give me power over angels

Удачный угол наклона. Мэттью приподнял судебного пристава, вбивая его мертвое тело в оленьи рога. Пускай ему потребовалась масса усилий, но в конечном счете у него получилось. Результатом служила живописная картина: труп балансировал на рогах, и из мест, где рога прокололи кожу, струилась кровь; его глаза тупо уставились в потолок. Жалко, конечно, было сжигать тело, но в противном случае композиция была бы не завершена. --- Всякие мелочи. Апельсиновый сок вместо неприятной воды из-под крана. Листы мяты под запеченным картофелем. Мягкое, большое одеяло вместо жесткого, которое, по воспоминаниям Мэттью, раздражало кожу и было слишком маленьким, чтобы укрыть все тело. Лечебница не только не делала жизнь пациентов комфортной, потому что это было слишком затратно, но и не давала им возможности накинуть петлю на шею. Грэм без вопросов принимал подарки. Ничего не говорил или, возможно, попросту не замечал, но Мэттью не мог не улыбаться, когда мельком наблюдал за сном Уилла. Грэм ворочался во сне, – что ему снилось? – медленно, размеренно дыша. Ресницы Грэма слегка дрогнули, и он открыл глаза, поймав на себе взгляд Мэттью. – Ты следишь за мной, – сипло и сонно сказал Грэм. – Да. Слежу, – сказал Мэттью, сохраняя спокойствие на лице. Грэм моментально догадался: – Это ты приносишь мне вещи. – Из вежливости, – сказал Мэттью. – Знаете, иногда надзиратели из своего кармана оплачивают последний обед для заключенных в камере смертников. Будь то жареный цыпленок, лобстер или же минет. – Иногда, – продолжил Браун, – заключенные даже делятся своим обедом. – Он пожал плечами, разминая мышцы спины; ладони все еще были в карманах. Уилл присел на койке, одеяло валялось скомканным в стороне. – Едва ли я в камере смертников, – сказал он, но сразу поправил себя, – возможно, пока нет. На его лице появилась легкая улыбка: пересохшие и едва приподнятые краешки губ. Взгляд Уилла был знаком Брауну: так тот всегда смотрел на доктора Чилтона. Какая жалость, что Брауну не удалось создать алиби – его подношение – Грэму. Мэттью пальцами поиграл с ключами, лежащими на дне кармана. Они слегка стукались друг об друга. Он думал. Мэттью проворковал: – Посмотрим, мистер Грэм. Но по своему опыту скажу: птичка, запертая в клетке, способна выбраться. Всегда есть шанс, что она может наткнуться на дыру в проволочной сетке. Или она выяснит, что не настолько одинока, как кажется. – Птицелов, – сказал Грэм, – или хищник? - он нахмурился, потому что не был уверен, издевается над ним Браун или нет. – Ни то, ни другое, – сказал Мэттью. Он развернулся и пошел прочь, напоследок бросив: – Оставлю вас в покое, мистер Грэм. --- В помещении было очень темно, поэтому когда Уилл заговорил, казалось, что его губы неподвижны: – Что еще может найти птичка в клетке? Не охотника или плотоядного животного, а другую птичку. Грэм посмотрел на Мэттью слишком понимающим, слишком тревожным взглядом: – Я разгадал твою загадку. Мэттью победно прожестикулировал. – Да. Но это не обычные птички, мистер Грэм. Ястребы. Он рассеянно добавил: – Кстати, вам не стоит беспокоиться. Нас не подслушивают, – он постучал по уху, усмехнувшись. Грэм произнес, моргнув: – Ястребы одиноки. – Необязательно, – сказал Браун. Он был счастлив, он не мог сдержать возбуждение в голосе, когда произнес: – Теперь у вас есть я. Грэм снова слегка улыбнулся, но что-то было не так: – Ты всегда был у меня. Я не могу... никак не могу взглянуть правде в глаза. Хотя судебный пристав не твой. – Да, – сказал Браун. – Пускай он технически не мой. Он ваш. Для вас. Что-то проскользнуло на лице Грэма; понимание того, что Мэттью в его распоряжении. Перед ним стоял тот, кто будет воссоздавать его произведения искусства; тот, кто будет по ночам поправлять его одеяло; тот, кто будет оставлять кусочки конфет на подносе. Этот кто-то, нежно касаясь кожи, держал запястья Уилла, когда надевал на него наручники. Он знал важность этих слов; метафору, сотканную из нитей смятения и бодрящего