Отвратительней того, что окружало меня последние недели, не было ничего. Только страх изо дня в день, предательства, разочарования и постоянная жесткая борьба за место во фракции. Наверное, именно выработанная привычка подспудно ожидать удара в спину и тут играет свою главную роль, в последний момент позволяя мне уцепиться руками за подвернувшийся выступ. Подтянувшись изо всех сил, чувствуя, как мокрый камень скользит под пальцами, я хватаюсь за холодную металлическую балку под самым мостом. Только бы удержатся, не позволить черной, бурлящей воде утянуть себя за собой в неизвестные расщелины своего смертельного логова. Не сдаваться!
Оглушающий рев подземной реки шумно призывает меня к себе, разбиваясь об острые, темные камни. Высота приличная, течение просто невозможное, ледяные брызги достают до моих лодыжек. Кажется, туфли улетели в водную пучину. Мир вокруг меня раскачивается, но я как-то еще удерживаюсь, болтаясь над пропастью. Это страшно, сердце колотится, и я дрожу от шока каждой клеточкой, не в силах представить даже, как теперь мне выбираться. Тихий шепот спихнувшего меня человека ползет шелестом среди серых сводов. Он там, укрыт за выступом от чужих глаз и наблюдает, ждёт чего-то. Быть может, досадливо сокрушается над моей упрямой борьбой?
— Что, не хватает духу закончить свое грязное дельце? Трус! — ужас от ожидания смерти становится катализатором злости, и я ору, чтобы не захлебнуться в собственном бессилии. — Давай же, покажись, урод. Хватит прятаться, хочу заглянуть в твои глаза.
Сердце мое стучит так громко, будто кто-то долбит в барабаны. Никто мне не отвечает, но он все еще должен быть здесь, чтобы убедиться в том, что дело сделано. А спустя минуту я отчётливо различаю приближающиеся быстрые шаги, начиная отмеривать свою жизнь уходящими мгновениями. Вот только тот, кто предстает моим глазам, свесившись через перила моста, выглядит настолько обалдевшим, словно видит приведение.
— Ты как тут ока… Во пиздец! — Зик соображает ровно пять секунд, быстро плюхается на живот и протягивает мне руку.
— Не могу. Руки мокрые, скользят, — с сожалением качаю головой, боясь даже шевельнуться лишний раз, чтобы не сорваться.
Зик чертыхается, машет руками, зовя кого-то на помощь, потом снова укладывается на поверхность мостков, а следом за ним появляется еще одна растрепанная голова с точно таким же растерянным выражением на темнокожем лице. Вдвоем с Юрайем они дотягиваются до нижней балки, перехватывают мои разжимающиеся ладони и затаскивая мою тушку наверх.
— Что случилось? Она что, хотела спрыгнуть? — вскидывается высокий женский голос. Я тяжело дышу с присвистом, конечности мелко трясутся от пережитого, пока чужие руки помогают мне подняться на ноги. К пропасти сбегаются Бесстрашные, ставшие свидетелями моего спасения, расспрашивают о произошедшем, а я ни слова не могу из себя выдавить. Еще бы! Воздух в глотке застревает, словно моток колючей проволоки. Как так-то, меня же чуть в пропасть не скинули?! И если б не ребята, то… О-ох, вот это ж блядь! Даже не думала, что это может быть так страшно!
Немного придя в себя, я с большой благодарностью расцеловываю своих спасителей, пытаясь хоть как-то объяснить, что на самом деле произошло.
— Эшли, ты точно не сама туда сиганула? — переспрашивает Юрайя с таким видом, точно сомневается в моей адекватности. — Может, ты просто упала?
— Нет! Я не суицидница. Говорю же, меня толкнули!
— Но здесь никого не было. По крайней мере, мы никого не видели. А ты? — серьезно вопрошает Зик, пытаясь перекричать шум воды. — Ты знаешь, кто мог это сделать?
Я бурчу, что кто угодно, кому я мешаю остаться в таблице рангов, и закатываю вверх штанину. На правой ноге, под сгибом колена уже наливается кровоподтек после удара.
— Вот, видите, меня ударили, — демонстрирую собравшейся возле меня группе Бесстрашных след от ботинка несостоявшегося убийцы.
Куча вопросов тут же сыплется на меня гомоном нескольких голосов, но ответить им ничего вразумительного я так и не могу.
— Да не видела я никого, он со спины подкрался, — снова начинаю оправдываться, как мои сбивчивые слова резко заглушает грозный оклик:
— Кто-нибудь мне скажет, что за херня здесь происходит? — Эрик выходит из тени коридора не спеша и уверенно переставляя ноги, хмурится, оглядывая нас, и складывает руки на груди в ожидании объяснений.
А я еле сдерживаюсь, чтобы не завыть, взывая к тому, кто там на самом-самом верху наблюдает за всеми нами: «Пожалуйста, вот только не сейчас! Ну не могу я больше…»
Зик начинает торопливо вводить лидера в курс дела, а я тихой сапой прокрадываюсь за спинами столпившихся Бесстрашных и быстро сворачиваю в темный проход, ведущий к запасной лестнице. Поднимаюсь по ступенькам на самый верх и толкаю тяжелую дверь, выбираясь на крышу.
Ветер тут же швыряет прохладный воздух мне в лицо, заставив непроизвольно поежиться под своими резкими порывами, но он такой свежий, что я вдыхаю и вдыхаю, еще и еще, словно не могу надышаться. Усаживаюсь на засмоленную поверхность, облокачиваясь спиной на один из бортиков и подтягиваю колени к подбородку, обхватывая себя руками, чтобы унять дрожь. Мне нужно успокоиться, взять себя в руки и разобраться в своих мыслях. Как-то много всего за один день навалилось на мою несчастную голову.
Железная дверь гулко ухает, впуская в сумеречную обитель человека. Он не таится и сразу приближается, замирая надо мной. Мне не нужно поднимать голову, чтобы увидеть кто это. Я и так знаю, чувствую. Не говоря ни слова, Эрик легко и почти бесшумно садится рядом.
— Ничего не хочешь мне сказать? — Он не смотрит на меня, но мне все равно не по себе от его присутствия.
— А смысл? — кошусь на него опасливо, но мне так тоскливо и хреново, что не хочется сдерживать слова, что сами просятся наружу. — Тебе всегда было плевать на разборки неофитов.
