Ни о чем не сожалея

«Ты любила смотреть на дождь из окна, а я любила бегать по лужам. Странно». Черное небо рваной пеленой затягивали свинцовые тучи. Словно скелеты древних динозавров взметались к звездам, скрытым этой беспросветной мглой, столбы линий электропередач. Мерно гудела сеть проводов, разгоняя по металлическим жилам потоки энергии. Воздух казался удивительно тяжелым, словно он забыл о верном давлении на поверхности земли в одну атмосферу. Тротуары, залитые искусственным светом мерцающих фонарей, изрытыми трещинами полотнами убегали за горизонт. Ночь заполняла мир иллюзиями снов, обнажая неприглядную истину человеческих мыслей и желаний. Но спали в эту ночь не все. Хрупкая девушка в странном, защитного цвета наряде брела по пыльному растрескавшемуся асфальту, опираясь о трезубец. Самый настоящий трезубец — боевой. Вот только одета брюнетка была в короткую юбку, слабо пригодную для войны, и слишком тесный для активных боевых действий пиджак. Правый глаз девушки, отчего-то стянувшей волосы на затылке в похожий на иглы дикобраза хвост, скрывала черная пиратская повязка с «Веселым Роджером». Словно издевка. А может, вызов миру, попытка крикнуть: «Эй, я потеряла глаз, но не сдалась, как не сдались корсары! Не списывайте меня со счетов!» Но ее списали. Давно уже списали со всех счетов. Девушка покачнулась. Бледные руки с вечно дрожащими пальцами вцепились в трезубец. С тихим лязгом впился металл в асфальт. Она вздохнула. Запах озона стал слишком сильным. Воздух с издевкой продолжал давить на болезненно худую, дрожавшую девушку, всё еще не желавшую сдаваться. Шаг. Еще шаг. Вздох. Громовой раскат прокатился по небу и замер в отдалении. — Мукуро-сама!.. Рывок. А в следующую секунду девушка, отчаянно желавшая кинуться куда-то вдаль, в неизвестность, упала, споткнувшись об очередной разлом на старом асфальте. Не стоит пытаться бежать, если даже стоять нет сил… Но она не могла оставаться на месте: ее ждало впереди нечто, чего она боялась, но в то же время так отчаянно желала… — Эй, ты в порядке? — какой глупый вопрос. А задала его не менее странная, чем упавшая брюнетка, японка лет восемнадцати. Волосы, заплетенные в сотню косичек, были осветлены гидроперитом, небольшое колечко пирсинга привлекало внимание к тонким губам, черный готический макияж скрывал лицо, превращая его в маску, а кожаные брюки, куртка с косой молнией и яркая футболка хиппи в очередной раз заставляли задуматься, зачем эта девушка смешала несовместимое. — Да, — прошептала хозяйка трезубца и закусила губу, пытаясь встать. Гром прокатился по миру вновь, и девушка задрожала. Ведь этот гром был слишком необычным… — Давай помогу, я личность странная, но не опасная, — протянув пострадавшей руку, блондинка обезоруживающе улыбнулась, но ее проигнорировали. Гром ударил вновь. Беспощадно. Брюнетка закусила губу и поднялась одним рывком, но тут же покачнулась. Ее поймали и, осторожно придержав за плечи, отпустили. — Я Мэй, Мэй Иноэ, может, отвезти тебя в больницу? — черные глаза заполняло волнение. Таких бледных, изможденных, болезненных людей неформалка еще не встречала. — Нет, простите, мне нужно идти, — пробормотала брюнетка и, пошатываясь, опираясь на трезубец, отправилась дальше. — Ох ты ж… — Мэй закатила глаза и вдруг… рассмеялась. — Ладно! Давай тогда подвезу туда, куда тебе надо. Ты же упрямая, всё равно не пойдешь в больницу. Это круто, достойно уважения. Забирайся. Я не странная личность, хоть и выгляжу таковой. Кивок в сторону. Под фонарным столбом стоял массивный черный мотоцикл, залитый фальшивым электрическим светом. Огромные фары пустыми глазницами выхватывали из темноты старую дорожную ленту, похожую на вотчину Харона — бесконечную, унылую, опасную. Черный пластик, начищенный до блеска, мерцал отраженными желтыми бликами. Кожаное сидение, пленительно мягкое, так и манило на него присесть. Но бросившая на это чудо короткий взгляд брюнетка упрямо мотнула головой и продолжила свой путь. — Вот упрямая, — рассмеялась Мэй, с уважением глядя на странную знакомую. — Ладно, тогда просто пойду рядом, провожу тебя. А то еще ляпнешься посреди дороги и будешь лежать, пока утром народ не отправится на работу. Кстати, скажи хоть свое имя! Я надоедлива, знаю, но всё равно ведь не уйду, так что представишься? Помявшись, брюнетка неохотно выдавила из себя всего два слова: — Хром Докуро. Ее голос дрожал, дыхание сбивалось, а вдалеке разливались по воздуху гулкие, почти грозовые раскаты. Худые, словно кости просто обтянули кожей, ноги в армейских берцах неуверенно спешили к источнику этого шума. Холодная испарина срывалась с кожи девушки, беззвучно разбиваясь об асфальт, но она упорно шла вперед. Будто за горизонтом ее ждал Ад, от которого она не могла отвести взгляд. — Приятно познакомиться, — Мэй привычным жестом взялась за руль своего железного коня и подошла к Хром. Окинув хрупкую фигурку полным уважения взглядом, она осторожно спросила: — Слушай, ты ведь торопишься? Там что-то важное происходит, да? Тогда чего упрямишься? А вдруг не успеешь? Хром вздрогнула. Покосившись на идущую справа от нее девушку, она поджала губы и бросила взгляд в пустоту. Туда, где ждал её личный Ад. — Это удобно? — тихо спросила она, разрываясь между желанием мгновенно оказаться где-то далеко впереди и нежеланием подпускать к себе кого-то постороннего. Такого навязчивого. Такого разговорчивого. Такого упрямого. Такого… нужного в данный момент. — Я бы не предлагала, будь это неудобно, — фыркнула блондинка и похлопала по сидению. — Забирайся, домчу в момент. Хром замялась. Бросив очередной тоскливый взгляд единственного огромного пронзительного глаза на горизонт, она вздохнула. Выбора не осталось. Отдаленный гром лишил ее права на сомнения. — Спасибо… Хром осторожно забралась на заднее сидение и схватилась за кожаную куртку уже сидевшей на мотоцикле Мэй. Трезубец, словно уродливая клюка, застыл в воздухе. Блондинка рассмеялась. — Обними меня за талию и держись крепче, а то свалишься. А оружие держи параллельно земле, чтобы не снести чего не нужно. Хром вздохнула. Ей не нравилась эта ситуация, но иного выхода девушка не видела. А потому она крепко, из последних сил, обняла случайную знакомую и мысленно прошептала: «Только бы успеть». Мотор взревел. Вырвалось из металлического плена едкое сизое облако газа. Черный пластик, скрывавший серебристый металл, содрогнулся. А в следующую минуту мир вокруг превратился в смазанный, облитый водой акварельный рисунок. Мотоцикл несся по ночным улицам, ветер играл волосами посмевших бросить ему вызов странных девушек, а где-то вдалеке гром становился всё сильнее. И всё отчетливее напоминал он шум битвы. — Куда едем? Туда, откуда эти звуки долетают? — Да. И пожалуйста… Побыстрее… — Без проблем! Главное, держись крепче, и скоро будешь на балу, принцесса! Мэй рассмеялась, а Хром поморщилась. Она не понимала эту странную девушку и не хотела понимать. Но мотоцикл всё быстрее приближался к ее заветной цели — к полю боя, где человек, которого Хром любила, сражался за свою жизнь и жизни своих товарищей. А еще, возможно, там были и ее друзья, тоже бившиеся со страшными существами, пришедшими за победой, и Хром отчаянно желала помочь им. Просто потому, что не могла бросить товарищей в беде. Она косилась на пластиковые часы, сигнализировавшие о том, что битва ее друзей уже началась, а время летело вперед, как летел вперед и черный мотоцикл, разрывавший воздух в клочья. — Кажется, приехали, — осторожно сказала Мэй, притормаживая у края огромного пустыря. На дальнем конце его вспыхивали огни, озарявшие дикую картину почти нереального боя. Зомби сражались против людей… — Мукуро-сама! — испуганно воскликнула Хром и слезла с мотоцикла. Но ее ноги затекли. Шаг. Девушка полетела к земле, но ее вновь поймали и помогли устоять. — Давай, амазонка, взбодрись, — в голосе неформалки звучало безмерное уважение и хорошо скрытое, но всё же заметное волнение. — Ты же пришла на помощь друзьям? Будь сильной ради них… ради