***
Действительно ничего. Затишье — ни убийств, ни разбоев, должно быть криминальные и прочие нестабильные элементы Портленда тоже страдали от зноя и затаились в теньке. Отдел обдувался кондиционерами и неспешно разгребал накопленные бумаги. Одинокий потерпевший, Сантино Валентайн, заполнял формуляр заявления о пропаже семейной реликвии — антикварного лука. Он тихонько всхлипывал и утирал покрасневший нос батистовым платком в сердечках. Низенький, полноватый, в пижонском бежевом костюме молодой мужчина с копной белокурых волос и голубыми заплаканными глазами пришел к ним «с вопросом жизни и смерти», как оказалось, относящимся к юрисдикции другого отдела — пропажей вещей убойники не занимались, но жалкий и потерянный в своем горе он чем-то располагал к себе, ему выдали бланк и позволили составить заявление за свободным столом. Передать его потом дежурному для регистрации было не трудно. Двери впустили представительную фигуру начальника, вернувшегося со вторничной тренировки, куда он отправлялся, захватывая положенные распорядком два часа и личный обеденный перерыв. Спортивная сумка покоилась на могучем плече. От шефа веяло свежей влагой и разгоряченной силой, поверху которой натянули строгий костюм и повязали галстук. Ник как раз размышлял о приятном аромате дезодоранта, которым тот пользовался после душа, и не будет ли слишком странно спросить марку, чтобы купить такой же, когда потерпевший внезапно вскрикнул и отбросил ручку. Обернулся, дикими глазами отыскал Ника, перевел взгляд на капитана, вскочил и, взяв разгон, как мартышка на пальму, запрыгнул тому на спину, впиваясь в шею. Это было настолько неожиданно, что никто, включая Ника, в первый миг не среагировал. Капитан терпеть безобразие не стал, завел руку за голову, ухватил нападавшего за шкирку и, рванув его через себя, со всего маху с грохотом впечатал в стол детективов Метьюза и Падольски, у которого находился. Стол такого шока не выдержал и, подломив ножки, сложился в груду, локальное землетрясение выплеснуло кофе из всех окрестных кружек, а сержант Франко закашлялся гамбургером, ушедшим не в то горло. Тело незадачливого нападавшего лежало в обломках стола поверху мониторов, клавиатур, россыпи канцелярской мелочёвки и слабо стенало. Падольски, оказавшийся ближе всех к эпицентру, вжимался в кресло, каким-то чудом умудряясь прикрывать стандартной папкой А4 половину всего себя и, выглядывал из-за импровизированного щита испуганными глазами. Ренард коротко обозначил свое отношение к произошедшему на русском, отер пятерней от слюны шею, на которой прямо на глазах наливался бордовым засос, и рявкнул: — Арестовать! Но взять под стражу и предъявить Валентайну обвинение в нападении на шефа полиции было проблематично, из обломков его забирали парамедики, аккуратно закрепляя ошейник и распорки, паковали тучное бренное тело в гамаки и каркасы. На месте диагностировали: перелом руки, множественные ушибы и переломы ребер, смещение позвонков и сотрясение мозга. Хотя, глядя на малыша, в последнем Ник сомневался, было ли там что сотрясать изначально — нападать-то на Ренарда? Заметив, что несчастный силится что-то сказать, Ник склонился к нему поближе: — Был бы лук… Но так даже быстрее… Не благодари.***
— Амурчик?? Тот самый? — Ник согнул руки в локтях, прижал к бокам и помахал «крылышками». — Да. Весьма редкий и безобидный вид, ангельские крылышки, кстати, приписали им за кротость. — Да уж, видели мы эту «кротость» во всей красе. Розали проигнорировала выпад Ника: — Они узконаправленные эмпаты: очень восприимчивы к чужим эмоциям и переживаниям чувственного характера. Остро ощущают предрасположенность людей друг к другу, а когда видят помехи, чинимые разумом и предрассудками, подталкивают пары навстречу любви. Их слюна содержит особый феромон, это не афродизиак, скорее вид психоделика, расширяющего сознание, в древности они действительно использовали стрелы с наконечниками в виде шипов, смоченными в собственной слюне. При попадании феромона в кровь люди начинают открыто проявлять свои чувства, их тянет выражать привязанность: дарить подарки, писать стихи, петь серенады… При этих словах Ренард, стоявший у стены со скрещенными на груди руками, прислушался к чему-то внутри и категорично заявил: — Я вполне могу это контролировать. — Не надо полностью подавлять желания и порывы, вы тогда тяжелее перенесете отравление. Не хватало еще лавинного эффекта, чтобы ситуация усугубилась. Противоядие довольно простое, мы с Монро займемся им, уже завтра к вечеру будет готово. Упомянутый Монро вынырнул из-под ладони и утвердительно затряс головой.***
В темноте пустого участка, при свете монитора, одним пальцем Ник набивал в гуглтранслейт с листка незнакомые слова, он тщательно артикулировал губами каждую букву, стараясь ничего не упустить. Этот листок жег ему грудь в кармане рубашки весь день, и только теперь, в тишине дежурства, как вор, он достал своё сокровище, осторожно распрямил, разгладил, затаил дыхание и… досадливо прикусил губу — французский! В этом весь капитан! Даже под действием яда Амура. Зажал его утром в коридоре за фикусом, презентовал огромную коробку шоколада, сообщил, что к нему, Нику, «тянет» и в ночи «вот написалось», а потом скрылся в кабинете. А что там у него написалось, не понять даже! Дефективный какой-то Амур: не выглядел капитан особо раскрепощенным и влюблённым. А теперь его уже и зельем отпоили. Ник вздохнул и вздрогнул, когда большие горячие ладони накрыли его плечи, темнота за спиной сгустилась и, щекотно обдав ухо теплым дыханием, пустила ток по всему телу до самых кончиков пальцев на ногах, и низкий голос спросил: — Тебе перевести?