— То есть все, что ты мне можешь сказать в этой ситуации, — голос его вибрирует от раздражения, но я не могу не заметить, что Эрик пытается держать себя в руках, а это уже радует, — это то, что я такая скотина, что мне плевать на всё?
— Насчёт скотины тебе виднее, — отвечаю с долей ехидства и сама шалею от собственной наглости. Вот черт, не хватало ещё от лидера огрести сегодня и тогда будет полный страйк. Эрик бросает на меня тяжёлый взгляд, смотрит долго и с чувством, потом с изрядной долей досады сплевывает себе под ноги и поговаривают практически по слогам:
— Осторожнее.
Мне становится зябко и под этим взглядом, и от его слов, да и на крыше не сказать что жара. Пробивает внутренняя дрожь, и я ежусь, судорожно втягивая в себя воздух. Получается довольно шумно, и Эрик снова на меня косится. Наклоняется ко мне, но я, отпрянув, сторонюсь его. Мало ли… Но он просто вытягивает из кармана сигареты, щелкает зажигалкой и прикуривает, сильно затягиваясь крепким дымом.
— Опять босая рассекаешь, — судя по голосу, лидер усмехается, но как-то даже горько. — Хорошо, что в этот раз хотя бы не в одних труселях.
— Рада, что тебе смешно, — бурчу я обиженно, разглядывая свои ступни. Отличное время для издевок! — И туфли жалко, в Бесстрашии не так легко их достать.
— Для меня легко, — он пожимает плечами и продолжает так неуместно буднично: — Могу достать любую обувь в любое время.
— Буду иметь в виду, — невесело ухмыльнувшись, качаю головой, скосив на него глаза. Пф-ф, то же мне, всемогущий джин!
Молча кивает, пожимая плечами, вроде как «наше дело предложить», и откидывается спиной назад, устремляя свой взгляд в темное небо, затянутое тяжелыми, свинцовыми тучами. А я смотрю на него и ощущаю, что накрученное до предела напряжение отступает в его присутствии, навевая какое-то неправильное и совершенно неестественное чувство защищенности. Будто рядом с ним я за каменной стеной нахожусь, и больше ни один придурок не рискнет мне навредить.
Осторожно, словно боясь побеспокоить, я тянусь к Эрику рукой, вытаскиваю зажатую между его пальцами сигарету, удерживая свое прикосновение чуть дольше, чем следовало бы. Аккуратно затягиваюсь терпким табачным ароматом вместе с дымом и выдыхаю белое облако, которое тут же подхватывает ветер, растворяя в темноте. Лидер не возмущается, а просто прикуривает себе новую сигарету.
— Ты видела, кто это сделал?
— Нет, — печально улыбаюсь, поражаясь тому, что меня уже не так сильно пугает тот факт, что несколько минут я чуть не погибла. И чего я только не рыдаю в три ручья? Ведь действительно убить хотели. — Он, видимо, специально поджидал, а потом спрятался за углом. И просто ждал, уверенный, что я сорвусь вниз…
— Как вышло, что ты была одна? — в голосе Эрика проступает недоверие и подозрительность. — Ты вечно таскаешься с языкастой Искренней и зажатой блондинкой Отреченной, они что, бросили тебя?
Я поспешно отворачиваюсь, потому что не нахожу, что ответить. Во всяком случае быстро. Как-то не ожидала, что буду обсуждать с лидером такие вопросы, ведь почти все девочки у нас при парнях: Кристина с Уиллом, мне не всегда хочется им мешать и быть третьей в их паре. А Трис обхаживает инструктор, и она частенько сбегает от всех к нему. И я по этой грусти, а может и по счастью, провожу время со старшими Бесстрашными — Девидом, Сарой, Грегом и Хирут. Но Эрику знать обо всем этом совсем не обязательно.
— И как давно это продолжается?
— Что продолжается? — настороженно спрашиваю. Он говорит так насмешливо, как будто ему и так уже все известно.
— Преследование, — терпеливо уточняет он. — Или ты хочешь сказать, что это было в первый раз?
— Да нет, не в первый, — все же не сумев прикусить жало, отвечаю ему довольно дерзко. — Ты знаешь, кто из неофитов меня преследует и почему, зачем спрашиваешь? Хочешь, чтобы я нажаловалась тебе?
— Из неофитов? — теперь в голосе Эрика мелькает удивление. — Ты хочешь сказать, что кто-то ещё тебя преследует? Не из неофитов?
— Почём мне знать? — я выбрасываю окурок и начинаю судорожно прикидывать, что и как говорить. Черт, как же трудно подбирать слова, когда ты знаешь: что бы ни сказала, все будет плохо. Сказать «напали» — но ведь не нападал никто толком, ни синяков, ни царапин, хоть и показалось, что этот «я это я» меня поранил. Сказать преследовали — «а не мания ли величия у тебя, часом» — так и слышу издевку. Ладно, будь что будет. — Вот недавно какой-то ненормальный схватил меня в коридоре, но его спугнули Кристина и Уилл с Альбертом. Я даже не поняла, кто это и чего хотел, как он буквально… испарился.
Эрик заметно напрягается, хмурится и рассматривает меня настороженно:
— Та-а-ак, вот это уже интересно. В каком коридоре это произошло? Ты лицо его видела?
— В том коридоре, что ведёт из столовой в спальни неофитов. Лица не видела. И голоса его я раньше точно не слышала.
— То есть он ещё и разговаривал с тобой? — хах, можно подумать, со мной уже и поговорить нельзя!
— Да, он нёс какую-то околесицу, говорил, что я ему надоела, чтобы перестала играть в прятки или типа того. Я думаю, что это была какая-то игра у старших и он просто обознался, наверное.
Эрик как-то странно осматривает меня, словно прикидывает, сколько за меня дали бы в базарный день. Мне неуютно под этим взглядом, и я снова ежусь на холодном ветру. Интересно, если попросить у Эрика сигарету, он сильно разозлится?
— Ты кому-нибудь рассказывала об этом? — выныривает из забвения Эрик.
— Кому? Фору? Тебе? — так и представляю, как бегу жаловаться инструктору или лидеру на злого дядьку. — Я же говорю, думала, что это розыгрыш от старших… Меня просто приняли бы за истеричку, мне ведь не сделали ничего плохого.
— То есть тебя кто-то неизвестный обжимал в коридоре и это типа нормально? — спрашивает Эрик так, словно имеет на это право. Отчего-то этот вопрос приводит меня в полную дезорганизацию и вызывает такое возмущение, что я даже сообразить не успеваю, как выдаю:
— Я вообще не знаю, что такое нормально в Бесстрашии. Есть вещи, которые мне кажутся максимально ненормальными, но для тебя, например, это в порядке вещей.
