским хнычущим голоском, то вовсе хрипело. У меня эта какофония вызывала лютую мигрень. — И кляп пожалуйста, — попросил я, поморщившись. Зубастую пасть демона залепил плотный шарик из бинта-портянки, как по учебнику. — Ну, вот видишь, это было совсем не сложно, — ободряюще сказал я девочке, едва удерживая спокойный голос от выброса адреналина. Как бы я не храбрился, а это было чертовски жутко. Но еще я понимал, что в чужой голове защищаться от этого монстра просто не смогу, я тут гость и влиять могу лишь подталкивая к нужному мне результату Якумо. — У меня получилось! — удивившись своей победе, сказала Якумо. — Конечно, получилось, я в тебе и не сомневался. Так, на всякий случай драться приготовился. — А… А что мы будем с этим делать?