него. Хром бросила на спутницу удивленный взгляд, но тут же обернулась к полю боя. — Спасибо… Опираясь трезубцем о землю, злясь на собственную слабость, едва переставляя ноги… но она всё-таки шла на помощь друзьям. Мэй смотрела ей вслед печальным, полным безграничного уважения взглядом, и с ее губ сорвалась не нужная никому фраза. «Не умирай, амазонка». Но кому нужны пожелания случайного знакомого? И блондинка, вернувшись к мотоциклу, надела шлем, перекинула ногу через сидение… и замерла. Просто потому, что не могла уехать, не узнав, выживет ли эта безумно сильная, но такая хрупкая девушка, или фортуна повернется к ней спиной. И стоя рядом с верным железным конем, она наблюдала за тем, как вокруг Хром вдруг вспыхнуло ярчайшее синее пламя, как подошла она к мужчине с такой же, как у нее самой, прической, тоже одетому в камуфляж. Как они вместе создали, будто из воздуха, огромную уродливую птицу, разорвавшую зомби на клочки… А ветер пел в проводах заунывную песню, ведь ему всё равно было, кого поминать. Хром победила и подарила друзьям улыбки. Мэй выдохнула, провела рукой по лицу и, прошептав: «То ли глюки, то ли… мир сошел с ума», — запрыгнула на мотоцикл. Двигатель взревел, отравил воздух тошнотворным запахом выхлопных газов и заставил черную, как ночь, железную игрушку увезти свою госпожу за границу сна. В мир яви, где не бывает ни зомби, ни иллюзорного пламени, ни женщин, идущих на верную смерть ради друзей. А может, всё-таки бывают, но не всем дано увидеть чудо?.. «Ты любила стихи, а я любила писать их для тебя. Безнадежно». Вторая встреча отметила день жарой, духотой и не предвещавшими улучшений прогнозами погоды. Девушка в костюме цвета хаки брела из больницы домой, если полуразрушенный парк Кокуё-Ленд, конечно, можно было так назвать. А девушка-байкер, рассекая воздух на своем верном железном друге, неслась по городу, оставив дома ненужную куртку и жизненно необходимый шлем. Ветер играл жесткими крашеными волосами, собранными на затылке в тугой хвост, а черные глаза за стеклами мото-очков смотрели на мир с вызовом, но немного печально. Словно их хозяйка потеряла что-то, но не могла даже вспомнить, что именно, и лишь терзалась смутными ощущениями потери. Хром вышла из-за поворота как раз тогда, когда мотоцикл затормозил у небольшого магазинчика рядом с этим самым поворотом. Заметив знакомое лицо, брюнетка сделала было шаг назад, но идти другой дорогой — терять драгоценное время, и потому Хром наклонила голову и быстрым шагом направилась по изначальному маршруту. Мэй же повесила очки на руль, поправила сбившуюся черную футболку с зеленым черепом и потянулась. Задорная улыбка странно контрастировала с усталым взглядом, но этого никто не заметил. А вот байкерша новую знакомую заприметила, а потому в следующую секунду махнула рукой и негромко крикнула ей: — Йо, Хром-тян! Как дела у тебя и твоего парня? Докуро замерла. Румянец наползал на бледные щеки беспощадной лавиной, тонкие пальцы с силой сжали куртку, которую девушка несла в руках. Мэй рассмеялась. Негромко, понимающе. И этот смех заставил иллюзионистку броситься бежать прочь — в Кокуё-Ленд. — Да ладно тебе, стеснительность девушке к лицу! — донеслось ей вслед. — Я вот — образец хамства, кто с такой общаться захочет? Цени свой характер, пока! «Ты любила слышать правду, но создавала иллюзии, я любила говорить правду, но фальшиво улыбалась. Противоречиво». День клонился к вечеру. Неспешно брела домой из больницы Хром, навестив человека, которого любила, и который совсем недавно получил тяжелейшие ранения, а потому задержался в стационаре несколько дольше нее самой. В Кокуё-Ленд ее ждали незастекленные окна, сквозняки, холод и сырость, а тёплое вечернее солнце ласково грело бледную кожу, и девушка, довольно щурясь, смотрела на едва заметно порозовевшее небо. Мост через небольшую речушку, отделявшую Кокуё-Ленд от города, всегда казался ей очень приятным местом, заслуживающим того, чтобы постоять на нем и поразмышлять, но сейчас вызвал резкое отторжение. Просто потому, что на нем стояла недавняя знакомая, которую Хром предпочла бы никогда больше не видеть, — блондинка, чуть ли не на всю улицу назвавшая Рокудо Мукуро ее парнем и так беспардонно прокомментировавшая стыдливый румянец, появившийся не только от того, что Хром и впрямь хотела бы видеть Мукуро не только в качестве напарника, но и от того, что мечта эта казалась ей недостижимой. А позволить смеяться над своими чувствами девушка не могла даже тому, кто помог ей добраться до напарника в день боя… И вот сейчас эта наглая блондинка смотрела в прозрачную, искрившуюся на солнце воду, облокотившись о поручень. Она стояла на мосту, который Хром необходимо было преодолеть, и иллюзионистка нахмурилась, но что-то в Мэй показалось ей странным. Что-то очевидное, но абсолютно неважное для посторонних… Просто эта вечно жизнерадостная, бойкая девушка, которая никогда не лезла за словом в карман и несла по жизни знамя бодрости, резкости и энергичности, сейчас была похожа на старуху, из которой жизнь выжала все соки, всю жажду жизни, все силы. А может, на суицидника, мечтающего шагнуть в пропасть?.. Нет. Всё же не на самоубийцу. Ведь в глазах, спокойных, безразличных, почти пустых, не было ни капли обреченности. Только смертельная усталость и решимость продолжать бороться. За что? Да не важно. Главное, не отступать и не опускать руки… Но Хром всего этого не поняла. Она лишь подумала: «Странно, почему она такая мрачная? Впрочем, не мое дело». Вот только, стоило лишь иллюзионистке приблизиться к мосту, Мэй вздрогнула, покосилась на нее, а в следующую секунду выпрямилась, расправила плечи, и на тонких губах расцвела широкая улыбка. Абсолютно фальшивая. Но так похожая на настоящую… — Привет, Хром-тян! Я должна извиниться, наверное, что в прошлый раз на всю улицу кричала. Но не буду, всё равно сделанного не исправить, так чего зря воздух сотрясать? — Я спешу, — пробормотала Хром, проходя мимо блондинки. — Ага, удачи. Но ты мне так в тот раз и не ответила, те парни в норме? Особенно тот, с прической как у тебя. Хром притормозила. Обернулась. Солнце искусственной позолотой окрашивало воду в неестественный цвет. — Они в порядке. Лежат в больнице, но скоро поправятся, — ответила она нехотя, словно опасаясь, что собеседник спросит что-то еще, задаст неудобные, ненужные вопросы, на которые нельзя отвечать… Все жё «зомби» и принадлежность иллюзионистки к сильнейшему мафиозному клану — не та тема, которую можно обсуждать с посторонними. — Класс, удачи вам! Хорошо, что ты сама не сильно пострадала, наверное, твои рыцари тебя защитили. Здорово, когда есть такие друзья, — ни вопросов, ни уточнений, ни насмешек — только улыбка, такая же фальшивая, как золото на воде. — Друзья? — эхом отозвалась Хром и замялась. Ее взгляд упал на серый, изъеденный коррозией асфальт, и трещины показались вдруг провалами в преисподнюю. Девушка шагнула назад и нахмурилась. Совсем недавно преисподняя чуть не поглотила ее друзей, так не лучше ли не иметь их вовсе, чем рыдать в подушку, когда никто не видит, вспоминая, как держал за руку почти бездыханное тело того, кого любишь?.. — А кто же еще? — отозвалась Мэй. — Только друг будет защищать тебя до последнего. Да и ты только ради друга на такое пойдешь. Разве нет? Это же здорово, когда есть ради кого умереть: хоть не бездарно свои дни закончишь. А то помирать, подавившись моти, обидно, разве нет? Блондинка рассмеялась и оперлась локтями о парапет за спиной. Черные глаза смотрели на небо отрешенным взглядом. Хром чуть удивленно на нее посмотрела и осторожно сказала, проигнорировав вопрос: — Осторожнее, перила старые. Могут сломаться. — О, точно, — Мэй резко выпрямилась и рассмеялась, и этот смех, так ярко контрастировавший с тоской в глазах, заставил Хром едва заметно поджать губы. Она не любила фальшь, ведь сама слишком часто погружала окружающих в мир обмана. Иллюзия — это обман, и они слишком часто причиняют боль… прямо как ложь. — Спасибо за беспокойство, а то