— И что же тебе кажется не нормальным? — наигранно безразлично проговаривает Эрик.
— А то ты сам не знаешь, — да, иду на попятную. А что? Я не самоубийца.
— И все же.
Хочешь услышать то, что и так знаешь? Хочешь, чтобы именно я подвела черту? Провоцируешь, чтобы потом найти оправдание своей агрессии? Вряд ли ты спрашиваешь, чтобы извиниться или хотя бы признать, что мне горько от того, что ты делаешь со мной! Ты догадываешься, не мог ты не слышать, какие ходят слухи, и прекрасно понимаешь, что сам в этом виноват. Да, лидер, это ты заварил эту кашу, а мне теперь ее придется как-то расхлебывать. Знать бы еще — как? Вот как?!
— Ну, например, вломиться в душевую, — начинаю я загибать пальцы, пока Эрик наблюдает за мной с каменным лицом. — Рассказать всем о моих страхах, унизительно издеваться на глазах у всех, домогаться в пьяном виде, провоцировать, обзываться…
— Ясно. Ты увидела только это, — раздражённо перебивает он меня, а глаза его мечут молнии. Ноздри раздуваются и, кажется, он еле сдерживается, чтобы сейчас не начать орать что есть мочи. — Что ж, возможно причина твоих несчастий в том, что ты слишком много болтаешь. Такие в принципе долго не живут. И вообще, тебя, по твоим словам, только что спихнули в пропасть, но особо напуганной ты не выглядишь, а вот наглеешь с каждой минутой все сильнее!
— На что это ты намекаешь? — хочу спросить безразлично, но щека всё равно предательски дергается от обиды. — У меня синяк под коленкой размером с территорию Искренности! Да и с какой это радости мне прыгать в пропасть?
— Ну-у-у, — тянет он с издевкой, — судя по тому, что ты мне тут перечислила, поводов у тебя было немало.
— Ага, значит, ты признаешь, что превратил мою инициацию в ад кромешный?
— А я что, должен был красную дорожку тебе расстелить? — все больше заводится Эрик, а я чувствую, что не просто играю с огнём, я уже практически на костре инквизиции. — Я здесь не для того, чтобы устраивать вам тут курорт, ясно?
— Ну, главное, что ты устроил курорт себе! — Вот сейчас лидер уже предельно разозлен, смотрит прямо и колко, будто хочет мне еще разок всыпать, и кажется, пора уносить ноги. Меня словно пружиной подбрасывает и я выдаю: — Не буду мешать твоему счастью с рыжей!
Если уж совсем откровенно, я как-то не ожидала, что Эрик так легко и быстро сможет оказаться на ногах, при его-то комплекции. Однако же не успеваю я сделать и шага, как предо мной вырастает гора под названием Лидер и преграждает мне путь.
— Значит, всё-таки из-за этого!
— Что «из-за этого»? — со смешком выдаю я. — Ты думаешь, я бы бросилась в пропасть от того, что увидела в подсобке? Ты меня плохо знаешь, лидер. Оно того явно не стоит. Да ты и сам прекрасно знаешь, что меня столкнули, и даже знаешь почему!
— Да ебт твою мать, сколько можно?! Чего ты добиваешься? — окончательно рассвирепев, вскидывается Эрик и бросает на меня тяжелый взгляд, презрительно кривя губы. Да, похоже, доигралась… — Думаешь, если я тебя трахнул, так мне теперь можно выносить мозг? Если тебя столкнули, то ты сама в этом виновата — не умеешь держать язык за зубами, постоянно нарываешься и влезаешь во всякую хуйню! Да плевать я хотел на такую безмозглую дрянь, как ты.
Я аж дар речи теряю от окатившего меня с головы до ног презрения, чувствуя, как краска бросается в лицо. Фу-у-ух, как же тяжело с ним разговаривать, сколько же у него все-таки всевозможных заморочек, что просто становится тошно. Не нравится правду слушать? Ну так и не спрашивай! И что это значит: «Ты увидела только это!» А что я должна была увидеть? Так всыпал мне на игре, что до сих пор задница болит! Ну и что, что за бесчестный ход, но может, боль от слишком сурового и обидного наказания мешает мне рассмотреть, какие там он нашёл для себя оправдания? Чего орать и обзываться-то опять?
— Безмозглую? — зло парирую я, восхищаясь своей смелости. — А у тебя, значит, в голове полный порядок? Слева тараканы, а справа мания величия!
— Тебе бы о своём порядке подумать! — Эрик пытается взять себя в руки и опять хватается за сигареты. — Довыебывалсь до того, что приходится бегать за тобой по всей фракции!
— Ну и зачем ты поперся за мной? Что тебе не сиделось со своей… этой… — я машу рукой в направлении, как я думаю, подсобки.
— И вот ты внезапно решила, что тебя это касается! — разводит он руками, в одной пачка с сигаретами, в другой зажигалка, а я только и думаю, как же попросить у него курить, когда он так разозлился? — Вообще-то я сам решаю куда мне идти и где и с кем сидеть, ясно?
— Но сейчас-то ты здесь. Со мной. И
это меня касается. Я не звала, ты сам сюда пришел, Эрик. Что тебе надо? Скажи мне уже и разойдемся — я выгрызать себе место во фракции, а ты дальше превращать мою жизнь в ад!
Он всё-таки прикуривает, делает длинную затяжку и так смешно старается не закашлятся, что только невообразимым усилием воли получается погасить рвущийся на волю смешок. Я чокнутая, вот просто на всю голову, если рядом со мной беснующийся лидер, а я только и делаю, что дразню его!
— На моего неофита совершено покушение, — Эрик, похоже, отвлёкся на кашель и сумел взять себя в руки. Он снова садится, откидывая голову на парапет, но я не спешу к нему присоединяться. Но и сбегать передумала. Так и стою рядом с ним, смотрю сверху вниз. — Разве я не должен вмешаться?
— Раньше ты не считал нужным вмешиваться в такие дела, — мне вот даже интересно, что он ответит. — Что изменилось?
— Ты задаешь слишком много вопросов. Знаешь, что обычно бывает с теми, кто не в меру любопытен?
