Мы все принадлежим Земле

Шел дождь. Тяжелый, темный и холодный дождь, пробирающийся своими влажными щупальцами в самые сокровенные уголки души, чтобы все чувства и мысли превратить в подобные себе унылые размышления. Чар ненавидел земной дождь. В колониях для этого использовалась очищенная вода, которая проходила полный цикл: собиралась тучами под куполом, опадала дождем, проникала в уличные стоки и впитывалась в землю, чтобы уйти в переработку, а потом снова стать облаками. В этом была логика и чувствовалась сила человеческого разума. На Земле же дождь находился в руках непредсказуемых природных капризов, и в этом не было никакой логики. За миллионы лет существования люди так и не научились управлять климатом на собственной планете. Да, Чар не любил Землю. Сначала он искренне ненавидел населяющих ее людей, и сколько раз он их убивал? Считать было бы бесполезно, хотя Чар точно знал, что мысли этих людей, их предсмертные крики все еще где-то рядом с ним, стоит лишь крепче зажмуриться и внимательнее прислушаться. А потом он понял, что ненавидит саму планету. Ее голубое небо, ее свободный ветер, ее гравитацию. Земная гравитация была врагом Чара, хоть он и осознавал, что никогда не выиграет это сражение. Была бы на то воля Чара, он никогда не вернулся бы на Землю. Но судьба не хотела прислушиваться к его желаниям, и вот он стоит под земным дождем, почти по колено в грязи, и нет никакой надежды снова оказаться в космосе. Космос. Чар прикрыл глаза и мысленно потянулся к звездам. Они были так близко, можно даже коснуться рукой, если не боишься сгореть в их пламени. Чар не боялся – никогда не боялся смерти среди звезд. С первого дня, с первой тренировки в мобильном доспехе, он не боялся смерти в беззвучной ледяной пустоте. Некоторые, даже космоноиды, называли эту пустоту адом. Чар считал ее своим домом. Космос и был его домом, звезды – верными соратниками, а пустота безжизненного пространства – источником силы. Когда-то очень давно, кажется, целую жизнь назад, Чар полагал, что его способности ньютайпа – это проклятье, посланное небом своему нерадивому сыну. Потом понял, что это благословение космической пустоты. Понял, принял и больше ни единого дня своей жизни не прожил без благодарности за него. Дождь усилился. Чар провел рукой по лицу и огляделся, но в темноте разглядеть ничего было нельзя, а шум дождя заглушал все звуки, так что определить, где же он находится, было невозможно. Чар вздохнул. На самом деле в космосе не было темноты, ведь звездный свет там ничто никогда не затеняло. В космосе царила бесконечная, сияющая всем разнообразием прекраснейших огней, ночь. А здесь, на Земле, скованной однообразным вращением вокруг всего лишь одной звезды, все что угодно могло скрыть величие настоящей ночи. И сейчас Чар так нуждался в холодном звездном блеске, но получить мог лишь пробирающийся в сердце безразличный дождь. Чар прошел немного, стараясь разглядеть хоть что-нибудь: из дождя выступили очертания раскидистого дерева. Под его ветвями удалось немного укрыться от воды, и Чар устало опустился на землю, прислонившись спиной к массивному стволу. Вдруг в темноте дождя что-то изменилось, появилось беспорядочно скачущее пятно белого света. Луч его упал на Чара, заставив недовольно зажмуриться и прикрыть лицо ладонью. А потом послышался голос, и Чар тихо усмехнулся. – Чар! Ты все-таки жив! Я так и знал! Амуро шел медленно, кажется, у него была повреждена нога. Чар не заговорил, пока Амуро не подошел совсем близко. – Тебе меня не пережить, – сказал он, оглядывая Амуро. Тот выглядел, наверное, так же, как и сам Чар: в изорванном летном комбинезоне, насквозь промокшем из-за проклятого дождя. Заляпанный грязью, и в темноте лица почти не разглядеть, остается только гадать, как на нем сказались перегрузки входа в атмосферу. Потоптавшись немного, как будто размышляя, что делать, Амуро присел рядом, тоже прислонившись к древесному стволу. Чар почувствовал прикосновение его плеча, но не пошевелился. – Чертов дождь, – сказал Амуро. Чар не выдержал и рассмеялся: – И за это ты так яростно бился. До последнего вздоха, можно сказать. – Не за дождь. За людей, – в голосе Амуро слышалась смертельная усталость и боль, и Чар подумал, что, наверное, его собственный смех сейчас звучал очень странно. – В космосе людям лучше. Ты и я тому главнейшее доказательство. – Мы никогда не поймем друг друга, да? Чар покачал головой. Никогда. С первой встречи