рухнула бы я в речку, стукнулась виском о камень и закончила дни, захлебнувшись… почти в луже. Смешной финал после тех слов, да? — Нет, — ответила Хром и развернулась. — Мне пора. — Удачи. И кстати, мне тоже не смешно, но почему бы и не посмеяться? Если все вокруг будут хандрить, мир станет серым и унылым кладбищем, а я таки не гот, чтобы их любить. Докуро помялась, но всё же продолжила свой путь, бросив через плечо одинокое «пока». А Мэй рассмеялась, совершенно не весело, и снова подошла к парапету. Облокотилась на него. Посмотрела в слишком яркую, блестящую, искрящуюся воду, так похожую на жидкое золото, но им не являвшуюся. И почему-то она вдруг улыбнулась. «Вода важнее золота, и иногда бывает дороже него», — пронеслось у нее в голове. Девушка вспоминала свою однокурсницу, с которой рассталась две недели назад, за день до первой встречи с Хром. Она сравнивала высокую, стройную, красивую девушку с золотом — дорогим металлом, не способным спасти от жажды и лишь показывающим окружающим свою стоимость и шик. Целый месяц Наоми была для Мэй настоящим солнцем, которое превращало дни в праздник, а потом байкерша начала замечать, что ее девушка крайне любит внимание окружающих и всеми силами пытается притянуть его к собственной персоне. Нынче модно быть би? Она станет им, чтобы все вокруг шушукались. Нынче модно быть неформалом, панком, байкером? Она найдет себе девушку-байкера, наденет косуху и юбку, не оставляющую простора для фантазии своей длиной, и, накрасив ногти черным лаком, будет использовать сленговые словечки. Нынче можно менять партнеров как перчатки?.. Отлично! Она бросит свою девушку через два месяца после предложения встречаться и уйдет к лидеру группы байкеров просто потому, что он более выгодная партия, чем его «правая рука». Вот только Мэй было больно даже не от расставания с девушкой, влюбленность в которую успела угаснуть, а от предательства друга, решившего «замутить с клевой девчонкой, потому что она предпочла настоящего мужика всяким тупым феминистским заскокам». О да, «лучший друг» оказался «вдруг»: назвал свою «правую руку» феминисткой, хотя знал, что она стопроцентная лесби от природы, а не потому, что ныне модно быть не как все, увел у нее подругу, да еще и посмеялся. А эта самая подруга оказалась не солнцем и даже не золотом — она оказалась фальшивкой, золоченой фольгой, стремившейся набить себе цену. Глупо, иррационально, жестоко… но так действенно. Ведь члены байк-клуба по большей части поддержали босса и самую популярную девушку клуба в стремлении стать парой, а старой подруге посоветовали забыть все обиды и просто продолжать жить. И она продолжала. Продолжала жить и улыбаться фальшивой позолоте без тени ехидства или радости. Безразлично. Вот только обиды — не то, что легко забыть, а предательство — не то, что легко простить. Мэй ушла из клуба, пожелав боссу счастья с фальшивой улыбкой на губах. Она пожелала бывшей девушке не бросать нового ухажера так же быстро, как ее, потому что он скор на расправу, и если что, «хорошенькое личико украсит фингал цвета баклажана». Она попрощалась с членами клуба, эффектно газанув и крутанувшись на заднем колесе мотоцикла. Она просто уехала в ночь, и в этой ночи встретила мир, показавшийся ей иллюзорным, но такой настоящий, по сравнению с мишурой, что окружала ее прежде… Парней, сражавшихся с монстрами до потери сознания. Людей, готовых отдать жизнь за друга. Иллюзиониста, который отталкивал подругу, желая, чтобы она стала сильнее. И хрупкую девушку, на последнем издыхании готовую ползти к полю боя, чтобы спасти друзей и свою любовь… Мэй встретила преданных людей, верных — в существовании которых в тот день усомнилась. А Хром стала самым главным чудом — чудом, которое было так похоже на серую воду. Жизненно необходимую, но не помпезную, казалось бы, совершенно обыкновенную, но таившую в себе слишком много вещей, которые куда важнее внешнего лоска и дороговизны… Она была настоящей. И Мэй улыбалась реке искренне и совсем не печально, просто потому, что настоящие люди еще существовали в этом мире и не стремились показать этому самому миру, как они для него важны. Они просто делали жизни тех, кто им дорог, лучше, и тем, кто застрял в выжженной пустыне, оставалось лишь жалеть о том, что рядом с ними нет живительной влаги дружеской улыбки, не просящей ничего за молчаливую поддержку… «Ты любила супы-пюре, но питалась быстрорастворимым раменом, а я любила быстрорастворимый рамен, но научилась готовить суп, чтобы порой есть его вместе с тобой. Бредово». Почему-то Хром, так радовавшаяся возвращению Мукуро в Кокуё-Ленд, не смогла поговорить с ним о том, что произошло перед битвами и во время боев. Она просто сказала ему «добро пожаловать» и улыбнулась, но… этого было мало. Слишком мало для начала нормального разговора. И ответ «я вернулся», вкупе с хитрой улыбкой, повода для него тоже не дал. Дни потекли размеренно и неторопливо, так же, как и всегда. И сказать о своих чувствах иллюзионистка не сумела. Она просто ходила в школу, просто тренировалась в создании иллюзий и просто продолжала любить Рокудо Мукуро. Молча. Издали. Безнадежно. А еще она иногда думала, что это и впрямь счастье — каждый день видеть его. Живого, улыбающегося, дышащего. Так не похожего на бессознательное тело, лежавшее под капельницами в первый день госпитализации… И тогда она понимала, что мысли, посетившие ее на мосту, глупы и излишни, и лучше иметь что-то дорогое сердцу и потерять его, чем не иметь вовсе и жить в серой пустыне одиночества. Вот только порой так хотелось прикоснуться к чуду, сделать мечту явью и приблизить к себе ускользающую из рук иллюзию… так хотелось превратить дружбу в любовь, но дни тянулись монотонной лентой старого конвейера и ничего не менялось. Разве что вода в реке стала холоднее. Наступила осень. В багряном мире тенистых аллей сентябрьского парка ветер кружил мертвые листья в венском вальсе. Он уходил на вираж, словно заправский пилот «Формулы-1», и листья вращались, как балерины в изящных фуэте. Они скользили в призрачных невидимых потоках и улетали прочь, чтобы исчезнуть и не показывать засыпающим деревьям, как грязь, дождь и время превращают нарядные алые краски в серую гниль. Только это не спасало деревья от кошмаров. Они засыпали, глядя на листья, не сумевшие умчаться прочь, листья, устилавшие разбухшую землю и темный асфальт плотным ковром, потерявшим пестрые краски. Гниль ведь уничтожает все цвета, без разбора. И лишь погрузившись в сказку сна, можно отрешиться от реальности. Хром возвращалась из магазина через парк. Тяжелые сумки резали пальцы тонкими целлофановыми ручками, впивавшимися в кожу. Девушка уверенно смотрела вперед единственным целым глазом, не обращая внимания на тяжесть ноши и стараясь как можно осторожнее ступать по скользкой листве. На спинке лавочки сидела Мэй с банкой пива в руке. Она что-то быстро печатала в телефоне одной рукой, усмехаясь самой себе. Программирование было ее специализацией, и потому даже во время отдыха ей нравилось возиться с техникой, пусть даже это был всего лишь мобильный. Она как раз настраивала новое приложение, разработанное ее группой в институте, и потому усмешка была вполне искренняя — результат не был идеален, но и провальным назвать его она не могла. Хром поравнялась с лавочкой и покосилась на блондинку. Грязные армейские берцы, перепачкавшие сидение скамейки, заставили бы ее поморщиться, но Хром знала, что осенью посетителей в парке бывает мало, а потому это можно было бы счесть простительным… а впрочем, Хром просто подумала, что это не ее дело. Но пройти мимо погруженной в виртуальную реальность с головой знакомой, которая при последнем прощании произнесла чем-то зацепившие иллюзионистку слова, она не смогла. Обернувшись, девушка тихо, словно надеясь, что ее не расслышат, произнесла приветствие. Ей не ответили, но пальцы Мэй замерли, не долетев до сенсорного экрана. Хром развернулась и хотела было уйти, но шорох листвы под подошвами сапог заставил блондинку