Я смотрю на соседнюю крышу, потому что сил больше нет с ним спорить и что-то пытаться донести. Мне не страшно. Почти. Мне просто надоели эти качели: хочу — не хочу, отпихну — поцелую. Сколько еще будет это продолжаться?! Поэтому опускаюсь вниз, переползаю от бордюра, усаживаясь прямо напротив Эрика и вглядываюсь ему в лицо, пытаясь хоть что-то там прочесть, а потом перевожу взгляд на сигарету. И снова на Эрика. Черты лица его разглаживаются, и он, ухмыляясь, протягивает мне курево и зажигалку, которую я нагло присваиваю.
— Когда Дрю напал на Эдварда, потом на Трис, ты никак не отреагировал, — продолжаю гнуть свою линию. — А сейчас…
— У меня была договорённость с Дрю, — небрежно перебивает меня Эрик. — Он должен был провоцировать вас на конфликты, сеять среди вас раздор.
— Зачем? — удивляюсь я. Всегда думала, что Дрю просто такой. С гнильцой человек. — Чтобы что?
— По новым негласным правилам Бесстрашия, у неофитов не должно быть друзей, только соперники, — пф-ф, то же мне новость. Радует только то, что Эрику, похоже, самому не очень-то это нравится. — И Дрю должен был помочь вам… в вашем соперничестве. Но он почему-то посчитал, что я теперь ему должен, и решил взять на себя гораздо больше, чем его просили. Хочешь, я его убью?
Выдав сию тираду, он выжидательно смотрит на меня, словно только и ждет моего вердикта для намеченной жертвы, отчего я теряюсь, пытаясь осознать всю серьезность этого предложения.
— А ведь правда убьёшь, — доходит до меня, а лидер кивает в подтверждение, мол, отчего же не грохнуть, стоит только намекнуть. — Не надо, на кой мне его смерть? Да и не так уж я мешаю Дрю продвигаться в таблице, тем более он последнее время вообще ко мне не лезет. Скорее всего тут замешано что-то личное.
— Личное? — приподнимает он бровь. — Ты ему отказала, он на тебя разозлился и решил, что если не ему, то никому?
— Нет, Дрю тут вообще ни при чём. Дело в том, что я слышала кое что.
— Что?
— Шёпот, — снова быстрый взгляд и… Молчит, чуть прищурившись. — Пока я висела под мостом, этот ублюдок кое-что нашептывал мне. Хочешь знать, что именно? Шлюха! Он шептал: шлюха Эрика. Потаскуха. Лидерская подстилка…
— И что? — спрашивает он так, будто нет в этом ничего такого, и, склонив голову набок, наблюдает за мной с затаенным любопытством. — Он обиделся, что ты дала мне, а не ему или что?
Господи, да я сама с ним скоро свихнусь! Вот как у меня получилось так крепко вляпаться?
— Какой же ты непробиваемый тупица! — все тормоза отъехали вместе с крышей. Прощай моя заднюлечка, мне с тобой было хорошо. Я просто не могу это контролировать. Слова сами горохом сыпят из меня прямо на голову лидера, я вскакиваю, топаю ногами и больше всего хочется бросить в него что-нибудь тяжёлое. — Ты все прекрасно знаешь и понимаешь! Меня заклеймили твоей шлюхой! Сомневаются в моих достижениях! А ты сидишь тут и с самодовольный ухмылочкой подтвержаешь это?! Сукин ты сын и урод, Эрик!
Я уже хочу гордо развернуться и уйти, когда лидер перехватывает меня за запястье. Вот и все, сейчас, похоже, будут убивать.
— А ну стоять! И захлопни пасть! — гаркает Эрик, сильно дергая меня на себя так, что я буквально плюхаюсь на него сверху. — Насчёт слухов и того, что шептал какой-то придурок, отвечу твоими же словами — тебе виднее. Насколько я помню, никто нам свечку не держал и доподлинно никому ничего не известно, а посему с таким же успехом слухи могли ходить и безо всякого повода!
— Да, но ты…
— Что, даю повод? Это как же интересно? Я что, выделяю тебя где-то, или, может, есть хоть один пункт из твоих рангов, который ты не можешь подтвердить? Или, может, у кого-то есть компромат? Ни черта ни у кого нет, кроме домыслов! А ты в очередной раз пытаешься навязать мне свою обиду, для чего? Чтобы я голову пеплом посыпал или в пропасть сиганул?
Во-о-от как мы все умеем переворачивать с ног на голову! Во-о-от почему в Бесстрашии творится черте что, а лидерам плевать! Это нефиты сами себя режут и в пропасть толкают! «Вы выбрали нас, теперь мы будем выбирать!» — во-о-от как происходит отбор: кто окажется наибольшим сукиным сыном, тот пойдёт стройными рядами во главе с Эриком в светлое будущее! Во-о-от, что такое Бесстрашие!
Я пытаюсь подняться и выдернуть руку из железобетонной хватки Эрика, мысленно уповая только на то, что ни в коем случае нельзя расклеиваться. Где-то в глубине души закрадывается предательская мыслишка, что по сути он прав. Нет, насилие и жестокость вне зависимости от того, прав он или нет, не подлежат оправданию, но… стоит ли так уж реагировать на домыслы и слухи? Но как же всё-таки исключительно мощно работает у него самооправдание! Прям зависть берет!
— А с рукой твоей что? — выводит меня из возмущённого оцепенения лидер, заметив мое ободранное о сварочные швы моста запястье.
— Царапина, — как можно презрительней кидаю в ответ и не оставляю попыток покинуть столь поразительное общество. Просто не устаёт меня поражать! М-да, сегодня доверительного разговора у нас точно не выйдет.
— Что ж ты холодная-то такая, как ледышка! — осмотрев мое запястье, раздраженно буркает себе под нос лидер, словно ему это доставляет какое-то личное неудобство, и принимается снимать с себя куртку.
— Обойдусь, — упрямо отмахиваюсь я, почти прикусывая себе кончик языка, чтобы не съехидничать по поводу его неожиданной заботы.
Вторая попытка подняться так же заканчивается полным фиаско. Эрик с легкостью усаживает меня прямо на себя сверху, накидывает на плечи куртку и ухмыляется, поймав мой недоверчивый взгляд.
— Сиди сказал. И не ёрзай, — останавливает он мои поползновения отстраниться, для пущей убедительности устроив руку на моей пояснице, вызывая еще больше подозрений. Я, насупившись, молча жду, когда он прекратит валять дурака, но лидер удивляет меня еще больше, спрашивая на полном серьезе: — Итак, вернёмся к тому, с чего мы начали. Ты ничего не хочешь мне сказать?
