И ты бы упал со мной

– Я знаю, что теперь делать. У меня все получится. Здесь не может быть ошибки, я думал об этом долго, очень долго. Знаешь, они мне не поверят больше, никто не поверит, – Локи со странным любопытством вглядывается в лицо брата, – но ты скажи им. Тор, они послушают тебя, я знаю это наверняка. Растерянно складывает ладони на коленях, взгляд неожиданно становится равнодушным. – Что, если бы тогда, на мосту, Отец схватил меня первым? Не тебя, а меня? Я все равно бы отпустил, ведь остаться нельзя. И ты бы упал со мной. Тор, это так жестоко! Я ведь не такой. Ты знаешь меня так хорошо, я ведь не такой. – Знаю. Конечно, знает. Вся эта истории с битвой за престол – столь чудовищная для наблюдающих, столь эпохальное событие – для них самих, пропущенная через остужающий ветер времени, сравнялась с привычными детскими играми, с глупыми, но простительными проступками – искреннего раскаяния достаточно для того, чтобы забыть навсегда. – Тор, послушай, – Локи приподнимается на кровати, протягивает руки к брату и обнимает за шею, сплетая холодные пальцы в замок. Абсолютно невесомые руки, – Мы должны спуститься на Землю, я покажу тебе, куда Отец кинул молот. Ты сможешь поднять его, у тебя получится, ведь ты один – достоин. Тор отворачивается, чтобы не видеть эти серьезные глаза, не слышать этот доверительный шепот. Чтобы хоть на секунду забыть, что однажды в его жизни что-то пошло не так. – Локи, уже… – Это больно. Это больно каждый раз. Голос не слушается, превращаясь в хрип, и ему приходится прокашляться, чтобы продолжить, – уже поздно. Мы можем отправиться туда завтра. Завтра Локи не вспомнит об этом разговоре. Нужно согласиться и просто дождаться, пока он уснет. Как и всегда. Никто не понял, когда именно это произошло. Это страшно – всю сознательную жизнь видеть кого-то лишь миной замедленного действия, к которой нельзя приближаться, даже если очень любопытно, а потом вдруг в один момент осознать, что это уже просто тень. Тень кого-то, кто вот только что – можно поклясться! – был тут. Тень кого-то, кто взорвал себя сам. Тор сидит на кровати и растерянно перебирает складки на простыне. Рассветные лучи, даже приглушенные матовым стеклом окна, беспощадно высвечивают из темноты слишком острые очертания укрытой тонким покрывалом фигуры. Бледные ладони сложены лодочкой под головой, тонкие запястья, кажется, можно переломить двумя пальцами, болезненно тонкие черты лица искажены тревогой даже во сне. Угольные волосы спадают на глаза, на время ограждая от раннего пробуждения. Немного больше сна – и, может быть, хрупкие стены ясного сознания, так вероломно смятые чьей-то равнодушной рукой, можно будет восстановить? После всего, что произошло за это время, никто, кроме Тора, не решается заходить в эту спальню.