Без названия

Минхо сидел в картежной, низко склонившись над чертежами бегунов, думая о чем-то своем. Ведь столько всего пришлось пережить за эти несколько дней: этот шенк Томас, который, каким-то волшебным образом, смог в лабиринте убить гривера; паршивое состояние Алби; свихнувшийся Гэлли, который только то и делает, что обдумывает желание убить новенького; еще и эта новенькая с её странной запиской, из-за которой, собственно, происходит весь этот дурдом. — Кусок плюка какой-то! — выругался Минхо. — Ведь не может быть все настолько дерьмово? — Не может, конечно, — услышал страж бегунов за своей спиной. Парень обернулся и увидел у входа в картежную Ньюта. Рядом с ним бегун всегда чувствовал себя более уверенно, ведь от этого белокурого парня веяло каким-то теплом и домашним уютом — Минхо всегда удивлялся тому факту, что он способен вспомнить такие факты, которые являются не совсем значительными, как «домашний уют» — который успокаивал его и давал хоть какой-то мизерный, но все же шанс не свихнуться в этом дурдоме, точнее, приюте. Страж любил этого парня. Любил, но не хотел признаваться даже самому себе, ведь это может испортить репутацию такого крутого парня, который может найти выход из любой ситуации. Ну, как любой... Кроме лабиринта, конечно, но он над этим усердно работает. А от сплетен и разговоров о том, что такой крутой парень любит еще одного парня не избавиться. Да и дело вовсе не в толерантности… — О, Ньют, я тебя даже не заметил, — Минхо попытался выдавить из себя улыбку, но, скорее, это было больше похоже на оскал. — Конечно, не услышал, ты же был полностью погружен в самобичевание. Бывший бегун подошел к новым чертежам, которые, по большому счету, абсолютно ничем не отличались от старых. — Ну что? Есть что-то? — парень держал лист в руках и пристально смотрел на него. — Нет. Абсолютно ничего нет. Все так, как и было раньше. Как было вчера, позавчера, неделю назад, месяц, год… НИ-ЧЕ-ГО-ШЕ-НЬ-КИ! - бегун сорвался на крик. - Понимаешь, я больше не могу. Я схожу с ума в этом гребаном лабиринте! Мы все здесь сходим с ума потихоньку. Скоро придут гриверы и сожрут нас всех к чертовой матери! — Эй, парень, тише. Успокойся, ты чего ведешь себя, как наша чокнутая подружка Томми? — Потому что у меня больше нет сил, понимаешь? Мы без толку три года бегаем по этому гребаному лабиринту, а в итоге получаем целое ничего! Эй, вы, там наверху, или где там еще, вы меня слышите? Я сдаюсь! Мне надоело уже, хватит! — Минхо со злости смел все листы и чертежи, которые были сложены и отсортированы им самим же по датам. Хотя, теперь это не имеет никакой разницы. Ньют никогда прежде не видел своего друга в таком состоянии. Да, были разные ситуации за это время, пока они здесь находились, но чтобы он был до такой степени зол и обессилен — никогда. Он даже не знал, что делают в таких ситуациях. Поэтому, не долго думая, подошел к стражу бегунов — который стоял с закрытыми глазами и, снова же, погрузившись глубоко в свои мысли, будто пытался успокоить себя же — и просто обнял его. С такой нежностью, как будто Минхо — цветок, который нужно защитить от сильных ветров и бурь. Удивлению товарища не было придела, когда он почувствовал такие желанные, родные и теплые руки у себя на талии. Тяжесть родного тела казалась совсем другой, невесомой. Ньют положил голову на плечо парню: — Ньют... — единственное, что мог выговорить в этот момент Минхо. — Тише… Все будет хорошо. Томас нашел какую-то подсказку, которая должна помочь нам хотя бы в чем-то, — шептал парень на ухо. — Так что совсем скоро мы отсюда выберемся, я тебе обещаю. Ньют развернул своего товарища к себе и посмотрел ему в глаза. В карих глазах друга читалась любовь, нежность и преданность. Не долго думая, он подтаскивает Минхо к себе, накрывает раскрытым ртом его губы, заталкивая между ними язык и загоняя его куда-то в затылок. Страж бегунов отвечает ему на поцелуй. Не сразу, но отвечает. У Минхо такие холодные и сухие губы. Они отрываются друг от друга, переводя дыхание. — Ньют... — шепчет Минхо. — Я тебе обещаю, отсюда выберемся, — отвечает Ньют и выходит из картежной, снова покидая Минхо наедине со своими мыслями.