— Вот теперь точно не хочу! — не сдаю я позиций.
— Ладно, спрошу по-другому. Ты меня искала?
Молчу, стараюсь не смотреть на него и не замечать его внимательный и заинтересованный вид. Я таким Эрика едва ли вспомню, когда видела последний раз, из-за этого упускаю момент, когда можно ретироваться без последствий. Он такой странный, когда не орёт и не оскорбляет, очень уж любопытно, что он будет делать дальше.
— Я знаю, что искала, — с нажимом продолжает он, нарушая молчание. И я с удивлением чувствую, как он поглаживает большим пальцем мою ладошку, которую так и не выпустил из руки. — В ту подсобку нельзя зайти случайно, значит, ты шла за мной…
— И жалею, что шла, — хоть и не хочу, но все равно сказать получается гораздо мягче, чем надо было бы. Оказывается, не так-то просто уходить от ответа, когда тот, кто спрашивает, крепко прижимает тебя к себе и ты ощущаешь тепло его ладони даже сквозь одежду.
— Из-за того, что увидела?
— Отчасти, — ну не знаю я ничего. Вздыхаю. Сидеть на его ногах странно. Непонятно, к чему все это. Одна, разумная часть меня, и по всей видимости, не такая уж обширная, вопит, что надо отбиваться и оказываться подальше от этого самовлюбленого типа. Но другая… Ох, уж эта другая, та самая, которая чокнутая и ненормальная. Та самая, которая избивала его на ринге, та самая, которая дерзила ему на игре. Та, что отзывалась на его грубые ласки… И чем больше Эрик поглаживает тыльную сторону моей ладони большим пальцем, тем больше становится та самая, чокнутая сторона, вытесняя разумную. — Хотела показать тебе, что я не боюсь. Хотела… — чуть не вырвалось, что правда хотела. — А, уже не важно.
— Если я сижу здесь, с тобой, терплю твои наскоки и вытягиваю из тебя слова клещами, значит, это важно. — А меня завораживает такой его голос. С чарующей хрипотцой. И наверное поэтому я ничегошеньки не делаю, когда Эрик подносит мою руку к своему лицу и целует меня в ладонь. — Я хочу знать, — очень тихо поговаривает он прямо мне в кожу, — чего ты хотела?
— Тебя! — как загипнотизированная отвечаю, вдыхаю и не могу выдохнуть, глядя в его прищуренные глаза, боясь, что сердце у меня сейчас на куски лопнет от волнения.
А Эрик просто говорит: «Иди ко мне», — притягивает меня ближе и касается губами моих, сначала мягко, едва подхватывая, словно пытаясь распробовать их на вкус. Потом более порывисто и откровенно, скользнув языком внутрь моего рта, приоткрывая его для более глубокого поцелуя. Мне кажется, что я схожу с ума, но единственное, чего мне хочется — кожей ощущать его прикосновения, и, подавшись навстречу всем своим существом, я теснее прижимаюсь к Эрику. Ерошу растрепанные волосы на затылке, глажу, зарываясь в них пальцами, жадно прихватываю в ответ вспухающие от поцелуев губы, отдавая себя всю и полностью в его владение. В его настойчивые и не менее требовательные руки, которые уже совсем не невинно оглаживают и изучают моё тело, так вдруг неожиданно остро и чувственно отзывающееся на все ласки.
Движения у Эрика не слишком осторожные, в них очень много властного напора, но от этих действий с моих губ все чаще срываются томные рваные вздохи. Он ловит их ртом, жадно сцеловывает, покусывая мою нижнюю губу, и я начинаю задыхаться, ошалев от его близости. Эрик вдруг прерывается, чертит языком влажную дорожку по моей шее и припадает губами к бьющейся там венке с такой невозможной нежностью, идущей вразрез с остальными его прикосновениями, что меня выгибает в его руках, а из груди рвется протяжный полустон.
Стеснение и страх неминуемо сдают свои позиции, отступая, и в таком близком контакте я отчётливо ощущаю возбуждение Эрика. Память услужливо воспроизводит волнующее ощущение его пальцев, ласкающих меня, и, теряя чувство связи с реальностью, я сама трусь об него, беспорядочно хватаюсь ладонями за напряженные плечи, тянусь губами к татуировкам на его шее, тщательно перецеловывая чернильные отметины. Он хрипло выдыхает, заставляя меня неуловимо улыбаться, с каждой секундой сильнее пьянея от понимания, что ему приятно. Ему нравится, и он позволяет мне делать с собой то, чего я ранее могла воплотить лишь в мыслях: обнимать его лихорадочными движениями, дрожа от нетерпения ловить его губы, судорожно касаться их, задыхаясь от нехватки воздуха. Лаская языком мочку его уха с черной серьгой, я обхватываю ее губами, тихонько выдохнув: «Я люблю тебя!» Я не жду каких-то ответных признаний, просто острое, щемящее, раздирающее душу чувство само выталкивает эти слова.
Эрик вжимает меня в себя так сильно, что я чувствую, как дрожь волнами прокатывается по его телу. Шумно втягивает воздух носом и… отстраняется. Крепкие пальцы впиваются в мои плечи, отталкивая меня, но замечаю я разительные перемены в поведении лидера только тогда, когда он практически выплевывает сквозь сжатые зубы:
— Ну вот мы и выяснили. А сколько было возмущений: «меня заклеймили…» Да нет, просто правду сказали, ты и есть маленькая шлюшка!
Хорошая оплеуха. У меня даже горло перехватывает, что я замираю болванчиком, не в силах ни выдохнуть, ни вдохнуть прохладный воздух.
— Всего один поцелуй — и ты уже прямо здесь готова раздвинуть ноги?
— Ты… — сокрушаюсь я, пытаясь скрыть не прошедшую еще после его прикосновений дрожь. Неужели он… Как же так… он… — Мстишь мне? За то, что правду тебе сказала?
Эрик нехорошо так ухмыляется, отчужденно и холодно, демонстрируя крепкие белые зубы, и я окончательно понимаю, что мне ничего не послышалось. И бью ему прямо в лицо, сильно бью, не по-женски, сжатым до белых костяшек кулаком. Он даже удар не блокирует, не пытается перехватить мою руку, наслаждаясь моей злостью.
— Ненавижу тебя! Какой же ты всё-таки подонок!