понять, что ей не послышалось, и она резко подняла голову. Искренняя, в целом довольная усмешка сменилась на широкую улыбку. Фальшивую, но в черных глазах промелькнула искренняя радость, смешанная с опасением, делавшим улыбку напряженной, превращавшим ее в новогоднюю мишуру… — Йо, Хром-тян! Прости, заработалась, не расслышала тебя. Как жизнь? Выписались из больницы твои друзья? — Да, спасибо, — Докуро остановилась и обернулась. Пакеты больно врезались в кожу, но она даже не подумала поставить их на лавочку. — Все уже давно дома. — Здорово, а тот мальчонка в странной шапке… — Мэй свела руки в круг над головой и продолжила: — в такой, напоминающей яблоко… Он не пострадал? Глоток пива, улыбка. Хром вздохнула: говорить с почти незнакомым человеком о членах банды Кокуё ей не хотелось, но и грубить тоже, к тому же она ведь сама на этот раз поздоровалась первой… Просто интуиция подсказывала иллюзионистке, что Мэй не плохой человек, да и ее помощь вкупе со словами, в чем-то очень верными, а в чем-то абсолютно бредовыми, располагали к себе. — Он в порядке, напугался, получил пару царапин, но ничего серьезного. — Класс. А ты учишься в старшей Намимори? — Да, — Хром нахмурилась, но прежде чем успела сказать, что торопится, была перебита: — А куда поступать собираешься? Есть идеи? У нас всего один институт, но кафедр немало. Мэй часто перескакивала с одной темы на другую, возможно потому, что никогда не упускала из виду настроение собеседника. Исходя из реакции на определенные вопросы, она выбирала оптимальные темы для разговора и продолжала беседу вокруг них, меняя на нечто совершенно иное, если видела хоть тень недовольства собеседника. Она называла это рациональным подходом и говорила, что винить в этом стоит компьютеры, «съевшие ее мозг» и заставившие относиться к жизни как к пошаговой стратегии, продумывая оптимальные варианты поведения. Но она никогда бы не сказала, что улыбается окружающим, когда на душе кошки скребут, не только из врожденного чувства противоречия, не только, чтобы улучшить ситуацию в игре под названием «жизнь», чьи участники не любят депрессивных личностей, и не только потому, что любила, когда окружающие ее люди были счастливы. Улыбка, смех и вызывающее поведение защищали ее от людей, которые теоретически могли попытаться влезть в душу и провести анализ ее личности. А Мэй не хотела, чтобы окружающие знали, что скрыто за маской. Ведь зная слабости и боль человека, очень просто сделать ему еще больнее… — Пока не думала об этом. У меня еще больше полугода, — Хром удивило то, с какой легкостью неприятная тема в виде разговора о членах банды Кокуё сменилась чем-то обыденным, не вызывающим опасений, ведь она ждала расспросов о том, почему же Фран, самый юный иллюзионист Кокуё-Ленда, носит столь странную шапку, а в итоге получила вопрос, столь часто задаваемый простым школьникам, но… никогда не интересовавший никого из группы Мукуро. И только одноклассница да ее подруга разговаривали с Хром об институте, вот только сводилось всё обычно к обсуждению мечтаний подруг, а не самой Докуро… — А что больше любишь, точные науки или гуманитарные? Я компьютерщик до мозга костей, хотя люблю хорошую литературу почитать, но гуманитарность прошла мимо бодрым маршем, — Мэй улыбнулась, на этот раз куда менее фальшиво. Ведь ее почему-то всё еще не оттолкнули и не оставили в одиночестве на пустынной алой аллее, погруженной в процесс уничтожения умершей листвы. — Наверное, гуманитарные науки мне ближе, — Хром призадумалась, разговор не был опасен и не вызывал сильного дискомфорта, да и о поступлении на самом деле стоило бы подумать. — Я люблю книги, особенно стихи. — О, а как на счет иностранных языков? Ты ведь не японка, должна быть к ним склонность… — этот вопрос заставил Хром едва заметно поджать губы, и Мэй тут же похлопала рукой по спинке лавочки, сменив тему: — Да у тебя пакеты тяжеленные, поставь на лавочку, отдохни. Девушка имеет право себя баловать хоть иногда, и расслабон — штука полезная. Особенно когда долго и упорно трудишься. — Нет, я пойду, мне надо спешить… — ожидаемый ответ, ничего более. — Да? Ну пока. А я надеялась узнать, кто твой любимый поэт. Хром замялась. Мэй глотнула пива, но иллюзионистка заметила, что улыбка ее после этого стала совсем натянутой, словно улыбалась серому небу кукла. — Байрон, — тихо ответила она и сделала шаг назад. — «I had a dream, which was not all a dream», — процитировала первую строку известного стихотворения Мэй. А затем добавила последнюю: — «Darkness had no need Of aid from them — She was the Universe». «Darkness» мое любимое стихотворение у него, но на память только эти строки могу цитировать: зацепили сильно. Отражают нашу реальность. — Не всегда тьма — наша вселенная, — не согласилась Хром и всё же поставила сумки на лавочку. Маленькая победа излишне скромного человека над самим собой. — Ну, это, наверное, для каждого человека по-своему. Пессимист скажет, что стакан наполовину пуст и согласится со мной, оптимист — что стакан наполовину полон и согласится с тобой, — блондинка вдруг рассмеялась и, посмотрев на Хром, заговорщическим шепотом добавила: — А реалист покрутит пальцем у виска и скажет, что сейчас осень, потому и пасмурно, а нам стоит о зонтах позаботиться, а не размышлять, тьма наша вселенная или свет, ибо дождь понасущнее проблем космических масштабов. И он, черт побери, будет прав! Слабая, едва различимая улыбка тронула уголки губ Докуро, разминавшей затекшие, вечно дрожавшие пальцы, а байкерша убрала смартфон в карман и спросила, глядя на пакеты, а точнее, на торчавшую из одного из них зелень: — Ты любишь лук? Он же горький и вообще противный. Или вспомним современную поговорку о том, что маркеры на вкус и цвет различны? — Нет, я тоже его не люблю, но он полезен, особенно при профилактике простуды, — едва уловимая нотка напряжения, и тема тут же изменила курс: — А что больше любишь, сладкое или кислое? — Сладкое. Все мои одноклассницы его тоже любят — наверное, так у всех девушек… — Не-а, я люблю кислятину, — подняв к небу указательный палец с заумным видом заявила Мэй. — Лимоны, апельсины, грейпфруты… И полезно, ибо витаминов мега-много, и вкусно, да и аромат у них потрясающий. А еще я люблю жевать цедру, на что родня крутит пальцем у виска, ибо она горькая. Но мне пофиг, я ее всё равно грызу! А вот пирожные — не мое. Если только с цедрой, хех. — И правда «маркеры разные», — попыталась пошутить Хром. Робко и неумело: общение с посторонними людьми всегда давалось ей с трудом. Но Мэй рассмеялась, правда, не шутке, а тому, что на этот раз с девушкой, так похожей на чудо, у нее завязался настоящий диалог. А потому смех этот получился не веселым, а облегченным… — Точно так! А еще я люблю разбухший рамен, только никому не говори, а то меня заподозрят в любви к «Noblesse»! А у тебя есть в списке любимых блюд что-то жутко странное? — Нет, наверное… Хотя я люблю супы-пюре, когда они остывают. Это странно? — Ну, на гигабайт текста и одна картинка — «Венера Милосская», взгляды магнитом притягивающая! Сойдет за странность, хотя я тоже обжигаться и давиться кипятком не люблю. А что насчет мороженого? — Вкусно. — А зимой? Провокационный вопрос, Хром-тян, соберись! — И зимой люблю… Мэй рассмеялась и сильно отклонилась назад, тут же выровнявшись. Ей нравилось балансировать на грани, надеясь на благополучный исход. Хром чуть удивленно на нее посмотрела, и байкерша пояснила: — Ты заботишься о здоровье луком, но не откажешься от мороженого даже зимой. Мораль… ты сладкоежка, Хром-тян! И это здорово, потому что говорят, что девяносто процентов сладкоежек — добряки. Последняя фраза была сказана с учительским видом, и Докуро едва заметно улыбнулась. Но тут же одернула себя и поспешила откреститься от подобного определения: — Я не добрая, просто люблю сладкое: это вкусно. — Как скажешь, значит, ты попала в десять процентов, — легко согласилась программистка, всегда выбиравшая оптимальный ответ. — Но тогда ты редкая птица, по которой плачет