Тем, кто едет в поезде на восток, почему-то не снятся цветные сны.
- ...Слушай, чуть не забыл, – он подошел к тумбочке и, вытащив ящик, какое-то время рылся в ворохе комиксов, рекламных проспектов и вырванных разлинованных страниц, усеянных нотами в минуты вдохновения то ли самого Тсукасы, то ли Карю (оба писали одинаково неразборчиво). Наконец, отыскал нужное, несильно толкнул шуфлядку. Она замерла, не доехав: там не было доводчиков. – Держи, – протянул мне потрепанный синий томик. – Будет чем развлечься в дороге. Я улыбнулся, уловив в глазах лидера лукавые огоньки и заметив, что обложка книги из его семейной библиотеки за столько лет основательно потерлась. «Квантовая физика». Я изучал ее в универе. Не озвучивая очевидного, мы заговорщицки посмеялись, от чего гитарист, с интересом наблюдавший эту сцену, презрительно фыркнул: он не вчера записал нас в сумасшедшие. Ха-ха. Изобразив на лице святую невинность, свойственную подобным гражданам, я спрятал книгу в рюкзак между пухлым блокнотом со стихами и тонким ноутбуком. Зачем разубеждать Карю? Он все равно не поймет, просто потому что ни разу не открывал ее: открыл бы – понял, с чего мы с Тсукасой, собственно, премся. Это старая книга, изданная задолго до БАКа, а потому некоторые теории, описанные в ней, сегодня звучат нелепо и смешно. Жаль, не оцифрована. С первого прочтения я увлекся выискиванием ошибок в представленных там гипотезах, и Тсукаса, в отличие от остальных, отправивших меня подальше, разделил мой восторг по поводу этой забавной книжицы. Впрочем, мне почему-то казалось, что лидер все же видел в ней что-то свое. Сейчас книга лежала передо мной, открытая на странице шестьдесят девять. Предыдущие я с интересом пролистал еще в зале ожидания, от нечего делать, поскольку меня не провожали: мотаться по вокзалам для нас давно стало обыденностью. Однако в вагоне новоиспеченные попутчики сосредоточиться мне не дали: они усиленно пялились в экраны смартфонов, вчитываясь в посты, или безвылазно дулись в игрушки на планшетах, они наскоро допивали остывший кофе или пытались поудобнее разместить в узком пространстве между сиденьями свой объемный багаж, они беседовали, негромко, но эмоционально... Нарочито ярко одетые, жаждущие поскорей добраться домой, косноязычные через одного – такие же провинциалы, как я. Последняя мысль меня покоробила. За окнами уже смеркалось, благодаря моросящему дождю сумерки сразу перешли в фазу ночи, которая на вокзалах никогда не бывает по-настоящему темной. Поезд должен был вот-вот тронуться. Чужим здесь не место. Я вздохнул, опустив глаза на книгу, но от этого на душе стало лишь гаже, мысли сами собой завертелись в сознании. На пожелтевших от времени страницах каждый автор с успехом защищал свое мнение, каким бы глупым оно ни было. И ему это удавалось, в отличие от меня, которого на днях лидер обозвал дремучим провинциалом... В ответ я высказался, что за годы, проведенные в Токио, уже успел слиться с местными, но Тсукаса, припомнив откуда-то всплывшую теорию разбегающихся галактик (видимо, из книжки), возразил: приезжие навсегда остаются приезжими и чем больше они общаются с коренными, тем сильней отдаляются от них (дурную привычку мешать физику с лирикой он явно перенял у меня). - Провинция не в префектуре, Хироши, провинция в голове! – срезал он, во всей красе продемонстрировав свой столичный снобизм, и мне от этих слов сделалось до боли обидно. Потому что нет ничего хуже, чем не знать, что ответить. Хотя на следующий день Тсукаса и извинился, я не ощутил облегчения: я ведь проиграл ему. Мы стояли на студийном балконе, он курил, пуская дым с высокого этажа, а я рассматривал дома, быстро утрачивающие цвет: август – это как вечер воскресенья. - Ты все еще сердишься, – без вопросительной интонации. Лидер не спрашивал, а утверждал, поскольку считал, будто научился хорошо читать мои мысли. - Нет. Я просто устал, – не так уж и хорошо, на самом деле. - Я просто подумал... – вздох точно перед прыжком. Я перевел на Тсукасу выжидательный взгляд, замечая, насколько сильно мой коллега иногда напоминает мне зеркало: тот же циклеж на собственной персоне, мешающий искренне сопереживать окружающим. – Честно говоря, ты в чем-то прав, Хиз. Разве? Я удивленно встрепенулся, замерев в нетерпении, не ведая, что он скажет дальше. - Может, мы и вправду куда ближе, чем кажется, – медленно произнес лидер, отворачиваясь в сторону манящих мигающих огней. – Знаешь, – стряхнул пепел во тьму, – когда родители перевели меня в школу на другом конце города, я сперва тоже чувствовал себя неуютно. Мне не нравилось в ней учиться: там было слишком много математики, но отец хотел, чтобы из меня вышел толк, – он хмыкнул. – После занятий я подолгу сидел на станции в ожидании поезда и от нечего делать следил, как в высотках напротив зажигается свет. Желтые окна складывались в причудливые узоры, поначалу я пытался «гадать» по ним, какую отметку получу завтра, потом же попросту принимался считать этажи: по вертикали, горизонтали, диагонали... Это здорово заполняло скучные полчаса. И однажды я понял, что привык, – лидер сделал паузу, повернувшись ко мне. На индустриальном фоне его растрепанный образ смотрелся удивительно гармонично. – Если можно привыкнуть к чужому району, значит, можно