Он играет со мной, а я, как последняя дура, ему это позволяю! Он пытается выставить меня виноватой, оправдывая этим самым свои низкие поступки! Но, чёрт возьми, как я могла предвидеть! Возбуждение испаряется мгновенно, и меня с головой затопляет невыносимый стыд за то, что сижу на нем, выслушиваю насмешки, подвергаясь такому немыслимому унижению. Еще это «люблю» дурацкое сказала ему на потеху!
Подскочив как ошпаренная, я сдираю с себя его куртку и швыряю Эрику в лицо. Слезы, твари подлые, вскипают в глазах против всякой воли. Я стараюсь их сдержать, но владею собой плохо. Вот же безмозглая идиотка! О чём я только думала? Как могла так лопухнуться?
— Ненавидишь? — он издевательски хмыкает, будто хочет меня добить. — Только что ты говорила совсем другое!
— Чтоб ты сдох, сукин сын! — выкрикиваю я отчаянно, направляясь к двери.
Но чаша моих душевных травм на сегодня еще не испита до дна. Не успеваю отойти и на пару шагов, как Эрик догоняет меня, перехватывая рукой поперек живота.
— Не прикасайся ко мне, не смей меня трогать! — я барахтаюсь в его руках, пытаясь вывернуться, но лидер куда сильнее. Мне не справиться с ним, мы оба это прекрасно знаем.
— Прекрати истерить, — шипит он мне в ухо. — Это всего лишь слова.
Голос его буквально пронизывает насквозь, иглой вдоль позвоночника. Ну надо же… у самого ширинка трещит по швам и пальцы пляшут нервный танец, а все туда же — обязательно нужно показать, кто тут главный, чтобы утереть мне нос, за то, что посмела высказать претензии. Господи, до чего ж тошно!
Но ему этого кажется мало: Эрик разворачивает меня к себе лицом, грубо целует, удерживая пятерней за затылок и не позволяя отстраниться. Я требую, чтобы он меня отпустил, брыкаюсь изо всех сил, царапаюсь и кусаюсь, ежесекундно ожидая в ответ удара или чего-то еще очень болезненного, и сильный укус не заставляет себя долго ждать. Вскрикиваю от боли, чувствуя, как во рту расплывается вкус крови, и вскоре оказываюсь придавленной к стене тяжелым телом так, что и вдохнуть не могу. Одной рукой Эрик сжимает оба мои запястья, второй принимается бесцеремонно шарить по телу, пытаясь нащупать застежку брюк. У меня леденеет сердце, стремительно проваливаясь в живот — не трудно догадаться, что он задумал. От отчаяния хочется завыть.
А ведь он мне не просто нравится! И несколько минут назад я сама хотела его до чертиков, наплевав на все наши словесные баталии, но теперь уязвленная гордость и понимание, что он хочет доказать мне нормальность своих уродских поступков, не позволяет мне наступить на глотку всем обидам и поддаться Эрику. Пытаясь судорожно сообразить, как выпутаться из этой хреновой ситуации, не сразу понимаю, что лидер вдруг останавливается и разжимает свою хватку, а потом замечаю, что в дверях стоит незнакомый мне Бесстрашный и смущенно покашливает.
— Все в порядке? — спрашивает тот, не рискуя приблизиться, и отводит взгляд в сторону.
— Более чем, — тяжело дыша, но на удивление спокойно отвечает Эрик, после чего Бесстрашный поспешно удаляется, а я умудряюсь отпрыгнуть в сторону, не сводя с лидера глаз. Рот его перекошен от гнева, из прокушенной губы идет кровь. Он вдруг кажется мне похожим сейчас на настоящего монстра, отвратительного и очень страшного. — Черт бы их всех побрал… — глухо бормочет Эрик, обтирая ладонью свое лицо. Потом переводит свой взгляд на меня и, как ни в чем не бывало, протягивает мне руку: — Идем.
— Нет уж, перетопчешься! — пячусь я от него назад. Эрик вновь заметно напрягается, с присвистом втягивает в себя воздух.
— Пойдем со мной, я не сделаю тебе больно!
— Тогда тебе придется убить меня, сволочь, — выпаливаю я со злостью. Вот придурок-то, на кой-хрен устроил свои показательные выступления? Ведь я бы за ним не только в постель пошла, но и на край света побежала бы босиком по стеклу. Но нет, нельзя все сделать по-человечески, нужно обязательно через оскорбления и насилие, чтобы даже мысли не возникло, что это низко, пошло и отвратительно. Да я теперь, скорее с крыши сигану, только бы его обломать.
Качаю головой, уже не сдерживая истерические смешки, и начинаю хохотать как сумасшедшая, до слез, наблюдая, как его лицо кривится от гнева.
— Что, наш крутой лидер все-таки поплыл от мерзкой девки? — впадая в натуральную истерику, хихикаю я, хотя тут нет ничего смешного. Все мои попытки вернуть хоть шаткое, но равновесие, канут втуне, и зубы у меня стучат совсем не от холода, а потому что всю безбожно трясёт.
— Ты же сама этого хотела, — аккуратно подступая ближе, пытается усмирить меня лидер.
— Хотела? — удивленно вскидываю я брови и кривлю рот. — Я и сейчас хочу тебя до одури. Но тебе мало было меня обидеть, ты решил еще и так гадко унизить, вытереть об меня ноги! Чтобы доказать мне, что я сама во всем виновата?! Да пошёл ты!
— Да какая разница кто в чем виноват? Опять играешь в свои идиотские игры? — явно пропустив мимо ушей мою последнюю фразу, угрожающе взрыкивает Эрик. — Мне не смеют отказывать, ясно?!
— Вот хрен ты угадал! Я смею, и это тебе безумно нравится. Я значительно отличаюсь от всех твоих податливых сучек, готовых бежать в подсобку по первому требованию. Поэтому тебя так ко мне и тянет. Но быть твоей игрушкой мне не улыбается!
— Если ты потрудишься включить свою голову, то вспомнишь, что сама крутила передо мной задницей! Постоянно делаешь все, чтобы привлечь к себе внимание, и по всей видимости, не только моё! Так чем же ты отличаешься от других шлюх?
— Я никогда не была шлюхой. Кому, как не тебе знать об этом, ведь ты был у меня первым! — от обиды за все несправедливые слова я уже сама не соображаю, что говорю и делаю.
— Да неужели, — едко выцеживает Эрик, — и что тебе мешало пойти по рукам после того, как я тебя вскрыл, а?
