his ideal

Чонин потягивается и, сонно собирая собой все дверные косяки и углы мебели, бредет в ванную. В отражении на него смотрит нечто а-ля домовенок Кузя, но парень апатично чистит зубы, совсем на автомате и, умывшись, бредет обратно. А в спальне его все-еще-сонный взгляд тут же натыкается на торчащую из-под одеяла пяточку Минсока. Парень на какое-то время подвисает, любуясь хёновской конечностью, и явно не замечает расползающуюся по своей физиономии дебильную улыбку вечного обожателя. Да-да, для Ким Чонина старший просто собрание фетишей, но вот пяточки это самое, наверно, странное для стороннего понимания, и Чонин бы лишь махнул рукой, мол, ничего вы не понимаете. Потому что молочного цвета кожа Ким Минсока идеальна. Лисьи глаза Ким Минсока, смотрящие с хитринкой, идеальны. Ноги Ким Минсока, закинутые на бедра младшего, идеальны. Пяточки Ким Минсока идеальны, их хочется касаться, едва ощутимо пробегая пальцами по мягкой коже, целовать каждый пальчик и из-под полуприкрытых век наблюдать за утопающим в неге от такой ласки старшим. Тело, завернутое в теплый плен ватного одеяла, ворочается, что-то сопит в подушку, и пяточка тут же скрывается из поля зрения Чонина. В комнате царит полумрак, и снова приветствуя углы мебели своим телом, Чонин пробирается к кровати и ложится позади сопящего кокона. Минсок высовывает руку из своего укрытия, хватает парня за что попадется, а попалось именно плечо, и утаскивает к себе, в тепло. А Чонин лишь довольно жмурится, как кот, сплетает руки вокруг хёновской талии и утыкается холодным носом между шеей и плечом, на что в ответ слышит недовольный писк и касается уже губами теплой кожи, а Мин поворачивается в объятиях и часто-часто дышит куда-то в подбородок. Под одеялом становится неимоверно жарко, и это вовсе не из-за того, что оно ватное, или потому что в доме батареи греют на всю катушку, а потому что и Мину, и Чонину становится тяжелее дышать, мышцы сокращаются в каком-то безумном темпе, пока руки\ноги сплетаются, а зубы прикусывают горячую кожу ключиц, шеи; язык проходится по чужим\своим губам, и сознание плавится, растекаясь по венам\узорам в двух телах. Минсок давит полу-стон\полу-вздох и лишь сильнее вжимается в крепкое тело младшего, пока тот перебирает волосы на затылке любимого и целует, целует, целует. А потом внезапное падение на пол срывает тормоза с обоих, и Чонин с глухим рыком отшвыривает душное одеяло в сторону. Мин под ним весь такой раскрасневшийся, тяжело дышащий. Отметины покрывают белую кожу шеи\груди\живота, а Чонин облизывается и припадает губами поочередно к соскам, вырывая глухие стоны из искусанных губ. Резкие движения рук по коже сменяются нежными, и так несколько раз, а они все льнут друг к другу, словно не могут насытиться этим единением душ\тел, и когда Чонин проникает в старшего, с губ того срывается не то вскрик, не то стон, который проворный язычок младшего успешно ловит, целуя нежно, прикусывая нежную кожу. Для Чонина хён может быть разным: как нежным и чутким, так и страстным, голодным до ласк и касаний, царапающим спину\плечи, извивающимся под сильным телом и нашептывающим хриплым, срывающимся голосом, при каждом толчке\ласке, шепотом. И вот сейчас Мин подается бедрами навстречу младшему, принимает его ритм и стонет в припухшие от поцелуев губы. Дыхание в очередной раз сбивается, комнату наполняют стоны\рычания, нежные слова, несовместимые с участившимися шлепками двух тел друг о друга, а потом поочередные вскрики от накатившего и разлившегося по венам\клеточкам наслаждения. Чонин тяжело дышит, утыкаясь носом в белую с алыми отметинами грудь, и лениво мажет губами около соска, чувствуя дрожь старшего, что откинул голову, прикрыв глаза. Их утро всегда начинается по-разному, но они так же часто и перестраивают привычные поступки для социума под себя, не заботясь о косых взглядах старушки-соседки, растрепанном виде выходя на порог квартиры за газетой или еще чем. А потом, после утреннего кавардака на полу\кровати\у стены ванной, все течет по неизменному сценарию: душ, завтрак с чтением свежей желтой газетенки и хруст яблок, которые так обожает Чонин, пока старший тычет деревянной лопаточкой куриную тушку на сковороде, при этом успевая готовить рамён с овощами. И когда Минсок ставит перед младшим тарелку с плотным завтраком и уже собирается отойти, его притягивают назад и усаживают на колени, прижимая к груди, и все тот же холодный нос утыкается в шею. Парень едва ощутимо вздрагивает от касания, и уголки его губ тянутся вверх в довольной улыбке. Чонин начинает выцеловывать нежную кожу, прокладывая после дорожку из легких касаний большим пальцем. - Чони… - но старшего обрывают губы, добравшиеся до голубой жилки. Брюнет втягивает кожу губами, засасывая, после чего остается красный след, и, любовно лизнув его языком, Чонин выдыхает в покрасневшее ушко Мина: - Ты такой сладкий, так бы и съел. - А как же курочка? - в голосе явно усмешка, и младший лишь ухмыляется, проводя ладонью по спине хёна. - Курочка - это курочка, а ты - десерт, хён. Дыхание щекочет кожу, Мин смеется, а потом пересаживается на соседний стул и заставляет Чонина покушать, прежде чем идти на учебу. И Чонин едва ли не урчит от удовольствия поглощая стряпню Мина и думает, что Ким Минсок и правда идеальный.