Обещание

      Снова начало нового буднего дня. Обычное весеннее утро. На небе ни облачка, солнышко все взбиралось на зенит. На улицах тихо, блаженство гулять по дорогам ещё спящего квартала. Возле парков прекрасно чувствуются свежие запахи растущей листвы. Роса покрывала изумрудную траву. Природа обновляет свое разнообразие в это время года.       Все главные события дня, как ни странно, происходят в знакомом фургоне с названием «Мороженое». В тронном зале все выглядит обыденно, но есть что-то такое, что придает обыденности загадочный оттенок. Серый будний день выделился среди бесконечных часов, постоянно неизменчивых, словно в день сурка. Что же такое сделало незабываемое ощущение неповторимости бытия? Вроде, все то же разноцветное стекло, из которого сделано окно, которое показывает красоту этому «темному» месту. Оттуда начинает появляться гамма разноцветных лучиков. Тот же скромный обеденный стол, который заполнен прекрасной любимой едой злодея, те же огромные книги, служившие ступенями к элитной вершине империи. Наконец, добравшись до главного — до трона, на котором восседал один из грязных тиранов, представляется необычная картина.       Кеннет Шпротски уже с раннего утра сидит на своем благородном престоле с печалью на лице. Его правая рука согнута в локте, и он облокотился на неё, поддерживая голову на ладони. Небольшое колебание головы говорит о том, что её хозяин хоть и спал, но уже успел устать. Сидя в легком расслабляющем положении, постоянно тяжело вздыхал, словно старец, познавший истину мира, и смотрит в окно, пытается проанализировать свои мысли, которые долго мучили енота. На коленях лежит любимая диктатору Пенелопа, поломанная на несколько частей. Может, из-за её поломки у диктатора началась депрессия?       Из узкого коридора неуверенным, неуклюжим шагом приближался Ноу-Нек. Он хотел доложить о состоянии дел. Судя по его нервным движениям и еле заметном поте на лице, то эти дела являются неприятными для владыки зла. Видно предательское дрожание рук и ног, животный страх перед гневом командира. От осознания того, что может диктатор придумать в качестве наказания, да или просто накричать, сердце скачет, как сумасшедшее. Собравшись с мыслями, крыса отогнала страх и приблизилась к трону.       — Командант, повстанцы захватили ещё одну свалку, — доложил Ноу-Нек официальным тоном, стоя в ширинке. Теперь, когда истина достигла ушей главнокомандующего, ему ничего не остается, как закрыть глаза, ожидая неслабых ругательств или пощечин за свою невнимательность и бестактность. Как маленький ребенок, который покорно ждет, когда на него выругается папа и накажет за проделки.       Но этого не произошло. Командант сидел в своей неизменной позе, только повернул голову к своему собеседнику. Ноу-Нек опешил от такой реакции. Минимум, чего он ждал, так это того, чтобы Кен поставил его в угол. Конечно, он проворонил за неделю больше половины свалок мусорной империи, а сам правитель и носом не повел, даже не возмутился за все это время. Взглянув в лицо своему командиру, военачальник увидел сожаление, какое-то отчаяние, его глаза хотели плакать, но сдерживал себя.       «Разве может обычная палочка быть настолько дорогой для Кена?» — первое, что пришло в голову Ноу-Нека. Его поражает такое поведение Кена, впервые за всю историю войны такая долгая и мучительная депрессия. Это выглядит куда более жалко, чем тогда, когда енота обманула Коко насчет награды. Понимая его состояние, крыса больше не может вымолвить ни слова. Он лишь наблюдал, как апатия диктатора проявляется на его мимике, его ленивых действиях.       Это кардинальное изменение енота произошло неделю назад. Тогда он ещё проявлял агрессию и прочие нехорошие качества, но хотя бы не был настолько подавленным. В последний раз приступы гнева наблюдались два дня назад, вот тогда он и сломал Пенелопу и больше не вставал с престола. По крайней мере, никто не видел, чтобы куда-то уходил их главный. То ли он сожалеет о том, что натворил, а, может, что-то другое заставляет пребывать в мрачном здравомыслии.       Теперь в этот тронный зал направился Зитзи, неряшливый ученый, чтобы проверить свои гипотезы. Как только он заметил Кена, беззлобно уставившись на него, то немного замедлил шаг, словно пугаясь потерять добычу. Зитзи усомнился в изменении состояния их команданта и поэтому не рискнул подходить и брать анализы для изучения. Ведь он тоже переживает за своего, так сказать, приятеля, если и дальше так дело пойдет, то ученый и военачальник будут искать новую работу. Одна мысль об этом заставляет их вздрогнуть, они привыкли к замашкам Кена и не представляют, как будут обходиться без него.       — Командант, можно я починю Пенелопу? — опасаясь, спокойно спросил опоссум.       Сначала, буквально три секунды, не было ни звука. Кен лишь отвел взгляд в сторону, поразмыслил над вопросом. В воздухе питалась гнетущая тяжесть ожидания.       — Валяй, — бесчувственно выразился Кен, лениво собирая части своей трости.       Эти слова не были выражены жесткой воли тирана, даже злобный взгляд куда-то пропал, он заменен на опустошенный взор.       Зитзи с быстрой, рекордной скоростью принял обломки трости и побежал в свою лабораторию, чтобы починить Пенелопу. Может, это хоть обрадует их команданта и поможет вывести из долгого стресса.       — Ноу-Нек, присмотри за армией, я прогуляюсь немного, — совершенно неожиданно, будто гром среди ясного неба, обратился тиран к военачальнику и поднялся с сидения. За это долгое время это первый подъем Кена с престола. Видимо, его что-то тяготит, раз он хочет выйти на улицу. Раньше он никогда не выходил без крайней надобности.       Кен лениво и неторопливо выходил из своих владений и пошел по неизвестному направлению. Ему не нужно выбирать маршрут, чтобы просто выпустить пар и все обдумать. В очередной раз он аккуратно достает небольшую, пожелтевшую от времени бумажку, на которой написано письмо. Снова пробежался по тексту глазами и сложил письмо. С каждым новым прочитанным разом, Кена все больше уходит в раздумие. Оно настолько погружает в небытие, что даже не замечает, как на него оглядываются обычные прохожие на улице. Ему было все равно, главное — понять, как избавиться от этого чувства обиды, смешанное с гневом, яростью, сожаления. Заворачивая в первый попавшийся поворот, енот не надеялся встретить никого знакомого. Будь это Эйб, то он сразу посмеялся над ним, какой же он неудачник, что не увидел, как половина империи потеряна. Это тот, кого меньше хотелось видеть.       Угадать, что же произошло дальше, не сложно. Если применить закон подлости, то можно посмотреть, что команда Эйба освобождает одну из очередных свалок. Прямо над головой Кена. Только и слышатся ругательства Эйба, чтобы Мэдмен не кидался в него кожурой от банана. Различил Кен средь шорохов топот большого слепого крота, который переносил мешки поближе к канализации. Там ждала его Коко для того, чтобы перетащить еду вниз. Оригинальный способ увести все из-под носа у Ноу-Нека.       Кен ничего не сделал, даже не стал кричать что-то типа «Эй, это моя свалка!», он просто пошел дальше, прочь от ненужных свидетелей его беспомощного состояния.       Диктатор направился в противоположную сторону от GLF, но попытка уйти незамеченным, оказалась провалена.       — Эй, Кен, — окликнул енота до боли знакомый мужской голос.       Сначала тиран и не хотел обращать на брата никакого внимания, но когда его позвали во второй раз, то он соизволил повернуться корпусом к говорящему.       — Ты в курсе, что потерял три пятых части своих свалок? — издевательским голосом спросил Эйб, — ах, да, они никогда твоими и не были.       — Заткнись, — зашипел Кен. Его старший брат подлил масло в огонь чувств у измученного енота.       Не продолжая спора, который и так мог бы продолжиться надолго, командант отвернулся от команды Эйба и уходил стремительно от глаз этого ненавистного им врага. Мысленно представляя унижения и страдания Эйба, енот успокоился, приходя в здравый ум.       «Все этот Эйб, вечно смеется надо мной» — обидчивым голосом говорило сознание.       Тиран долго бродил по кварталу, около нескольких часов, не зная, куда себя деть. Для него не найдется ни одного уютного местечка, кто бы принял его такого, какой он есть. Нет ни одного грызуна, что мог бы послушать причины страдания этого енота. Впервые диктатору стало настолько одиноко, что просто рвало маленькое сердечко. Присев на скамейку, стоящую неподалеку от него, он старался расслабиться и не думать ни о чем. Правда, это трудно давалось животному, переживающему стресс ближайшие семь дней. Сжимал руки в кулак, тряс головой, чтобы прогнать прочь непрошенные мысли. Многие способы считалок тоже не помогали. Вскоре, Кен просто сдался и облокотился на спинку скамейки.       «До сих пор вечером достаточно холодно» — говорило подсознание диктатора, — «Хотя, мне плевать, лучше уж замерзну, чем вернусь назад».       Еле чувствительный холодок прошелся по всему телу. Теперь изо рта выпускался заметный пар. С каждой минутой становится прохладно. Это связано с уходом прекрасного солнца за серые облака.       — Брат? — Енот почувствовал кончиками ушей голос Эйба.       — Нет, я Ноу-Нек, — съязвил диктатор.       Эйб же сел рядом с братом. Тому лишь стало не по себе. Все старался отодвинуться подальше от своего врага. «Что? Пришел, чтобы смеяться надо мной?» — все тем же обидчивым криком говорило подсознание. Лидер повстанцев взглянул на своего младшего брата, принял серьезное лицо. Не всегда же он видит неспокойное унылое, слегка грустное лицо.       — Что-то случилось? — наконец-то, осмелился спросить он.       — Ничего, — резко оборвал диктатор, все стараясь не смотреть в глаза собеседнику. «Ещё не хватало тут каяться во всех своих грехах и обидах», — думал об этом Кен со всей злобной отдачей.       — Нет, что-то случилось, — пытался добиться честности второй, — ты неделю не появлялся, не уследил за своими владениями, а сейчас ведешь себя, мягко говоря, странно.       Наступило грозное молчание. Кен до сих пор сидит спиной к Эйбу. Если прислушаться, то можно услышать сопение молодого диктатора. Похоже, что вот-вот заплачет.       — Расскажи мне, я же твой брат, — Эйб рискнул завоевать доверие своего младшего товарища, чтобы успокоить, заодно и узнать, что же так довело его.       В ответ был показан знакомый листок с письмом внутри. Заинтересованный лидер повстанцев раскрыл листочек и начал читать. «Это был последний день, когда я с Вами, мои дорогие ребятишки! Я ухожу из Вашей жизни, возможно, навсегда. Не переживайте за меня. Когда Вы повзрослеете, то тогда поймете, почему мне пришлось оставить таких милых детишек. Для меня Вы останетесь такими малютками даже через десятки лет. Как бы хотелось увидеть таких взрослых енотов, но, к сожалению, этого никогда не случится. Постарайтесь вырасти хорошими и послушными. Присматривайте друг за другом, не деритесь и не ссорьтесь. Я не смогу выдержать мысли, если Вы начнете воевать. Это же так ужасно! Эйб, очень надеюсь на то, что ты будешь енотом с хорошими качествами и тем, кто поможет младшему брату в беде, да и ты, Кеннет, не будь обузой для него, помогай во всем и не жалей своих сил, чтобы достичь того, чего мечтаешь. Вы для меня лучшие дети и лучшая семья. Я Вас люблю. Не забывайте о моих просьбах.

Эйбу и Кеннету. С любовью, мамочка!»

      Внимательно прочитав письмо, Эйб сложил пергамент.       — Что это? — решил убедиться Эйб, что это не очередная шутка от Кена.       — Это письмо от матери, когда она ушла от нас, — ответил монотонным голосом енот, — тогда она вручила его мне, и я обещал, что прочту и выполню все её желания. Потом, вскоре, я спрятал письмо в Пенелопу и забыл об этом на несколько лет. Неделю назад, я случайно сломал Пенелопу, и оттуда выпало это. Когда снова прочел последнее письмо, то понял, что не выполнил ни одну просьбу нашей матери. Тогда я не знал, что делать. Я превратился в того, кого бы ненавидела мама. Начали проясняться многие воспоминания из детства. Именно сейчас я осознал, что больше не хочу воевать с тобой и не хочу быть таким ужасным. Сколько мы бы с тобой не ссорились, не дрались, это никогда не давало нам никакого удовлетворения, и не было смысла в этих войнах. Ещё я понял, даже если бы я победил тебя, то не смог бы убрать со сцены жизни, потому что не испытываю никакой злобы на родного брата.       Эйб был потрясен. Весь монолог он только и мог понять, что у этого злого на весь мир енота остались хорошие и добрые чувства. Эти признания были ничем иным, как окончанием бессмысленной войны между кровными братьями.       К тому же, после высказанного, Кен, наконец, сбросил с себя ношу, которая, оказывается, была несколько лет за плечами молодого енота. Он повернулся к старшему и было заметно, что он улыбался искренно, без доли язвительности и злобы. А второй лишь смог улыбнуться в ответ.       — Я рад, что ты до сих пор слушаешься так же верно, маменькин сынок, — ласково произнес Эйб, хлопая Кена по плечу.       — Молчал бы, а то могу снова объявить о начале войны, — посмеялся уже пришедший в себя тиран, бывший тиран.       Так, благодаря обычному письму от мамы в прошлом смогло вернуть мир и покой как между семьёй, как и в квартал.