Особые отношения

- Не пялься, - уже в третий раз за последние полчаса прошипел Минхо, и ткнул Томаса в бок свободной рукой. Другой он отчаянно, как утопающий за соломинку, цеплялся за поручень, но, так как автобус швыряло из стороны в сторону, словно водитель твердо решил довезти до конечной остановки одну большую отбивную из человечины, толку от этого было мало. Томасу, зажатому между двумя пышными дамами, которым давно пора было ездить на такси, повезло немногим больше. С одной стороны - его не бросало по всему салону, а с другой - дамы пыхтели, как озлобленные бегемотихи и напирали с двух сторон, явно намереваясь выдавить из него жалкие остатки хорошего настроения. Но и это было не самым страшным. Прямо напротив Томаса, спиной к нему и Минхо, сидел парень и уже почти пятнадцать минут внимательно изучал странные фотографии, на которых были запечатлены разные внутренние органы во всей своей красе. Сердце, печень, легкие. Это в паре с душным салоном и постоянной тряской давало вполне ожидаемый результат. Минхо синел, бледнел, зеленел и грозился выблевать собственный желудок, если этот любитель расчлененки не прекратит рассматривать свои сокровища. Томасу было все равно. В университете он горбатился на профессора антропологии, а у того в кабинете можно было найти кое-что похлеще, чем просто безобидные фотографии. Он пытался рассмотреть лицо незнакомца, увлеченного анатомией, но тот так уткнулся в свои конспекты, что можно было любоваться только его затылком и длинными пальцами, которыми он нервно мял страницы тетрадей. Томас вертелся, вытягивал шею, но получал только тычки от Минхо и неодобрительные взгляды тучных дам, а незнакомец доставал все новые и новые изображения, испытывая выдержку всех пассажиров. Когда он извлек звезду своей коллекции - фото человека в разрезе - все, стоявшие рядом, заволновались не на шутку, а Минхо из зеленого превратился в какого-то полосатого и выразительно приставил ко рту два пальца. Томаса по-прежнему ничего не смущало, но по виду остальных можно было сделать вывод, что только он один и привычен к такого рода картинам. Нужно было действовать быстро, пока кого-нибудь особо чувствительного не вывернуло наизнанку прямо в битком набитом автобусе, поэтому он наклонился к парню, стараясь не потерять равновесие и не свалиться ему на шею. - Извините, - от незнакомца пахло сигаретами и домашними кексами, - вы не могли бы позаниматься в другом месте? Людям плохо. И в этот момент водитель автобуса лихо закрутил особенно крутой поворот, от чего люди повалились друг на друга, а две дамы так сжали Томаса, что он не устоял и полетел прямо на парня с фотографиями и конспектами. Он уткнулся носом ему в шею, одной рукой уперся о спинку сидения, а другой о чужую коленку и только так смог приостановить падение. Запах сигарет стал более резким, а свитер с высоким горлом больно колол нос. Он мог бы еще долго находиться в такой позе, наплевав кто там что подумает - ему удобно первый раз за всю поездку! - но его руку стряхнули с колена, а чужой голос насмешливо прозвучал над самым ухом: - Ньют, - и, так и не дождавшись внятного ответа, решил любезно пояснить: - Лучше, чтобы мы знали имена друг друга, прежде чем ты решишь усесться ко мне на колени. Как зовут тебя? Томас вдруг с ужасом почувствовал, что начинает краснеть, и не нашел лучшего выхода из этой идиотской ситуации, чем пробормотать извинения и начать пробиваться к выходу, бросив Минхо на растерзание толпы, хотя его остановка была едва ли не самой последней. Но, прежде чем выйти из автобуса, он все-таки оглянулся и напоролся на внимательный взгляд этого парня. Ньют. Томасу было как-то не по себе весь оставшийся день. Он уронил скелет, который профессор любил, как родного сына, заблудился в коридорах, которые всегда напоминали ему лабиринт, и, в конце концов, послал все свои обязанности далеко и надолго, и просто