Во-первых, я умер...

- Эй, пацан! Я стоял и смотрел на собственный труп, только что красиво перелетевший через капот старенького доджа и с глухим "шлеп" приземлившийся рядом с обочиной. Рыжая дура за рулем резко дала по тормозам, расплылась охреневшим отражением в зеркале и… почему-то врубила задний ход. Круто. Сбила, да еще и переехала. Стоп. Это что, все взаправду что ли? А… без разницы… — Пацан, твою ж налево! Сюда иди, что ты там замер? И чего этот мужик там разоряется? Какого пацана поймать не может? Любопытство пересилило, и я оглянулся: чуть дальше от придурочной девки и ее тачки стоял мужик лет… фиг его знает, сколько лет — старый. Я прищурился и вгляделся: лицо как у питбуля Харви из дома по тринадцатой улице — я б от такого жвачку не взял, если б предложил; волосы врастопырку, зато плащ понтовый… ну, как у детективов из фильмов про грабежи, убийства и все такое. — Хватит глазеть, пацан, — мужик нервно качнулся с носка на пятку и обратно, уставился прямо на меня и ухмыльнулся. — Дуй сюда уже, ты умер. Это интересно. Если я все-таки умер, то… — А как ты меня видишь-то? Я же… — внезапно я споткнулся на определении себя и завис, перебирая в уме подходящие слова. — Эээ, привидение? — Угу, — мужик снова нервно качнулся, напомнив мне дурацкую игрушку-клоуна из детства, — иди уже сюда, все объясню. — Ты стремный. — А ты труп. И что? Я фыркнул и, сам не зная почему, сдвинулся с места. В конце-концов, если я труп, то мне совершенно не обязательно брать у этого типа жвачку, ведь так? Мы уже полчаса сидели в забегаловке на автозаправке, а мужик все не затыкался. Честно сказать, слушал я его вполуха, но понял следующее: во-первых, я действительно умер, но тут, положим, мне Индии не открыли; во-вторых, мужика звали Билл и он, типа, тоже труп; в-третьих, никакого рая или ада, о которых распинался наш священник на воскресных проповедях, мне не светит. А светит мне этот… сбор душ мертвых животных. Бред какой-то. Кому вообще сдались души животных? — В общем, пацан, выбора у тебя, по сути, нет, — Билл подцепил зубочистку, поковырял ею в зубах и перекинул в угол рта на бандитский манер. — Либо ты становишься жнецом душ, либо вечно слоняешься оборванным привидением с мотором… — С каким еще мотором? — А, забей, выражение такое, — Билл усмехнулся, откинулся на спинку дивана и замолк, чего-то ожидая. Я смотрел на него и понимал, что хочу я того или нет, но вариант тут только один. Мне предлагали новое тело, — по правде сказать, мне и прежнее не мешало, но его точно не вернут, — дурацкую работу и полную свободу действий во всем остальном. Правда, был подвох: никто не обещал обеспечивать меня жильем, едой и все такое… но я три раза убегал из дома, что я — на улице не проживу что ли? — Дядь, а других предложений у тебя в меню нет? — схамил я, бессмысленно пытаясь прихватить его стакан с колой. Но рука все еще проходила сквозь предметы, что лишний раз убеждало меня в бесполезности привиденческой жизни. — Я тебе не "дядь", пацан, — ухмылка с него, наконец-то, сползла, но выражение лица мне не понравилось еще больше. Знал я одного такого — Пит из двести пятого дома по Лейн. Так же смотрел. Говорят, что он держал в доме дробовик, а пару раз к его дому даже приезжала полиция. На третий раз забрали, но мать мне так и не сказала за что, а моя шайка ничего не знала. — Если ты соглашаешься, то ты будешь звать меня либо "Билл", либо "босс". И будешь делать все, что я скажу, без выкрутасов. Скажу станцевать кукарачу — станцуешь. Скажу забрать душу любимой черепашки твоей подруги — заберешь. И без лишних вопросов. Терпеть не могу. Хватит мне орды детей в команде, чтоб еще с вопросами разбираться… Все понял? Билл, уставился на меня в упор, не моргая. Я молчал, смотрел, как он жует свою дурацкую зубочистку, сплевывая куски деревяшки через плечо; как вертит на пальце массивное кольцо с каким-то стремным узором; краем глаза видел, что кола на столе уже не такая холодная и под стаканом образовалась лужица... Часы, висевшие над стойкой справа от нас, негромко щелкнули, отмечая полдень, и тогда я посмотрел на него прямо в упор, ухмыльнулся и сказал: — Я все понял, Босс, — ведь взрослые всегда так любят недооценивать детей.