Красная Книга. Куда ни кинь, везде определение, которое тебе не понравится! Что за жизнь? Сплошная «darkness»! Хром закусила губу, а затем исподлобья посмотрела на собеседницу, сделавшую очередной глоток, и приняла решение. «Если я с ней немного поговорю, ничего же не случится? С Киоко-чан и Хару-чан я ведь общаюсь нормально». — Если так, то я лучше соглашусь с первым определением о добряках, — решение было немедленно приведено в исполнение, ведь Хром знала, что в ее случае минута задержки равноценна началу тяжелейших сомнений и колебаний, которые приведут к отказу от оного. — Добряки — свет, который развеет темноту. — А вот это было в точку, — как-то очень тихо и печально ответила Мэй и сделала большой глоток. Хром удивленно на нее посмотрела, но байкерша тут же усмехнулась и вернулась к привычному шутливо-задорному тону: — Но если есть свет, должна быть и тьма, а то у народа бессонница начнется! Так что будем соблюдать баланс: ты будешь светом-добряком, а я буду тьмой-хамкой. И будет у нас картина окружающего мира: ночь и день, программа и вирус, аниме и «Бивис и Батхед». О, кстати, я знавала парня, матерившегося не меньше этой парочки — у меня уши в трубочку сворачивались. Мораль — их я олицетворять не буду ни за какие мат-платы мира! — Я такое не смотрю, — покачала головой Хром и поправила ручки пакетов. — Да по тебе заметно, — пожала плечами Мэй без тени иронии. — Я не смогу представить тебя, смотрящую «Бивиса», даже при всей моей больной фантазии. Но, кстати, я и сама видела лишь пару серий, ибо это и не мое тоже. А ты любишь сказки? Детские сказки. Хром удивленно посмотрела на собеседницу и едва различимо пожала плечами. Всё же такие странные скачки тем и впрямь стали для нее загадкой. — Больше всего мне нравится легенда о Момотаро. Но вообще сказки… это слишком по-детски. — Да ладно, неужели тебе никогда не хочется снова почувствовать себя ребенком? — на этот раз удивилась Мэй. И искренне, даже слишком искренне, добавила: — В детстве нам казалось, что у нас есть крылья и мы можем абсолютно всё. Любые мечты станут явью. А потом крылья, перо за пером, исчезли. Осталось только ощущение земли под ногами и недостижимость детских фантазий. Той наивности не вернуть, как и того ощущения безграничных сил и возможностей. Не вернуть того спокойствия. А жаль. — Жаль, — эхом отозвалась Докуро. Повисла тишина. Ветер обрывал с деревьев увядающую листву и ронял в грязное месиво из ее собратьев. Солнце лениво превращало небо в зеркало, отражавшее палитру парка. Воздух, холодный, липкий, влажный, пробирался под одежду и стремился уничтожить тепло, будто оно было его врагом. А облака уныло плелись по небосводу, словно устали уже от всей этой яркой круговерти вокруг. — Зато когда мы повзрослели, мы научились твердо стоять на ногах, что тоже важно! — вернула оптимизм в этот мир уныния блондинка. Она поднялась и спрыгнула с лавочки, а затем бросила банку в урну, но та с грохотом врезалась в бортик, и девушка, покосившись на едва заметно нахмурившуюся Хром, с ворчанием отправилась исправлять ошибку. — Я грязнуля, можешь прорицать меня сколько угодно, — зашвырнув неудавшийся снаряд к прочему мусору, заявила она. — Но зато в моих домашних загашниках можно найти чуть ли не что угодно: от редких монеток до бесполезных мотков проволоки, без которой временами как без рук! Видишь, я даже в своих минусах нашла плюс, учусь! — Искать плюсы, наверное, надо не во всем, но это хорошо, — противореча самой себе, ответила Хром и подняла пакеты. — Я пойду. — Мне тоже надо топать, уже пива не осталось, — пожала плечами Мэй и, подойдя к Докуро, попыталась забрать у нее один из пакетов. — Ну дай взвесить-то, чего ты в него вцепилась, как в зарплату за три месяца! Я ж верну! Хром со вздохом отпустила пакет, и блондинка поморщилась. — Тяжеленный. Фигово, что ты такие тяжести таскаешь. Для этого должен быть мотоцикл! Ты ведь за мостом живешь, как я поняла? Давай провожу до него. — Это лишнее, — нахмурилась иллюзионистка, пытаясь забрать пакет. — Да ладно, я и так знаю, что ты обитаешь в той стороне, а раз ты не хочешь показывать, где именно, расстанемся у моста. Что плохого в том, чтобы принять помощь? — Не хочу… — ответила Хром тихо. Упрямства ей было не занимать. — Хах, если это боязнь остаться в долгу, плюнь, потому что помощь в таскании пакета должником никого не сделает. А если любовь к одиночеству, так я не посягаю на твою территорию, просто хочу поболтать подольше и немного помочь, что в этом плохого? Или помощь ближнему внезапно перевели в разряд грехов, а я не в курсе? — Я… не хочу, чтобы мне помогали, — Хром поймала речку пакета и, глядя в землю, нехотя добавила: — Это заставляет сближаться с людьми. — Ага, трамвай, проехавший по рельсам, с ними прям так сблизится, что жить без них не сможет! — фыркнула блондинка, крепко удерживая пакет. — Будь проще: если солнце светит, радуйся, если дождь идет, грусти, но не впадай в депрессию. Чего себя какими-то условностями окружать? Помогли — поблагодари, послали — пошли в ответ. Ты для других живешь или для себя? Я — для себя, и помощь предлагаю, потому что хочу помочь. Ну и? Кто тут кому что должен будет? Что тебя заставит со мной сблизится? Мэй не отпускала пакет просто потому, что не хотела отпускать свое чудо. Человека, который был слишком настоящим в иллюзорном, фальшивом мире. А Хром всё меньше тянула его на себя просто потому, что вспомнила о своих друзьях и в которой раз за этот месяц подумала, что одной быть всё же хуже, чем рядом с кем-то… — Ладно… — поражение одиночества. — Но только до моста! — победа рациональности. А может, выигрыш стремления как в детстве верить в чудо и в то, что не ото всех людей стоит ждать удар в спину?.. — Здорово, вот это по-нашему! — рассмеялась блондинка, и ее новая знакомая отпустила пакет. Зеленый лук скользнул по коже запястья, тихий шорох целлофана ознаменовал окончательную победу здравого смысла над любовью к конформизму. — Вы так любите помогать другим? — недоверчиво спросила Хром, быстро направившись к выходу из парка. — Во-первых, давай без формальностей, а во-вторых, я не Мать Тереза — помогаю только родным, товарищам и просто тем, кто мне нравится. Ты интересный человек, и тебе явно тяжко тащить эту груду хавчика. Почему бы не помочь? — Этого мало для оказания помощи… — Не скажи. Хорошему человеку, который мне симпатичен, я помогу с удовольствием, особенно если времени навалом. Так что не паникуй, я не собираюсь набиваться в друзья. — Тогда зачем?.. — Хром не закончила. Она удивленно смотрела на почему-то вдруг очень грустно улыбнувшуюся собеседницу и ждала ответ на невысказанный вопрос. — Потому что «Darkness» — пессимистичный стих. А я всё-таки иногда очень хочу быть оптимистом, — ответила Мэй, и ее поняли. Хром поняла, что новой знакомой не хватает в жизни света, а «добряки» — это всё же свет… И она едва заметно улыбнулась. «Ты любила кофе с молоком, а я — свежевыжатый сок и запах кофе из термоса, когда приносила его тебе. Нелепо». Дни текли размеренно и неторопливо, словно прогретый летним зноем ручей по зеленеющему сочной травой полю. Они искрились, сияли, рождая каждый нечто абсолютное новое, уникальное, но неизменно сливаясь в монотонное однообразное течение под названием «жизнь». То вспыхивала на глади дня ярким отблеском крайне успешная тренировка Мукуро и Хром, где иллюзионист ласково улыбался напарнице. То сияли розовыми рассветными огнями дни, когда Мэй и ее одногруппники брались за новые проекты и завершали старые. То вспенивалось мерное течение времени скандалами, закатываемыми фанаткой Мукуро, ММ, сопернице. То плясали на потоке существования алые закатные сполохи случайных встреч Мэй и байкеров, с которыми она предпочла бы не пересекаться. События сменяли друг друга, но в целом ничего не менялось: те же привычки, те же надежды, те же разочарования… разве что встречи иллюзионистки и байкерши из непредвиденных постепенно начали превращаться в запланированные. Когда холодным зимним