сбежал, мечтая сейчас оказаться дома и не выходить оттуда дня два, а то и больше. На выходе он немного задержался, роясь в карманах и пытаясь понять: хватит ли ему денег на проезд. Он как раз боролся с последней монеткой, которая никак не желала являться на свет, как вдруг почувствовал, что кто-то стоит прямо за его спиной и повернулся, чуть не врезав локтем Ньюту прямо промеж его наглых глаз. Но тот отскочил так резко, что Томас засомневался: смог бы он достать его, если бы даже захотел? Они несколько секунд стояли молча и пялились друг на друга, пока Ньют не отвернулся и не похлопал себя по карманам. - Ты тоже тут учишься? - спросил он и предложил Томасу сигарету из полупустой пачки, он послушно взял одну, хотя не курил. - Я здесь работаю, - ответил он, пытаясь получше рассмотреть своего собеседника. Встрепанные ветром светлые волосы, какое-то слишком хрупкое телосложение и синяки под глазами, которые четко давали понять, что он-то тут точно не работает, а гнет спину над учебниками, как прилежная первоклассница. Ньют выпустил колечко дыма и поднял глаза на небо. - Будет дождь. Он не был похож на Минхо, который в первую же минуту знакомства умудрился напихать в Томаса столько информации, что она у него через уши лезла, который вечно говорил одно, а имел в виду совершенно другое и который один раз спрыгнул со второго этажа на спор. Он выглядел спокойным и взрослым, хотя, скорее всего, был младше Томаса на пару лет. Он выдыхал дым красивыми кольцами и разговаривал с ним о погоде, словно был его другом, а не незнакомцем из автобуса, который даже имени его не знает. - Томас, - Ньют удивленно посмотрел на протянутую руку и усмехнулся, протягивая свою в ответ. Его ладонь была вся исписана формулами, словами и цифрами, и Томас рассматривал все это до тех пор, пока Ньют не шевельнул пальцами, напоминая, что именно он должен сделать. Домой они шли вместе, потому что оказалось, что живут в одном районе, а денег на проезд Томасу все равно бы не хватило. Он шел, засунув руки в карманы, и слушал голос Ньюта. Не его рассказ о том, какой же все-таки преподаватель по анатомии козел и не то, что он недавно переехал на новую квартиру, а именно его голос. Он был тихим, но мог звучать то громче, то еще тише, и его не покидала мысль, что он бы охотно послушал стихи в исполнении своего нового знакомого. Томас рассматривал его профиль совершенно открыто, ведь рядом не было Минхо, который бы зашипел свое коронное "не пялься" и ткнул его в бок, а Ньют болтал о всякой ерунде и старательно делал вид, что ничего не замечает. - Мне нужно еще заскочить кое-куда, - заявил он, когда они уже почти были на месте, и Томас едва удержался, чтобы не ляпнуть "куда", он даже губу прикусил на всякий случай и только небрежно кивнул в ответ. Ньют похлопал его по плечу и быстро зашагал прочь, не оборачиваясь и как-то странно припадая на одну ногу. И отлично. А то, обернувшись, увидел бы, как кое-кто задумчиво провожает его глазами до тех пор, пока он не исчез за углом. Томас, который еще совсем недавно мечтал поскорее попасть домой и не высовывать нос на улицу как можно дольше, проторчал возле подъезда довольно долго, надеясь, что Ньют вновь покажется на дороге и он сможет узнать, где же он живет. В конце концов, он совсем промерз на холодном осеннем ветру и стал неторопливо подниматься по ступеням. Образ нового знакомого не выходил у него из головы. Оказавшись дома, он как на автомате проглотил пару бутербродов, предусмотрительно слепленных еще утром, бросил тарелку в раковину, решив, что приберет все завтра, потому что все, на что он был способен сейчас - это ходить, шатаясь, натыкаться на углы, думать о сегодняшнем дне и вспоминать тот неловкий случай в автобусе. Ему пять раз звонил Минхо, но Томасу становилось плохо всякий раз, когда он представлял, как друг будет на него орать за то, что он бросил его одного в автобусе, поэтому