***
Так, что-то я затянул с рассказами. Пора учить, но мне не хотелось. Я пообещал себе, что сразу возьмусь за биологию, только схожу к Бамблби. Мне повезло, что родители уехали сегодня на какой-то там по счёту медовый месяц, и я мог не скрываться в доме. Непонятно зачем я захватил с собой тетради, которые так упорно раскладывал, и направился в гараж. Я немного удивился, когда не застал Камаро в его пристанище. Неизвестно, почему он стал таким тихим, может, попросил Рэтчета подправить ему характеристики. Ну ладно, не суть. Идти обратно мне расхотелось, и я остался в гараже, на диване, уныло приткнувшимся в углу. — Итак... История развития биологии... — полнейшая нудятина. Чтобы мне хоть немного разгрузить мозги, я загрузил работой руки, переписывая материал мелким почерком на узенькие листочки. Я не был уверен, что смогу воспользоваться шпаргалками на пересдаче, но попытаться стоило. Я уже хотел наплевать на всё это дело, но меня отвлёк длинный гудок грузовика с улицы. Быстро сообразив, кто бы это мог быть, я пошёл открывать двери. Меня встретил ослепительный свет фар. Я стремительно отошёл с пути, прикрыв глаза рукой. Когда зрение постепенно пришло в норму, я наконец увидел блестящий корпус Оптимуса Прайма. Он успел трансформироваться и присесть на пол. (Оптимус был слишком высоким для этого гаража, а вот Бамблби он приходился как раз). — Здравствуй, Сэм. — Привет, Оптимус, — Прайм всегда приезжал без предупреждения. — Ты мог бы позвонить. Я не уставал напоминать ему об этом. — Мог бы. Прости, — и про извинение этот благородный трансформер никогда не забывал. — Я оторвал тебя от занятий, — он покосился на кипу тетрадей. — Ничего страшного, — я улыбнулся. Мы немного помолчали. Я уселся рядом с Праймом. — Ты не знаешь, где Бамблби? — Я отправил его на задание. Мне надо было с тобой поговорить, — а вот это уже интересно. Я уже открыл было рот, чтобы спросить, но он пресёк мою попытку заговорить. — Я хотел бы сразу перейти к делу. Почти год назад у нас произошёл... — он запнулся. Я решил ему помочь, так как понял, про что он говорит. — Секс? — о, мне кажется, или Оптимус засмущался? Как это мило. — Да, что-то в этом роде. Можно мне узнать, ты не презираешь меня? — презираю, и ещё как! За то, что он не смог расставить все точки над «i» сразу после! Ну а так, нет, не презираю. — Конечно нет. Я не против сделать это ещё раз, но только после того, как выучу биологию, — на его фейсплейте играло ошеломление. Человеческое отродье, которое чуть не потеряло кисти рук и было изнасиловано огромным роботом не только не презирает его, но и хочет ещё? Невозможно! Я честно хотел повторить. Наверно потому, что я человек, и обычных разговоров и прикосновений мне мало? Я люблю его и без всякого секса, но зная, что между нами может быть что-то большее, я не могу так просто сдаваться. Даже такая большая цена, как мои руки и другие части тела не смогут меня остановить. — Я никогда бы не смог тебя презирать, потому что люблю, — я взял тетрадь и лёг на пол. — Теперь можешь делать со мной всё, что захочешь. Если захочешь, конечно. Оптимус навис надо мной, опустил тетрадь и заставил меня взглянуть в его оптику. — Я тоже тебя люблю, Сэм, — он вернул тетрадку на место. — И постараюсь быть аккуратнее. Подвижные серво огладили моё тело через ткань. Стараясь отвлечься от таких желанных ощущений, я начал читать вслух. Я не помню, что я читал. Скучная биология не помогала — мозг полностью концентрировался на постепенно теплеющих прикосновениях. Оптимус проник под футболку, я декламировал историю изучения клетки. Поверх тетради я видел фейсплейт Прайма, не прикрытый защитными пластинами. Он был сосредоточен на своих действиях, дотрагиваясь кончиками пальцев моей кожи и пока что обходя стороной напряжённые соски. Было так приятно снова чувствовать такие нужные сейчас прикосновения, нужные тогда, когда буквально всё валилось из рук. Мои руки потеряли твёрдость и уронили