привыкнуть и к чужому городу. Минуту мы молчали, потом Тсукаса чему-то улыбнулся и, снова облокотившись на перила, подставил лицо прохладному ветру. Закрыл глаза. - Наверно, это прозвучит глупо, – продолжил он, – но я очень привязан к Токио: где бы я ни был, куда б ни мотался на гастролях, некая часть меня остается ждать в переплетении этих улиц. Знаю, он грязный, дорогой, шумный, знаю, есть другие места, куда более подходящие для житья. Я даже их видел. Но моя душа принадлежит Токио, мне физически нужно время от времени дышать его воздухом, погружаться в его ненормальный трафик... Похоже, мы с ним одинаково сумасшедшие. Тсу невесело рассмеялся, я не знал, что сказать: его внезапное откровение прошлось по струнам, волей-неволей звучавшим и в моем сердце. - Ты не думай, я понимаю, – лидер положил ладонь мне на плечо. – Прости. И познакомь как-нибудь со своим городом, ладно? - Ладно, – кивнул я. На большее меня не хватило, и мы привычно вернулись к прерванной репетиции. Если честно, мне стало понятно только сейчас, что же было не так в речи Тсу: пытаясь доказать правоту моей теории, тем самым меня утешить, он впал в антиномию – сначала согласился со мной, а потом расслабился и невольно перечеркнул сказанное. Благими намерениями... Лидер неисправим: ходячее противоречие, заботливый эгоист. И все-таки: можно ли привыкнуть к чужому городу?.. Я посмотрел на соседей. Кто-то из них, коротая путь, уже мирно посапывал. Дождь действовал убаюкивающе, особенно в сочетании с мерным покачиванием наконец-то тронувшегося состава. Опустевшая платформа осталась далеко позади. В Сэндай курносый Ямабико прибывал через два часа, так что идея придремнуть имела резон. Правда, тем, кто едет на восток, цветные сны не снятся: из-за усталости сновиденья пассажиров утрачивают все краски. Отдохнувшие, готовые покорять новые вершины, сидят в поездах, несущихся в обратном направлении: в Нагою, Осаку, Токио, Киото... А на восток едут без сил, без денег и без надежд. Вся моя жизнь – сплошная дорога. Из ниоткуда в никуда. Приезжая в столицу, я скучаю по дому, по городку, где ничего не происходит, но где каждый раз, катя за собой тяжеленный чемодан, я подспудно мечтаю вернуться в давно ушедшее детство: там молодые родители и большие деревья, там я не вокалист крутой группы, а просто Хироши, как каждый третий в нашем дворе... Я ведь тоже привязан к своей малой родине, тоже скучаю по ней – ничуть не меньше, чем Тсу, только вот, в отличие от него, возвращаясь в Тохоку, я знаю, что скоро вновь полечу обратно – за работой, за жизнью, за судьбой... Разъезды никогда не кончаются. Токийцу этого не понять. «В западных окнах Ямабико однажды откроется моя неприметная станция. Там, где заходит солнце: таков, видимо, символичный закат маленьких городков. Ваши небоскребы устремляются выше, пытаясь проткнуть недостижимое небо, от псевдостоличан на улицах не пройти... Мы заполнили вас собой, но стали ли от этого вами?..» – печально подумалось мне. Скользнув взглядом по открывшейся панораме, я вдруг вспомнил слова Тсукасы и попытался посчитать этажи в наиболее отдаленных высотках, но не ощутил той привычки, о которой он говорил. Словно карточный домик, моя теория бесшумно рассыпалась, и, кажется, мне наконец стало ясно: функция, предполагавшая идентичность приезжих и коренных, решалась в «false». А еще я зря обижался: лидер спорил не со мной, а с моим утверждением. «Ты прав, Тсукаса-сан, – краткий вздох. Полуулыбка, обращенная к самому себе. – Я навсегда останусь тем же провинциалом, приехавшим покорять столицу: нелепо одетым, увешанным дешевыми аксессуарами ради крутизны, наивным, с дерзкими планами, увесистыми сумками и жутким северо-восточным акцентом. Чем громче я кричу, будто не понаехавший, тем сильней доказываю обратное. И это неизлечимо». Я постучал пальцами по стеклу. Сейчас мой старинный приятель, скорее всего, пил чай на кухне, не включая свет, чтобы с высоты смотреть на завораживающие автомобильные реки – так же, как я смотрел на бесконечные промокшие провода, растянувшиеся вдоль ж/д линий. Нет, я не мог привыкнуть к Токио, как бы ни уважал его: он шумный, электрический, грязный, в нем слишком много дорог, толп, зданий, машин... сумасшедших скоростей, подчиняющих время. Я не мог полюбить место, в котором нет ни минуты, чтобы послушать чириканье птиц, шум летнего ливня, просто посидеть в тишине, место, в котором и тишины-то, по сути, нет. Токио никогда не спит. Никогда не умирает. Никогда не заканчивается. «Столица не на карте, Тсукаса, – я невесело улыбнулся, – столица в голове». Шел дождь. На стекле оседали мелкие капли, и проплывающие за окном вывески растекались в сыром воздухе пятнами смазанных иероглифов. В левой руке я все еще сжимал бумажный талисман, найденный между страницами старой книги, собираясь подвесить его к зеркалу в машине спустя пару недель, когда опять вернусь в этот мокрый город. Если Тсу разрешит. Если Тсу вообще вспомнит: у него, как у Токио, на мелочи короткая память. «Считай этажи, будь с ним, ты нужен ему, Тсукаса. Ты, именно ты, не я. А я уезжаю».Сонца заходзе там, дзе знаходзіцца мой дом. Мой дом знаходзіцца там, дзе заходзе сонца.
The end Идея: 25.05.2014, написано и отредактировано: 20–22.08.2014. Петербург, Россия – Минск, Беларусь.