он подпевал мелодии, стоящей на звонке, но трубку не брал. Он пропустил еще два звонка и заснул, так и не дождавшись третьего. Разбудил его стук в дверь. Часы показывали половину второго ночи и что-то подсказывало, что порядочные люди в такое время сидят дома, а не ломятся в чужие квартиры. Томас крался к двери, как ниндзя, прислушиваясь к каждому звуку. За окном шумел дождь, ночной гость выстукивал какую-то мелодию, изредка пуская в дело ноги, иногда что-то выкрикивал и невнятно ругался. - Кто там? - вежливо поинтересовался Томас. В ответ завопили что-то вроде "открывай" и "это срочно". Его взяло только вот это "срочно", так бы он никогда не вздумал интересоваться, кого же это принесло на ночь глядя. Он щелкнул замком и приоткрыл дверь. Удивился и распахнул ее настежь. На пороге стоял Ньют, мокрый до нитки, будто попал под сильный дождь, прижимал к груди такого же мокрого черного кота и смотрел на Томаса так, словно он ему этот ливень и наколдовал. - И снова здравствуй, Томми. Ты меня затопил, - сказал он и все сразу же встало на свои места. Шум дождя, под который так сладко спалось, - это и не шум дождя вовсе, это вода, льющаяся через край раковины. Теперь понятно, почему Ньют смотрит на него, как на врага народа, он вполне справедливо может двинуть ему по лицу, чтобы в следующий раз память не отказывала. Но вместо этого он сунул Томасу в руки кота, который явно был в шоке и еще не пришел в себя, отодвинул его с порога и пошлепал в кухню, где вода тут же прекратила шуметь. - Меня залило прямо в постели, - закричал он оттуда, - и я сразу подумал, что это дело рук какой-нибудь престарелой тетушки с провалами в памяти, но никак не твоих. - Ты только переехал? - Томас запоздало удивился. - И ты первый поздравил меня с новосельем, Томми. Томми. Вот, что было не так. Его даже Тереза - подруга детства - называла коротко - Том, а тут появляется этот парень и сразу же сокращает его имя до милого и ласкового. Он пару раз повторил про себя это "Томми" и невольно улыбнулся. Квартира Ньюта больше напоминала промокшую картонную коробку: обои сморщились, ковры неприятно хлюпали под ногами, и стоял неприятный запах сырости. Ньют бегал из комнаты в комнату, охал, причитал над испорченными конспектами, метал в сторону Томаса яростные взгляды, и собирал уцелевшие вещи. Виновник погрома скромно топтался у стены, чувствуя себя неимоверно виноватым. Он хотел как-то помочь, замять свою вину и, глядя на разоренное жилище Ньюта, вдруг принял решение. - Ты можешь пожить пока у меня, - предложил он. Ньют прекратил носиться туда-сюда и замер. - Тебе не будет неудобно? Нет, все-таки он удивительный! Его самым наглым образом затопили, испортилось множество вещей, а он еще не хочет стеснять виновника всего этого своим присутствием. Где вообще таких берут? Томас опять почувствовал, что начинает краснеть, поэтому вместо ответа подхватил один из ящиков с уцелевшими вещами и потащил его к себе. Когда они перетащили все необходимое и привели обе квартиры в относительный порядок, уже начинало светать. Ньют пришел в ужас и паниковал до тех пор, пока Томас не уложил его в постель насильно, заявив, что лучше поспать пару часов, чем вообще не спать. Он дал ему свою старую футболку, вместо его мокрой, и Ньют отрубился моментально, едва его голова коснулась подушки. Черный кот, который, обсохнув, превратился в нечто круглое и пушистое, нагло устроился у него на спине, проигнорировав свободное место рядом. Томас смотрел на эту картину до тех пор, пока сам не уснул. Утром они чуть не опоздали на автобус, потому что Ньют категорически отказывался идти куда-либо без новой пачки сигарет, и стоял в очереди до победного, пока Томас заговаривал зубы водителю автобуса, решив не дать тому уехать любой ценой. Они сели рядом и спустя пять минут Ньют снова уснул, удобно устроив голову на плече Томаса. А он сидел, отчаянно борясь с прилипчивым