чувства свободы. Вы и я, мистер Грэм. Вы и я. – Мэттью, – сказал Грэм, из-за чего Мэттью задержал дыхание. Впервые Уилл произнес его имя. – Я не... – он замолчал и вместо этого спросил: – Почему? – Честно говоря, – просто начал Мэттью. – Есть один серийный убийца, который присылал насмешливые письма в полицию и редакции газет. Однажды он пожаловался на просмотренный фильм. Это было нелепо, но я знаю, зачем он сделал это. Ему нужны зрители, мистер Грэм. Ради этого он сделает что угодно от незначительных действий – мята под запеченным картофелем или более теплые одеяла – до значительных – убийство судебного пристава. – Ты точно не ищешь зрителей, – сказал Грэм, покачав головой. – Тебе нужен напарник. Мэттью увидел страх. Это интересно. --- – Тебе нравятся эти сравнения, – сказал Уилл следующей ночью. – С хищниками на свободе или запертыми в клетке. – Пытаетесь понять меня? – ухмыляясь, спросил Мэттью. – Лестно, что вы любопытны даже здесь. Знаете, мистер Грэм, вы поступали умно, прячась в ФБР. Я тоже был здесь, в своей собственной клетке. Пускай я и выбрался, но все равно вернулся обратно. – Но уже по ту сторону решетки. – Да, – признался Браун. – Хотя еда все еще отвратительна. Но почему бы вам не раскрыться передо мной, мистер Грэм? К чему это лирическое отступление? Прежде он уже видел, как Грэм исчезал в своем подсознании: приходил агент ФБР, оставив Уиллу документ, и тот закрывал глаза, а его поведение менялось, смешиваясь с чем-то совершенно иным. Какая-то часть Уилла, по своей сути, умела поставить себя на место другого – сливаться воедино с разумом убийцы. Что Грэм и сделал прямо сейчас. – Ты искал себя, – сказал Грэм. – В заголовках новостей, в книгах, в больничных записях. И нашел... меня. – Вас, – согласился Мэттью. Правильный ответ. – Он присел на тюремном полу на корточки в более удобном положении: – Я думаю, вы были мной. Маленьким мальчиком, кусочки жизни которого были утеряны. С похожими потребностями убивать, но не свершающий убийства. Вместо этого вы работали на полицию и ФБР, ища утешения в проскальзывании в разум других убийц. – Такое разнообразие, верно? Кто-то из них стреляет, кто-то душит, насилует или избивает, приносит в жертву или подходит к вопросу творчески тысячью разных способов. Возможности безграничны. Иногда они устраивают попойки и получают срок в тюрьме; они тщательно скрываются или демонстрируют это миру. Скучные занимаются этим, чтобы отделаться от наказания. Заинтересованные – ради острых ощущений, чувства таинственности, философских размышлений и оттачивания мастерства. Уилл никогда не произносил такого вслух. Он чувствовал, как щеки покраснели, а глаза заблестели. Это было желанием всей его жизни. Грэм посмотрел на него твердым и тяжелым взглядом; Браун заметил, что тот задрожал. Мэттью тихо сказал: – Хотя вы не убивали лично, да? Я ошибся: человек, убивший судебного пристава, кто-то другой, верно? Но все в порядке. Вы все делаете правильно. Разум убийцы все еще в вас. Тишина. Грэм потер ладонями лицо; его дыхание было тяжелым, словно он дрожал. Он ничего не сказал. Было похоже, словно на языке вертелось немое осуждение, потому что все, что можно было произнести, это: “Ты псих, ты монстр”. Но вместо этого он сказал: – Мэттью. Я должен рассказать им про тебя. Знаю, что должен, но... – его голос оборвался. – Ты можешь остаться? – Я не собирался никуда уходить, – сказал Мэттью, взяв Грэма за руку через решетку, сплетая их пальцы. – Уилл, – шепотом сказал он. – Уилл. --- По соседству с Уиллом поселился новый заключенный, который безостановочно кричал. Он злил, раздражал; Брауну казалось, что он мешал покою Грэма своей болтовней. Мэттью тихо переговорил с ним. На следующее утро другой санитар нашел его в луже собственной крови. Казалось, он обезумел: он неосознанно бился головой об раковину, снова и снова, пока боль не прекратилась, пока все не прекратилось. Уилл предложил Мэттью полотенце через щели в камере. Его руки все еще были запачканы кровью.