материалы. Оптимус отнял одну руку от моего живота, поднял тетрадь с моего лица, навёл на неё лучи васильковой оптики и просканировал. — Кто и в каком году изобрёл примитивный микроскоп, — родной, но далёкий голос задавал неуместные в этой ситуации вопросы, а манипуляторы, стянувшие с меня футболку, дотрагивались до моей груди и шеи. Прайм склонился ещё ниже, к моему лицу. — Захарий Янсен в тысяча пятьсот девяностом году, — его губы накрыли мои. Шершавый металл оставлял царапины на коже, но я не чувствовал, как кровь сочится из них. Казалось, что Оптимус находился везде. Так оно и было. Его манипуляторы в несколько раз больше моих рук, его губы закрывали половину моего лица, но при этом мне казалось, что мы одного размера. Он оторвался от моих губ. — Молодец, — его фейсплейт опустился к незащищённой шее, и я ощутил горячую влагу его глоссы. Мои мысли разлетелись вдребезги, кровь проникла в рот. Оптимус ласкал мою шею, изредка прерываясь, чтобы спросить ещё что-нибудь из биологии. После очередного вопроса он вдруг пустил по глоссе небольшой разряд тока. Моё сердцебиение подскочило выше некуда. Разряд был сравнительно небольшим — как-будто свитер, долго пролежавший в шкафу, но на меня он подействовал ошеломляюще прекрасно. По моим ощущениям язык присох к нёбу, но я исправно отвечал на вопросы хриплым голосом, будто не своим. Я пытался поймать взгляд Оптимуса, в те моменты, когда он поднимал голову, чтобы посмотреть на меня. Мне хотелось понять, делает он это по собственной воле или по моей прихоти. Я слышал, как он сказал, что любит меня, но я должен был убедиться, что он получает от этого хоть какое-то удовольствие. — Основные положения клеточной теории, — глосса смачно прошлась по груди, задев соски. Я уже не мог говорить из-за его действий и электрических разрядов, но послушно проговаривал долбаные положения долбаной теории, перемежая речь стонами, которые уже начали у меня вырываться. Серво Оптимуса не смогли справиться с пуговицей на джинсах, поэтому он разорвал всю застёжку вместе с ширинкой. Я потянулся рукой к его шлему; конечность безвольно шлёпнулась на цемент, когда Прайм стянул трусы и окатил горячим воздухом стоящий член. — Оптимус! — я чуть не кончил, когда прозвучал вопрос про элементарный состав живых организмов и Оптимус накрыл глоссой мой член, — В клетке находится... ммм... примерно... восемьдесят один химический... элемент... Оптимус... — он на секунду оторвался от меня. — Что, Сэм? — Зачем ты это делаешь? — я не видел в фейсплейте Прайма ни одной эмоции, показывающей, что ему хорошо или приятно. — Я хочу доставить тебе удовольствие, потому что я люблю тебя. У людей и трансформеров эти стремления одинаковы, — он заглянул мне в глаза, стараясь уловить любое изменение мотивов или настроения. — Тебе самому это нравится? — я протянул руку, и Оптимус сдвинулся выше, к моему лицу. Я погладил его губы, влажные от топлива и шершавые, оставляющие царапины; провёл рукой по щеке, иссечённой мелкими шрамами, дотронулся до антенн, дрогнувших от моего прикосновения. — Мой процессор сгорает от этого, Сэм, мои вентиляционные системы не выдерживают такого напора воздуха, когда я пытаюсь сдержаться, чтобы не навредить тебе. Я готов жертвовать ради тебя всем, даже собственным благополучием. А сейчас давай займёмся... биологией? Оптимус быстро метнулся к моему члену, и электричество разлилось по моим венам. Разряд разграничивал области ожога и обычного укола током. Я уже сам, без подсказки, рассказывал о микро- и макроэлементах, называя все элементы в том порядке, в котором они написаны. — Оптимус... — я кончил с его именем на губах. Удерживая себя на грани сознания, я пытался дотянуться до Прайма, но он ускользал от меня, всё дальше, дальше...***
— Так, Уитвики... — преподаватель зачитывала оценки. После того, что мы творили с Оптимусом вчера, я не надеялся на продолжение обучения. Сжав кулаки под столом, я зажмурился. — Пять! — Что?!