сном, и слушал его дыхание. Правда, в конце концов, он сдался и их спасло только то, что автобус затормозил так резко, что они оба чуть не полетели головой вперед. Возле университета Томас вручил Ньюту запасной ключ от своей квартиры и номер телефона, а он похлопал его по плечу, улыбнулся и ушел, оглядываясь через шаг, прекратив это только тогда, когда чуть не сшиб с ног какого-то недокормленного первокурсника. Томас закатил глаза, изо всех сил стараясь не улыбаться во весь рот, как идиот. Профессор зверствовал. Он ревел, как раненый медведь, когда его помощник уронил кусок мела, разбив его на два кусочка поменьше, орал на запуганных студентов в два раза громче и заставлял бегать за кофе каждые двадцать минут. Томасу хотелось ругаться и скандалить, а еще швырнуть в этого старого зануду пластиковыми костями, но он проявлял чудеса терпения, позволяя себе лишь корчить выразительные рожи за спиной профессора. Досталось и Минхо, который забежал к Томасу узнать, жив ли он и что вообще происходит, вместо вопросов он лишь подозрительно посмотрел на друга и покачал головой. От нервного срыва Томаса спас только Ньют, который проходил мимо по коридору во время одного из перерывов, зевая и пошатываясь. Он даже не стал возражать, когда его схватили за локоть и поволокли к выходу из этого ада на земле. Томас держал его за руку, когда они шли к остановке, держал, когда ловил такси, не отпускал и тогда, когда они ехали домой. К нему домой. - У меня была еще одна лекция, - вяло заявил Ньют перед дверями квартиры, упираясь лбом в стенку и ожидая, пока Томас разберется с замком. - Ты меня нагло похитил, Томми. Ответ был грубоватым, но четко давал понять, куда могут идти эти лекции вместе с агрессивно настроенными преподавателями. Ньют соглашался, зевал и ерошил его волосы, называя этим ласковым именем, а Томасу впервые было так спокойно рядом с человеком, которого он знает несколько дней. Они смотрели по телевизору какие-то идиотские передачи про диких животных, потому что Ньюту нравилась фоновая музыка, они обклеили стены теми самыми фотографиями, от которых некоторые пришли бы в ужас, потому что так легче было запоминать все названия, Ньют пытался причесать своего черного кота, которого, почему-то, называл Лаем, но получил расцарапанные ладони и укушенный палец. Томас ронял скелеты, путал локтевую кость с бедренной и приносил профессору кофе с двумя ложками сахара вместо двух с половиной. Он чувствовал себя где-то между небом и землей, когда возвращался домой после рабочего дня и видел чужие ботинки на пороге. Ньют обычно сидел в кухне и курил в форточку, но при виде Томаса улыбался, выбрасывал окурок, махал руками, пытаясь разогнать едкий дым, и спрашивал, как прошел его день. "Хреново, потому что ты ответил только на пять моих сообщений из пятнадцати." Ньют читал на латыни громко и выразительно, а Томас подвывал дурным голосом и серьезно заявлял, что из него только что изгнали демона. Ньют курил и жарил блинчики по утрам, половина из которых так и оставалась на сковородке, а другая половина, которую удавалось отодрать, выглядела еще более жалко. Кот Лай презрительно отворачивался и чихал, когда ему предлагали это попробовать. - Ты мне нравишься, Томми, - сказал как-то Ньют, отрываясь от своих конспектов и учебников. - Это странно, но я рад, что мою квартиру затопил именно ты. Томас мог сказать, что ему нравится в нем многое. Ему нравится его голос, его привычка закусывать губу и морщить лоб, нравился его запах и даже его блинчики, хотя он так и не рискнул их попробовать. Ему нравилось, как он называет его - Томми - и улыбается до веселых морщинок в уголках глаз. Но вместо того, чтобы сказать все это, Томас промолчал и Ньют медленно опустил глаза, вновь зарываясь в ворох тетрадей. На следующий день Томас вновь похитил его прямо с лекции по химии, наврав преподавателю что-то о рожающей кошке, и долго