От его слов злость окатывает с новой силой, топит под собой, и я сама не понимаю, как бросаюсь на Эрика и изо всех сил врезаю ему коленом в пах, вложив в этот отчаянный жест все бушующие во мне эмоции. Лидер, видимо, не ожидая от меня такой прыти, сопротивления не оказывает, лишь сгибается пополам, громко выцеживая витиеватые ругательства. Однако успевает перехватить меня за локоть, не позволяя сбежать, и, разогнувшись, бьет в лицо с такой силой, что я отлетаю назад, врезаясь затылком в стену. Внутри всё обрывается с этим ударом, я падаю как подкошенная, оглушенная звоном в голове.
Осознание возвращается медленно, сначала появляются приглушенные, словно со стороны, неясные звуки. Кажется, это шорох шагов. Потом возвращается зрение. Разлепив ресницы, я пытаюсь сконцентрировать взгляд, но перед глазами плавает мутная пелена. Затем возвращается и осязание. Онемевшее после удара лицо начинает полыхать, я лежу не шевелясь, и жмурюсь от накатившей боли, пытаясь вернуться в реальность.
Некоторое время потоптавшись по крыше, Эрик присаживается рядом со мной на корточки, тормошит меня за плечо, ощупывает голову. Не дождавшись никакой реакции, ругается сквозь зубы, и, судя по его голосу, он, кажется… пугается? Что его может напугать? Кровь? Запах крови действительно становится невыносимым, я чувствую ее во рту, чувствую, как она стекает по шее, льется из носа, отчего мне становится только дурнее.
— Эрик, что ты делаешь? — сквозь шум в раскалывающейся голове я слышу удивленный голос Фора. И тут, наверное, он видит меня, потому что буквально орет: — Ты с ума сошел?!
— Черт! Да не вопи ты так, — рявкает лидер, пытаясь приподнять меня и поставить на ноги, которые упорно подгибаются. — Мелкая, ты как? — уже тише, а в интонации его слышатся просящие нотки. — Да твою мать, очнись же ты, ну… давай же, слышишь?!
— Отойди, — отпихивает его в сторону Фор. — Эшли, что произошло?
Я кое-как разлепляю веки, встречаясь взглядом с темно-синими, глубоко посаженными глазами инструктора, но отвечать не тороплюсь. Да и что я ему скажу? Что споткнулась?
— Я отнесу ее в лазарет, — уже достаточно спокойным голосом говорит Эрик, но Фор останавливает его, подхватывая меня на руки. Это последнее, что я еще воспринимаю перед тем, как окончательно отключиться.
Эрик
Музыка: Gamma Ray — Empress
— А ну пошли на хрен все отсюда, — рявкаю я тренирующимся особистам, резко сдергивая с себя куртку и швыряя ее в сторону турников. Вайро Тревис, командир особой группы, тренирующий в данный момент своих подчиненных, недоуменно поднимает на меня глаза, но, заметив мой взгляд, не решается задавать вопросы.
— Ладно, пацаны, поперли на улицу, продолжим там! — гаркает он старшим Бесстрашным, и они покидают тренажерку. — Все нормально, лидер? — все-таки спрашивает он, хлопая меня по плечу. — Выглядишь ты… неважно…
— Бывало и лучше, — хмуро отвечаю, не глядя на него, — сейчас плохое время для вопросов.
Вайро кивает и уходит вслед за остальными, а я, на минуту прикрыв глаза, изо всех сил пинаю тяжелую грушу с разворота ногой. Привычная, яркая, но такая необходимая сейчас боль разливается по конечности, и мне становится немного лучше, потому что сдерживаться больше нет никаких сил. Удары сыпятся на ни в чем не повинный снаряд, оставляя на поверхности тренажера вмятины, а голова, как и всегда при тяжелой физической нагрузке, проясняется, давая возможность хоть как-то все обдумать и разложить по местам.
Для меня никогда не было проблемой проанализировать что бы то ни было; «фракция выше крови», но мозги Эрудита останутся со мной навсегда, это факт. Однако в данный момент вынужден признать, что я, блядь сука, ни хуя не понимаю, что вообще происходит. Меня подводит не только мышление, моё тело отказывается функционировать в привычном режиме, и все только потому, что рядом со мной постоянно мельтишит раздражающий фактор.
Также я вынужден признать и то, что этот самый фактор, именуемый Эшли Финн, приводит в полную дезорганизацию любые попытки что бы то ни было упорядочить. Как? Почему? Зачем? Нет ответа. Кто она такая? Да, в общем-то, обычная девица, слабая для Бесстрашия физически, но сильная духом, нельзя не признать. Но именно из-за неё я сейчас в полном ахуе вышибаю из груши дух и ничего не понимаю.
Как ей удаётся каждый гребанный раз выводить меня из себя?
Почему я не могу спокойно на неё реагировать?
Зачем она вечно нарывается, огребает, а потом ходит и сверлит меня то гневным, то обиженным взглядом, или принимается ныть, надеясь вызвать во мне угрызения совести. Какой совести, крошка? Это понятие умерло во мне вместе… с душой.
Упала, замерла поломанной куклой… Как же хочется вытравить из себя эти видения!
Девушка на моих руках, маленькая, хрупкая. Безжизненные глаза уставились в потолок, развороченный затылок… Нет, не может быть, чтобы мне пришлось это переживать снова, только уже не в своем пейзаже, а наяву! Кто она такая, чтобы меня все время провоцировать, играть в свои детсадовские игры — то манит, то отталкивает идиотскими поступками, поднимая меня на смех перед моими же неофитами? Влезает во всякую хуйню, не умеет держать язык за зубами! Привлекает к себе излишнее внимание, да так, что старшие лидеры ею уже интересуются. Я точно знаю, что Сэм собирает о ней информацию, а теперь вот выяснилось, что возможно даже следит… Тоже выяснить надо бы, почему и зачем?
Те, невольно вырвавшиеся у неё слова, так ожидаемо открыли ящик Пандоры.
«Я люблю тебя» — «Посмотри на меня, я люблю тебя…» Нет! Монстра нельзя любить! Он разрушает, убивает, уничтожает все, к чему прикасается. Его нельзя выпускать, а она делает всё, чтобы он оказался рядом с ней и выгрыз все светлое, что в ней может быть. Как же ты не поймёшь, что со зверем нельзя играть, он не пожалеет тебя! Держись от меня подальше!