вечером, рассыпавшимся по ветру усталым снежным конфетти, девушки в очередной раз столкнулись в парке крохотного городка Намимори, Мэй попросила у подруги номер мобильного телефона. И немного оттаявшая за последние месяцы Хром ответила, что телефона у нее нет, но если бы был, номер она бы дала. Тогда Мэй предложила просто порой встречаться в парке, чтобы побродить по городу, и получила согласие. Маленькая победа маленького человека над огромной стеснительностью ее маленького чуда. А впрочем, «ее» — неуместное определение, ведь они даже настоящими друзьями стать еще не успели. Но к весне это досадное упущение было исправлено, и с первыми теплыми лучами солнца, решившего не просто освещать жизнь людей, но и согревать ее, кое-что в жизни двух девушек всё же изменилось. Они стали настоящими друзьями. Дни заискрились на солнце новыми красками. Каждые выходные подруги бродили по городу, заглядывая в магазины, кафе и парк, подолгу стояли у моста, глядя на серую, еще холодную воду и разговаривая обо всякой ерунде и о важных для них вещах. Порой они встречались и в будни, чтобы перекусить приготовленным Мэй бенто и поговорить о планах на будущее. Иногда они сталкивались в городе абсолютно случайно, и тогда улыбка Хром, абсолютно искренняя, о многом могла бы сказать хорошо знавшим ее людям: у иллюзионистки появился человек, которому она доверяла, и который ее не отталкивал. А Мэй потихоньку, неспешно, благодаря тому, что Хром начала принимать ее даже вместе с недостатками и порой проскальзывавшим хамством, прекращала подстраиваться под собеседницу, и темы разговора меняла лишь тогда, когда Хром ее вопросы явно крайне не нравились. И главным таким вопросом было: «Почему ты еще не призналась Рокудо Мукуро в любви?» Потому что боялась отказа. Потому что боялась испортить отношения. Потому что боялась услышать, что таким глупым чувствам в мире мафии не место. Но кто же признается в собственной слабости столь открыто? И эти ответы оставались похоронены под ушедшим в никуда зимним снегом. А время бежало вперед, и Мэй поняла ответ на свой вопрос без слов, а потому задавать его перестала. Когда Хром заболела, программистка навестила ее в Кокуё-Ленд и целую неделю по вечерам приносила больной подруге ее любимый суп-пюре. Когда Мэй потерпела сокрушительное поражение в гонке, Хром показала ей иллюзию расступающихся туч и ослепительной радуги в свете яркого, по-летнему теплого солнца. Неспешно менялся мир двух одиноких людей, открывавших друг другу свои тайны, неспешно лето входило в зенит. И люди начинали торопиться жить, словно боясь опоздать на что-то очень важное, но трамвай существования всегда приходит к конечной остановке точно в срок, так куда торопиться? И эти двое не торопились, размеренно шагая по иссушенному зноем августу, уже зная многие секреты друг друга. Разве что Хром не хотела говорить, почему никак не признается Мукуро в своих чувствах, но Мэй знала об этом и так, да сама Мэй не могла рассказать о своей ориентации и о том, что еще полгода назад, в холодные весенние дни, влюбилась в чудо, не принадлежавшее ей. О первом Хром догадывалась, ведь скрыть свои предпочтения довольно сложно, о втором даже не подозревала, ведь Мэй сделала всё, чтобы никак не показать свое отношение к подруге. А может, иллюзионистка просто не хотела ничего замечать?.. Как не хотел замечать ее собственных чувств Рокудо Мукуро… Сердце блондинки сжималось всякий раз, как она видела улыбку своего чуда, но она безмятежно улыбалась в ответ. Искренне. По ее спине бежали мурашки всякий раз, как Докуро оказывалась слишком близко, но она смеялась, ничуть не натянуто. Ей было больно, когда она слышала рассказы Хром о Мукуро, но поддерживала разговор без труда, ведь иллюзионистка радовалась этим разговорам, словно ребенок цирковому представлению, и Мэй была счастлива от того, что счастлива была Хром. Иррационально, бредово, глупо… но совершенно естественно. Потому что порой умение ставить счастье любимого выше своего собственного дарит даже больше радости, чем сбывшиеся надежды, направленные только на себя. А впрочем, безответная любовь — болезненное чувство, и обезболивающим может стать только чувство, которое поставишь превыше нее. И у Мэй такое чувство было… Теплый августовский вечер застал подруг дома у программистки. Они сидели перед монитором компьютера, испещренным мало кому понятными символами, а в двух массивных керамических кружках остывал свежезаваренный кофе. — Эй, Хром-тян, не тупи! Ты опять ошиблась на том же месте, что и в прошлый раз! — Мэй крутанулась в кресле, а ее подруга смущенно потупилась. Блондинка вздохнула, потрепала иллюзионистку по плечу и быстро исправила допущенную Докуро ошибку. Вот уже месяц, как она учила Хром основам программирования, поскольку та думала, что это может пригодиться ей, особенно если придется помогать клану Вонгола в чем-то помимо битв. Прогресс у иллюзионистки явно был, но порой она допускала ошибки, за которые подруга беспощадно ее отчитывала. — Ладно, не переживай, вот — всё исправлено. Но дважды в одном месте одинаково косячить — это перебор. Завязывай со склерозом и станешь гениальным программистом!.. Да не куксись, Хром-тян, всё у тебя получится, если постараешься! Давай выпьем кофе, и мир сразу заиграет новыми красками! И почему-то каждый раз укоры сводились к подбадриванию. Хром вздохнула, сделала большой глоток и поставила тяжелую кружку на место. Приглядевшись к экрану, она постаралась запомнить изменения, внесенные подругой, но получалось плохо. — Ладно, давай отвлечемся, а потом продолжим, я еще раз этот момент объясню, — внесла конструктивное предложение Мэй, и Хром тут же кивнула. Всё же порой эти занятия ее очень сильно раздражали — в моменты, когда у нее что-то не получалось… А чувствовать себя бесполезным никто не любит. — Что у вас намечается в группе на финал лета? Будут какие-то походы или еще что? — Нет, — Хром поморщилась. Ведь ее приглашали отпраздновать окончание лета в караоке-бар, но… — Точнее, ребята пойдут в караоке, но я отказалась. — А, ну ясно. А мы вот планируем съездить все вместе на горячие источники, — Мэй откинулась на массивную черную спинку компьютерного кресла и закинула руки за голову. Глядя в монитор, но не вникая в смысл символов на нем, она продолжила: — Караоке — это слишком шумно, да и всей группой туда ходить скучно: разобьется компания на несколько маленьких и разбредется по кабинкам. А песни петь будут по очереди. Скучища! Мы в том году ходили в поход, а в этом решили отдохнуть с комфортом — затешемся на горячие источники на целые выходные! Как раз после учебы разбредемся по домам, подхватим сумки и на поезд. Отдых с ночевкой будет нас ждать! Хром улыбнулась и тяжко вздохнула. Такой вид отдыха казался ей куда более приемлемым, нежели шум караоке-бара. — О! — Мэй резко выпрямилась и впилась взглядом в единственный глаз Хром. — А может, присоединишься к нам? Нет, серьезно! У нас народ мирный, никто тебя доставать не будет, а если попытается, пошлешь их куда подальше, они и отстанут. Ну, или я пошлю: я за словом в карман не лезу. Что скажешь? Хром призадумалась. Еще пару месяцев назад она бы отказалась, не раздумывая, но сейчас… Мэй казалась ей надежным спутником, и Докуро по опыту знала, что, встреться им шумная компания, жаждущая приключений, заставить эту компанию перестать доставать расспросами скромную иллюзионистку байкерша сумеет. А потому отдохнуть на горячих источниках с одногруппниками лучшей подруги показалось ей довольно заманчивым. — Думаешь, это удобно? — осторожно спросила она. — Я ведь не из вашей группы, даже не с вашего курса. — Нормуль, ты моя подруга, так что не парься. Мы еще не бронировали номера, так что внесешь нужную сумму, и всё будет в порядке, — отмахнулась блондинка, снова откидываясь в кресле. — Как-то неудобно… особенно учитывая, что придется с незнакомками в одной купальне находиться, — опустив взгляд на остывший кофе, пробормотала Докуро. Мэй нахмурилась и подумала, что момент и впрямь