тащил по коридору, бормоча все то, на что у него вчера не хватило духу. В конце концов, Ньют, которому надоело врезаться лбом в стены на поворотах, остановил его и заставил посмотреть на себя. - Ты мне нравишься, Ньют, - выпалил тогда Томас и не решался дышать до тех пор, пока не получил в ответ теплую улыбку и быстрый поцелуй в уголок губ. Впервые за долгое время все было так, как должно было быть. И запах сигарет в квартире по утрам, и непонятная черная материя, притворяющаяся блинчиками, на завтрак, и долгие разговоры перед сном, и осознание того, что ты не один. Больше - нет. Когда группа ремонтников закончила копошиться в квартире Ньюта, устраняя последствия потопа, и, торжественно дребезжа ведрами и какими-то странными инструментами, заявили, что все готово и можно вновь жить там спокойно, не опасаясь, что ночью на тебя упадет потолок, Томас почувствовал себя так, будто у него что-то украли. Исчезли фотографии со стен и пачка сигарет с подоконника, Ньют забрал даже свой любимый кактус и черного кота, который отчаянно не хотел покидать обжитое место. Томасу оставалось только таскаться за ним по пятам и горестно вздыхать всякий раз, когда очередная вещь исчезала в большой коробке. Сказать "останься" не хватало духу, он уже в шестой раз открывал рот и в шестой раз давился словами. Ему хотелось объяснить Ньюту, что без него ему будет плохо, пусть и живет он этажом ниже, что он привык к его ужасной готовке и кривому кактусу в надтреснутом горшке, хотел сказать то, что уже говорил однажды в коридоре университета, но язык словно прилип к небу и не оставалось ничего, кроме как выразительно молчать и страдать. - Спасибо за гостеприимство, Томми, - сказал Ньют уже на лестничной клетке, задержавшись дольше, чем нужно. Он улыбнулся и протянул руку, Томас держал ее до тех пор, пока чужие пальцы не выскользнули из его ладони. Было слышно, как хлопнула входная дверь этажом ниже и он в который уже раз пожалел, что рядом нет кого-то, кто мог бы дать ему хороший подзатыльник и пнуть так, чтобы по ступенькам слетел, заодно вправив себе мозги. Этой ночью Томас так и не смог заснуть. Его не оставляло навязчивое чувство, что не хватает чего-то крайне важного. Чужого ровного дыхания рядом, едва уловимого запаха сигарет, того, что на него закидывали то ногу, то руку, то все и сразу. Не хватало шипящего шепота, которым Ньют интересовался, не спит ли Томас, и особенно остро не хватало тепла чужого тела рядом. Хотелось открыть воду во всех комнатах и забыть об этом до утра, чтобы все вновь повторилось, хотелось каждый день ездить с Ньютом в одном автобусе, забитом до отказа, и красиво падать ему на грудь, ссылаясь на жуткую тряску и давку. Часы показывали половину второго ночи, когда Томасу осточертело пялиться в потолок и обзывать себя всеми обидными прозвищами, которые он только мог придумать. Он вышел на лестничную клетку в одной растянутой футболке и пижамных брюках, зябко ежась прошел на этаж ниже и постучал в заветную дверь. Не костяшками пальцев, а кулаком, словно он вернулся к себе домой и впустить его должны в любом случае. Ньют открыл ему почти сразу и несколько секунд ожесточенно тер заспанные глаза, пытаясь понять, кто осчастливил его своим визитом в столь поздний час, у его ног вертелся Лай и критически осматривал ночного гостя. Томас терпеливо ждал и, лишь дождавшись удивленной улыбки, улыбнулся в ответ. - Ты мешаешь мне спать, - заявил тогда Томас, поражаясь собственной наглости: - Может, - язык вновь предательски прилип к небу, но Томас, не на шутку разозлившись выпалил заветные слова быстро и громко, - ты останешься со мной?! Ньют шире распахнул дверь и дотронулся до его руки. - Это должен был услышать только я, а не все наши соседи, - он отступил в темноту своего жилища, увлекая за собой и Томаса. - И знаешь, этой ночью ты останешься у меня. Наконец-то все было так, как должно было быть.