Мышцы печет, разливая по телу приятную тяжесть и усталость. Чем больше выматываешься, тем лучше спится. Беда в том, что вот уже несколько недель мучает бессонница, заставляя пялиться в потолок или на спящий город в раздражении, прокручивая в голове события прошедшего дня.
Удар! Еще! И вот так! С разворота и апперкот!
Есть вещи, которые не поддаются логике. И тем, кому насрать на это, живется не в пример лучше и проще, но это явно не мой случай. Не могу понять, что происходит и даже не сейчас, а с того самого момента, когда пришло осознание, что мои игры со смертью, как это ни странно… заставляют почувствовать ценность жизни и её необходимость для будущего.
Я уже давно понял, что со мной явно что-то не так. С определенного момента моя жизнь разделилась на до и после… и в нее вошла потребность. Все, что отнимает силу у других, дает ее мне, и как бы противно это ни было, мне приходится мириться с этим.
А эта девица, бесконечно раздражающая своим присутствием, вечно влипающая в какие-то идиотские ситуации… Разве я мог представить, что все так повернется, когда на крышу спрыгнули два десятка неофитов? Что именно она заставит меня… почувствовать себя человеком. Именно рядом с ней выжигающая меня сущность, к которой я уже почти совсем привык, отступает, теряет ранее захваченные позиции. Что шарик на ее языке будет занимать мои мысли чаще, чем надо бы. Что будет вызывать желание одними лишь своими неумелыми поцелуями… Такое желание, что в голове не остается больше ни одной мысли и самоконтроль отказывает напрочь! Почему она? Что в ней такого? Как вышло, что её мимолетный отклик на, что уж там, довольно грубые и унизительные ласки, вдруг станет для меня наиярчашей похотливой фантазией? Что её поцелуй на игре вышибет все мозги, что в итоге и стало причиной проигрыша? Что её несознательное признание на крыше, выдуваемое влажными, припухшими от невоздержанности губами, вдруг разбудит угомонившегося было монстра, не позволяющего даже близко допустить, что такой, как я, может у кого-то вызывать что-то…светлое.
Хрясь! Кажется, хрустнуло что-то… Чёрт, кожа на груше лопнула, мать ее! Неужели нельзя нормально снаряд обтянуть, ну что за блядство!
Размяв перенапряженные плечи, я перехожу к другому снаряду, этот завтра заменят. Здесь нет кровавых клякс, и было бы невъебенно здорово, если можно было бы, вот так просто взять и перейти из одной жизни в другую. Чтобы… все исправить.
Был момент, когда я уже готов был полностью превратиться в самое настоящее чудовище, монстра без совести, без сожаления, жаждущего только унижения, боли, страданий… Это Джанин сделала меня таким, а Бесстрашие завершило начатое эрудитской сучкой. Близость смерти, своей и чужой, вечная опасность, потери и муки тех, с кем ты только что шел рядом, а через минуту они уже корчатся, истекая кровью с разваленной на две части грудиной, торчащими кишками или едва шевеля культями оторванных конечностей. Именно здесь, особенно в последнее время, для того чтобы выжить, нужно быть полным ублюдком, иначе одна дорога — в пропасть.
На автомате измываюсь над снарядом, не ощущаю ни боли, ни повреждений. Вне времени, вне бытия, есть только я и физическая нагрузка. И рой мыслей в голове, жужжащий и навязчивый.
Разрушать всегда легче. Убить проще, чем создать что-то новое. Растоптать, унизить, низвергнуть, уничтожить… Право сильного дает ложное ощущение полноты жизни, власти над ней, иллюзию контроля над всеми. И все было нормально, пока не появилась
она.
Хуже всего не то, что она вызывает эмоции, а то, что она вызывает разноречивые эмоции. Мне все время хочется увидеть ее. Понять, что она не влипла больше никуда. И в то же время хочется раздавить ее, как блоху, потому что она мешает, ужасно раздражает, дерзит мне перед всеми! Если и дальше будет так продолжаться, то придется просто пристрелить ее на глазах у всех, чтобы не повадно было другим!
Давай! Еще! И еще раз, твою ебанную мать! Давай, сильнее, ты можешь, ублюдок, чтобы не осталось больше никаких сомнений! Разъеби эту грушу нахуй!
Но я не могу. Она как… звук в темноте, на который идешь и появляется надежда, что, возможно, из этого лабиринта есть выход. А может быть, это все только иллюзия. С одной стороны, хочется ее прибить на хрен, с другой… мне нужно понять, почему она? Что в ней есть такого? Разве, не было раньше выебывающихся неофитов? Были и с лихвой. Девок не было? Да всякие были. И странные, и смазливые, и дерзкие, и ебанутые. На всяких я успел насмотреться за шесть лет. Но эта… Удивляет. Захватывает внимание своим бесконечным упрямством! Я много повидал, но эта… похожа на что-то неуловимое, словно забытое слово на языке вертится и не вспомнить. Может, поэтому?
Зверь вырвался и унизил ее, но она выстояла. Многие ломались, или возмущались, или качали права, и разделаться с ними было проще простого. Ни сожаления, ни мук совести, ни порицания. Она выдержала все, что другие терпеть не стали, и все равно ее глаза ищут меня, прожигают насквозь, я чувствую ее взгляд и мне каждый раз хочется обернуться. Но все эти глупые попытки втянуть меня в идиотские игры… Знала бы она с кем играет, наверное, бежала бы от меня подальше, сверкая пятками. Но я не хочу, чтобы она знала. Не хочу, чтобы догадалась. Я должен понять, почему именно она. И какого черта, вообще, происходит!
Я уже не чувствую рук и понимаю, что надо завязывать. Бросив короткий взгляд на браслет, обнаруживаю, что уже глубокая ночь. Да твою мать… а завтра опять тупая возня с неофитами, а еще и пейзажи на подходе. Как же хочется уже послать на хрен всю эту инициацию вместе с гребанными новобранцами! Но пока не время. Мне надо поговорить с ней. Может быть, она и есть тот самый выход?
Окровавленное полотенце летит в корзину, я подхватываю куртку и иду на выход из зала. Уже почти покинув помещение, останавливаюсь. Смутное чувство, что кто-то пристально смотрит мне в спину, стягивает затылок и заставляет незаметно оглядеться. Кто-то следит за мной? Это что-то новенькое… Надо будет с Вайро перетереть, что это еще за наблюдатели у нас появились?