неприятный. Особенно учитывая стеснительность иллюзионистки и тот факт, что делить ее с сокурсниками самой Мэй ой как не хотелось. Не хотелось отдавать даже частичку ее внимания… Ведь ей самой его доставалось не так уж и много — хотелось много большего, но… всё же это желание было куда меньше радости от того, что Хром всё-таки дарила ей улыбки. От того, что она просто порой бывала рядом. От того, что маленькое чудо доверилось человеку, думавшему, что мир — это сплошная тьма. — Проблема решаема, — наконец отозвалась блондинка. — Если поедешь с нами, сможешь отдохнуть в купальне, когда основная масса уйдет играть в пинг-понг или куда они там ломанутся, может, к планшетам. Если хочешь, пойдешь одна, если хочешь, можем сходить вдвоем. Может, и еще кто в то же время в женскую купальню отправится, но явно не вся толпа постояльцев и даже не вся женская часть нашей группы. Докуро призадумалась вновь, а затем улыбнулась, кивнула и ответила: — Хорошая идея. Тогда я, наверное, с вами. И давай сходим в купальню вместе, поболтаем. А то одной… грустно. — О‘кей, замётано! — обрадовалась байкерша и вскинула руки к потолку. — Значит, едем вместе! — Спасибо, Мэй-сан. — Тебе спасибо, Хром-тян. И Мэй улыбнулась широко и открыто, без тени фальши и напряжения. Просто потому, что ее чудо всё же ей доверяло. Оно не боялось удара в спину. Оно не опасалось непонимания. Оно превратило пустыню, окружавшую Мэй, в цветущий сад, впустив ее в свой мир. Мир, где царила не только тьма и иллюзорное счастье, но искреннее тепло настоящей дружбы. И это было куда важнее всего остального… И снова дни устремились в бесконечный сумасшедший бег, а время уверенно подобралось к осени. Начался новый виток, отсчитывавший второй год знакомства девушек, теперь уже ходивших в один институт. Хром поступила на литературоведа, Мэй постигала дебри компьютерного мира, а в мире мафии как всегда царили бои, ссоры и неизбежные победы с примирениями. Разве что Мукуро был слегка недоволен тем, что Хром разболтала об иллюзиях, своей принадлежности к мафиозной семье и чудесах, на которые способно было Пламя Предсмертной Воли… Но это ведь были мелочи, разве нет? Но даже мелочи меняют судьбы мира, ведь на них этот самый мир и держится. «Ты любила смотреть на рассвет, а я — на закат, хотя алый цвет их был одинаков. Иррационально». Хром в который раз встретилась с Мэй в середине сентября. Закат окрашивал мир в кроваво-алый, разнося по воздуху свежесть озона и прохладу последних дождевых капель. Верный черный мотоцикл отражал закатные сполохи хромированными деталями, а девушки сидели на спинке лавочки, опираясь грязными ботинками на сидение. Люди ведь меняют друг друга, порой сами не замечая изменений… — …и когда у профессора в очередной раз зазвонил мобильный, он сорвался! Всей группе был сделан очень строгий выговор, но доказать, что звонила ему программа, написанная нашей Могучей Кучкой, всего из пяти человек состоящей, он не сумел. Вот и разорялся на всю аудиторию, отчитывая каждого студента. Прикинь, как мы его достали? — Мэй рассмеялась, а Хром укоризненно посмотрела на подругу, но улыбнулась краешками губ. — Вам не жаль его? Шестьдесят лет — не шутка, а если бы инфаркт? — Да ладно, он крепкий — еще меня переживет, — фыркнула байкерша и, спрыгнув с лавочки, выбросила банку из-под пива в мусорную корзину. Осторожно, подойдя к баку вплотную. Люди ведь и впрямь склонны меняться под воздействием окружающих… — Ты опять впадаешь в пессимизм, — проворчала иллюзионистка, поправляя защитного цвета куртку. — Отнюдь, просто желаю профессору здравствовать, — рассмеялась блондинка. — Тогда не доводите его до инфаркта. — Небольшой стресс организму полезен. Девушки улыбнулись, и Мэй запрыгнула на лавочку. Алые листья медленно, но верно срывались с притихших ветвей, опускаясь в гниль своих собратьев. Ветер отказывался спасать их от этой участи, и погружавшиеся в сон деревья апатично смотрели на грязную массу, в которую превращались их собственные частицы. — Слушай, Хром-тян… — Мэй и сама не знала, отчего решилась снова задать давно похороненный вопрос, — почему ты всё никак не решишься признаться? Может, Рокудо-сан тебя любит, а ты теряешь драгоценное время. — Мэй-сан, не надо, — Хром поморщилась и скрестила руки на груди. Давно отложенная тема разговора неприятно кольнула по больным мозолям. — Ладно, не буду, — подняв руки, сдалась программист. — Но запомни: чем дольше тянешь, тем сложнее будет признаться. — А ты сразу в любви признаешься, если тебе человек понравится? — в голосе Хром промелькнуло раздражение, словно она пыталась дать понять подруге, что та лезет не в свое дело. Но Мэй лишь улыбнулась и вместо смены темы ответила: — Нет. Я признаюсь, только если действительно захочу добиться взаимности. Если же мне это будет не нужно, и дружба окажется важнее, я промолчу. — Мне тоже важна дружба Мукуро-самы, — проворчала Докуро и поежилась. Закат медленно, но верно догорал, унося прочь остатки дневного тепла. — Тогда не потеряй ее, ни за что и никогда, — пожала плечами блондинка, заправила за ухо выбившуюся прядь и спрыгнула с лавочки. — Любовь — это то, что приносит сплошную нервотрепку, а друзья — валериана, помогающая нервы успокоить. Вопрос приоритета, Хром-тян! Но знаешь, если любовь взаимна, нервы, на нее потраченные, результата стоят. Не прячься, если надежда на положительный ответ всё же есть. — Я не прячусь! — иллюзионистка тоже встала и, посверлив подругу с минуту хмурым взглядом, перевела его на асфальт. Серое полотно испещряли глубокие неровные трещины, будто природа рассекла его нерукотворными карьерами. Хром вздохнула. Настоящие друзья ведь примут тебя со всеми твоими минусами, со всеми трещинами в душе, разве нет? Значит, можно порой быть рядом с ними слабой? Можно рассказать о том, что в тебе сломалось?.. — Я просто боюсь его потерять… Мэй улыбнулась. Подойдя к подруге, она потрепала ее по голове, и иллюзионистка резко подняла взгляд. Листья неспешно кружили в безветрии, безысходно погружаясь в серую массу своих сородичей. Тонкие пальцы скользнули по бледному виску, словно пытаясь запомнить это тепло, и рухнули вниз — в холодный сентябрьский воздух. — Тогда просто будь рядом с ним. Если для тебя главное, чтобы он улыбался, не рискуй этим. А когда всё же на первый план выйдет любовь, рискни. Ведь вполне возможно, что он тоже просто боится потерять твою дружбу. Кто знает, что у другого человека в голове? Это можно выяснить, только если он сам искренне признается. Береги то, чем дорожишь, Хром-тян. Но запомни кое-что… Человек может выбрать одно из двух: дружбу или любовь. Но равнозначны эти чувства в его душе никогда не будут: что-то одно перевесит. И если перевесит любовь, оставаться просто друзьями станет слишком больно. Так что пока можешь, наслаждайся тем, что есть, — Мэй вдруг улыбнулась и обычным задорным тоном добавила: — И пытайся улучшить отношения, чтобы в будущем признание прошло успешно! Всё у тебя получится! — Спасибо, — улыбнулась Хром в ответ. С ее души словно упал огромный камень. — А ты? Ты бы что выбрала, любовь или дружбу? — Дружбу, — четко, уверенно, без тени сомнений. — Потому что любовь — штука эфемерная, и слишком часто заканчивается трагично. А я всё-таки человек слабый, да еще и инертный, мне куда важнее держать в руках маленькое чудо, чем гнаться за призрачным счастьем великого магического представления, которое может обернуться полным провалом. И знаешь, наверное, не только в трусости и слабости дело. Настоящая дружба — это то, что найти порой даже сложнее любви, ведь друзей, по сути, ничего не связывает, кроме собственных вопросов чести. Потому для меня дружба важнее. Девушка рассмеялась и, закинув руки за голову, крутанулась на каблуках. Полы кожаной куртки взметнулись в воздухе, как крылья изувеченной летучей мыши. — Надеюсь, ты найдешь человека, любовь к которому будет тебе важнее дружбы, — осторожно ответила Хром. «Вряд ли», — подумала Мэй, но вслух сказала несколько иное: — Не будем ничего