и до последнего вздоха, несмотря ни на что, они будут по разные стороны. Пусть даже теперь сидят под одним деревом в сердце земного дождя и ждут, когда судьба призовет их к ответу. – Это было предопределено. Знаешь, древние говорили, что сильному воину всегда найдется достойный соперник. И еще, что когда они столкнутся, их поединок выведет человечество на новую ступень. Амуро усмехнулся. Чар вдруг понял, что отчетливо слышит его дыхание, и дождь больше не шелестит вокруг тяжелым покрывалом. Повеяло свежестью, и стало заметно холоднее. – Не понимаю, – честно признался Амуро. – И может это не древние вовсе, а лишь твое больное воображение? – Когда один человек ступает за предел собственных возможностей, он открывает новый путь для всех остальных, – ответил Чар, не обращая внимания на интонацию Амуро. – Кто такие ньютайпы, если ни одно большое подтверждение правоты этого высказывания? Мы с тобой ступили за пределы, все они ступили за эти пределы – прочь от Земли. – И куда нас это привело? Все вокруг посерело, и Чар смог разглядеть теперь, что приютившее их дерево – единственное укрытие на большом открытом пространстве. Далеко справа что-то темнело – то ли холмы, то ли полоска леса. Слева же, насколько хватало глаз, тянулись поля. Ровную поверхность земли искажал сейчас лишь гигантский изломанный силуэт машины Амуро. Новый Гандам, невероятное порождение человеческого разума. Он был прекрасен – Чар не мог не признать. Прекрасен даже сейчас, когда казался павшим ангелом, навсегда потерявшем0 свои крылья. – Скажи, Чар, – Амуро пошевелился, легко ткнул Чара локтем в бок, как будто проверяя, слушает ли тот. – За что мы воевали? – За мир, – Чар ответил, не задумываясь. У него никогда не было сомнений, вопросов, и всегда была уверенность, что он поступает правильно. Потому что все, что он делал, должно было служить миру. – Мир для космоноидов и смерть для землян? – спросил Амуро. Чар не ответил. Он почувствовал вдруг, что смертельно устал и что ведет этот спор с Амуро уже целую жизнь. – Я верю, что он возможен, – продолжил Амуро. – Мир, в котором и земляне, и космоноиды живут так, как считают правильным. И никто в этом мире не считает правильным сбрасывать на Землю астероиды. Чар улыбнулся. Его идея была прекрасной, он до сих пор был в этом уверен. Совершенно правильной – ведь Земля, несмотря на все свои недостатки, оставалась неплохим местом. Но люди, люди не должны на ней жить, нет. Гравитация ограничивает, связывает по рукам и ногам. Земляне не умеют мыслить, как космоноиды, и земляне не становятся ньютайпами, потому что им нет нужды развиваться. – Лала родилась Земле. Квесс родилась на Земле. Ньютайпы могу развиться и здесь тоже, – Амуро как будто прочитал мысли Чара. Впрочем, так оно и было, ведь уже какое-то время они не просто обменивались словами, а перешли на другой уровень разговора. – Дети должны однажды уйти прочь из родительского дома, – Чар заговорил вдруг с жаром, удивляясь, откуда взялись силы. – И Лала, и Квесс понимали это, поэтому и последовали за мной. Человечество никогда не сможет ступить за собственный предел, если будет оставаться привязанным к Земле. И ты тоже это знаешь! – И все же, все мы принадлежим ей. Чар обернулся к Амуро. Тот смотрел прямо вперед и улыбался, Чар проследил направление его взгляда и вздохнул. Полоска горизонта окрасилась розовым, из-за края кажущейся сейчас совершенно плоской Земли, показалось Солнце. Его огромный желтый шар полз с обманчивой неторопливостью, но Чар прекрасно знал, что стоит отвернуться всего на мгновение, и восход уже закончится, уступая место новому дню. Солнечные лучи упали на Гандам, его опаленная при входе в атмосферу обшивка окрасилась в алый, как будто была покрыта кровью. Запекшейся кровью космической пыли. – Все мы принадлежим Земле, – повторил Амуро, наблюдая, как желтый шар медленно взбирается по небосклону. Чар не ответил. Он подумал только, что не любит Землю, но таких солнечных восходов ни на одной колонии не увидишь. Усталость навалилась нестерпимой тяжестью, и Чар перестал сопротивляться. Он закрыл глаза, почувствовал, как плечо Амуро стало давить на его собственное чуть сильнее. А в следующий миг среди солнечных бликов Чар увидел фигуру в желтом платье и протянул к ней руки. Лала улыбалась и манила за собой, и сейчас Чар был совсем не против того, что обращается она и к Амуро тоже. «Принадлежим Земле», – подумал Чар и растворился в белом свете.