загадывать, судьбу еще никто не переиграл! Лучше пойдем закупимся пирожными, подсластить настроение после грустной беседы — самое то! — Хорошо, — кивнула Хром и, поравнявшись с блондинкой, тихо добавила: — Спасибо, Мэй-сан. Я постараюсь быть сильной. Обещаю. — Я тоже. Листва рассыпалась алым снегопадом яркой мишуры и ложилась на сырую землю унылым грязным ковром. Облака едва заметно ползли по кораллово-золотистому мареву, застилавшему истинный цвет неба. А провода дрожали, гудели, стонали, выводя известные лишь ветру заунывные песнопения. Но ветра не было, и никто не мог выслушать их жалоб. Как никто не мог спасти листья от погребения… «Ты любила Мукуро, а я любила тебя. Безответно». — Мукуро-сама! Почему?.. — Хром, ты ведь сама всё видела. Я не собирался убивать твою подругу. Она попала под удар случайно: атака вышла слишком сильной. — Но… Мукуро-сама, ведь она была даже не из мафии! Вы ведь лучший иллюзионист, и с изобретением Верде работаете давно… Вы не сумели рассчитать силу удара?.. — Хром, ты обвиняешь меня в том, что я нанес удар по твоей подруге специально? Разноцветные глаза впились в единственный, не скрытый повязкой. Иллюзионист поджал губы, его напарница сделала шаг назад. Она хотела ему верить. Она хотела думать, что смерть Мэй была случайностью. Она хотела надеяться на чудо. Чудеса ведь порой случаются, пусть даже и грустные, не так ли? — Нет… Просто я… Простите, Мукуро-сама! Иллюзионист усмехнулся. Докуро выбежала из пыльного, покрытого глубокими ранами-трещинами серого здания Кокуё-Ленд и побежала туда, где закат смешивался с алой листвой, еще не успевшей сорваться вниз. — Это была случайность, — беззвучно прошептал Мукуро и опустился на старый продавленный диван. Он смотрел в окно, лишенное стекол, провожая тяжелым взглядом хрупкую фигуру напарницы, а в разноцветных глазах застыло едва заметное облегчение. Плотно сжатые губы не произнесли больше ни слова, а тонкие бледные пальцы с невероятной скоростью перебирали старые потрепанные четки, подаренные напарнику Хром в честь его выписки из больницы, возвращения из тюрьмы, их взаимного прощения… Только вот Рокудо Мукуро не молился. Он думал о том, что снова всё пошло не так, как он планировал, снова не удалось ему понять чувства девушки, мчавшейся прочь от Кокуё-Ленд. Всего лишь одна слишком сильная атака. Всего лишь одна иллюзорная надежда на то, что его простят за что угодно. Всего лишь одна мысль о том, что людям, не имеющим к мафии отношения, лучше не входить в этот мир. Всего лишь одно мгновение, за которое иллюзионист не успел ослабить удар — мгновение, за которое он подумал слишком о многом, но увидел лишь полный немого ужаса взгляд черных глаз блондинки, направленный на израненную Хром, и ее подбадривающую улыбку. И Докуро потеряла друга, случайно оказавшегося неподалеку от поля боя. Мукуро вздохнул. Он мог бы многое сейчас сказать, как самому себе, так и Хром, но его губы не дрогнули. И лишь камни на четках скользили по толстой вощеной нити. Щёлк… Он мог бы сказать, что Мэй сама виновата. Щёлк. Он мог бы сказать, что не хотел ее убивать. Щёлк! Он мог бы сказать, что у Хром есть друг помимо той наглой девицы. Щёлк!!! Он мог бы сказать всё, что так давно хотелось перестать скрывать… Но он промолчал. Потому что страх потери порой сильнее желания обрести что-то более важное. «Любовь — чувство обреченное, Хром. Как и вся наша жизнь. Но всё-таки я любила тебя. Любила и жила». Могильный камень серым унылым пятном выделялся на фоне пронзительно-синего, слишком живого для поздней осени неба. Уверенно и воодушевленно скользил холодный ветер по лишившимся пестрых одеяний уснувшим ветвям деревьев. Старое кладбище заполняла тишина, нарушаемая лишь перешептыванием с проводами ветра, пересказывавшего их жалобы миру вокруг. А хрупкая девушка с иссиня-черными волосами, стянутыми на затылке в странную прическу, напоминавшую иглы дикобраза, сидела на корточках напротив могильной стелы и куталась в теплую куртку цвета хаки. — Прости, Мэй-сан, — сорвалось с ее губ в молчаливом одиночестве кладбища. — Прости меня… и его. Ветер ответил монотонным шорохом, словно извиняться было не за что. — Знаешь, я, наверное, всё-таки и правда очень слабая. И трусливая. Но я… — Хром вздохнула. — Ты меня подбадривала в наш последний разговор, но я пока не могу признаться ему. Просто не могу. Теперь это стало еще тяжелее. Ветви деревьев зашумели, укоризненно и слегка возмущенно. — Прости, я слишком слабая. Я хочу ему верить, и я верю — за это тоже прости… Но сейчас, когда он даже не сожалеет о твоей смерти, мне еще тяжелее сделать то, что я обещала тебе. Еще тяжелее всё ему рассказать. Потому что Мукуро-сама холодный. Мэй, знаешь, ты иногда тоже становилась холодной — когда разговор заходил о том, любишь ли ты кого-нибудь. Почему? Может, если бы я знала ответ, я бы поняла, почему он холодный почти всегда? Словно эмоций у него вообще нет… Он их проявляет в бою, по отношению к врагам, когда злится, но только не тогда, когда говорит со мной. И не тогда, когда говорит о чем-то важном. Почему? Почему в такие моменты он словно замерзает? И почему замерзала ты, Мэй? Тишина. Словно ответ давать не хотели. И только провода продолжали монотонно гудеть, но без ветра их было не понять… — Я буду ждать, Мэй-сан. И когда-нибудь, надеюсь, я пойму вас обоих. Тогда я смогу ему признаться. Потому что не хочу потерять друга. Одного уже потеряла и боюсь потерять второго. У меня ведь были только вы двое… Еще Киоко и Хару, но с ними я словно была лишней. Как с Кеном и Чикусой. ММ меня ненавидит, а Фран только язвит… Я никогда не говорила так много, Мэй-сан, а сейчас хочется рассказать обо всем, что на душе. Почему так? Почему я больше не могу молчать? Почему не получается?.. Почему… так больно?.. Тихий всхлип. Одинокая слезинка скатилась по щеке и упала в глубокую трещину, рассекавшую полотно асфальта надвое. Докуро вытерла глаз, не закрытый черной пиратской повязкой, и глубоко вздохнула. Ветер ласково скользнул по еще влажной коже и умчался куда-то вдаль. Рассказывать проводам о том, какова на вкус соль из человеческих глаз… — Прости меня. И его прости. А еще… прости, что я так вас и не поняла. Ни тебя, ни его. Ты говорила, что я для тебя — чудо, но чудес не бывает. У всех людей есть слабости, и у меня их так много… Ты просто их не видела. Не хотела видеть. Наверное, это и было настоящим чудом. Мукуро-сама наверняка их видит, потому не примет моих чувств. Я слишком слабая. Должна стать сильнее. Ради него. Ради себя. И ради тебя, Мэй-сан. Потому что мы обещали друг другу. Ты до самого конца была сильной. И даже сейчас не хочешь рассказать мне свои секреты. Я изменюсь, я сдержу обещание. И… спасибо, что была рядом. Спасибо, что в самый последний момент улыбнулась мне из белой вспышки взрыва. Ты моя лучшая подруга, Мэй-сан. И я буду сильной — как ты… Ветер шептал что-то неразборчивое, путаясь в рваных серых облаках. Деревья уныло смотрели на пустынные аллеи кладбища. А солнце безучастно скользило холодными яркими лучами по тонким дрожащим пальцам, коснувшимся иероглифов на сером камне. Хром всхлипнула. Вытерла рукавом лицо. А затем улыбнулась. Она уходила вдаль, монохромный мир погребальных камней провожал ее пристальным взглядом. Ветер шептал деревьям, что порой люди не видят дальше собственного носа, и сонные ветви отвечали, что порой людям нужна слишком сильная встряска, чтобы на что-то решиться, но порой она лишь загоняет их в ловушку. И лишь провода мерно пели о том, что люди — странные существа, умеющие любить и ненавидеть, прощать и затаивать злобу, верить и сомневаться, но слишком часто путающиеся даже в собственных чувствах, не то, чтобы научиться понимать тех, кто дорог. Но как бы то ни было, они хотя бы пытаются, и пока не опустят руки, шанс на победу у них всё же есть, пусть и призрачный. Хром Докуро покидала кладбище, а пронзительно-синее небо улыбалось, глядя на ее пальцы, которые больше не дрожали. «Прости меня, Хром. Но знаешь, я ни о чем не жалею…»