Без слов

— Нацу-с-сан, — с запинкой выдыхает Стинг и закусывает губу. — Давай искупаемся? Дышать невозможно. Они сидят на берегу озера, и мелкие волны лижут босые ноги. У воды прохладнее, но солнце все равно припекает. Стинг стирает пот со лба и стаскивает одежду, бросает ее прямо на песок. Нацу жарко, и он шлепает по воде раскрытой ладонью, переводит взгляд на Стинга и удивляется: — Эй, ты зачем разделся? Нацу разглядывает белые, незагорелые ягодицы, крепкие бедра и кривоватые ноги — в сапогах этого не видно. В одежде он кажется несуразным и слишком худым, без нее же, напротив. — Так никого же нет, — Стинг пожимает плечами и медленно входит в воду. Нацу оглядывается по сторонам — действительно, никого! — и тоже раздевается. Вода теплая, он точно знает, но после жаркого дня кажется обжигающе холодной. Нацу охает и ныряет с головой, чтобы сразу привыкнуть. Он выныривает и отфыркивается, смахивает со лба налипшие мокрые волосы. Дно глубоко, и он старательно работает ногами, чтобы держаться наплаву. В воде хорошо, прохладно, и Нацу радуется, что последовал примеру Стинга. Тот, кстати, рядом — тоже нырял, — и с мокрыми волосами выглядит смешным, словно вымоченный дождем воробей. Нацу громко фыркает и гребет к берегу. — Эй, Нацу-сан, уже все? — Стинг, оказывается, быстро плавает, и Нацу подавляет дурацкое желание предложить ему проверить, кто из них быстрей. Жарко и лениво. Под ногами уже каменистое дно, и Нацу разводит руки в стороны, плюхается на спину, поднимая в воздух блестящую россыпь брызг. Когда он снова встает на ноги, Стинг отплевывается от воды и смотрит угрожающе. Нацу понимает, что даже предлагать не нужно — они друг друга понимают без слов. Озерцо небольшое, и они, словно по команде, плывут на противоположный берег. Стинг все-таки быстрее, и Нацу досадливо трет подбородок, выбирается на узкую полоску пляжа. Сразу за ней — зеленая, сочная трава. Ноги с непривычки сводит усталостью, и Нацу вытягивается во весь рост на солнышке, обсыхая. — Не колется? — с некоторой опаской спрашивает Стинг, ложится рядом и кладет ладонь ему на грудь. — Даже не остыл совсем. Над головой висит синее-пресинее небо, в траве негромко трещат кузнечики, солнышко приятно греет, и Нацу довольно жмурится. Стинг легонько гладит грудь, скользит ниже, к уже напряженному члену, и обхватывает ладонью. Именно так, как Нацу нравится, именно так, как нравится Стингу. В этом они тоже понимают друг друга без слов. Нацу негромко стонет, жмется ближе и тоже переворачивается на бок. Теперь он может смотреть Стингу в глаза — синие-синие, похожие на летнее небо, отраженное в водах озера, — и тянется за поцелуем. Аромат травы перебивает запах Стинга, и Нацу морщится от недовольства. А трава и вправду колется, впивается в бок, на постели гораздо лучше, но он не жалуется. Иногда можно. Обычно ведет он, но сейчас жарко и лениво, не хочется даже шевелиться, поэтому Нацу позволяет опрокинуть себя на спину и подставляет шею поцелуям. Стинг покусывает, прихватывает губами, оглаживает бока и живот, трется твердым членом о бедро. — Хочу тебя, — говорит он, и Нацу тяжело сглатывает — в голосе Стинга столько желания и жажды, что накрывает с головой. — Только смазки нет, — добавляет тот жалобно. — На берегу осталась. Я же специально взял. И вот… Он хмурится и сползает ниже, приподнимает бедра Нацу и осторожно лижет между ягодиц. Обводит по кругу, надавливает языком, и Нацу задыхается от острого, колючего удовольствия, что растекается по венам. Он плавится под солнечными лучами и прикосновениями, а Стинг громко сглатывает и снова лижет, осторожно всовывая внутрь палец. Нацу стонет громко и отчаянно, подхватывает себя под коленями, а когда Стинг сгибает палец внутри и проворачивает, надавливает на стенки, растягивая, кажется, что солнце скачет по небу, словно перекаченный мяч. — Вставь уже, — хрипит Нацу. — Не могу больше. Его член прижимается к животу, на коже блестит лужица смазки. Стинг вытаскивает палец, собирает кончиками смазку с живота Нацу и размазывает по себе. Он втискивается медленно и осторожно, так, что Нацу чувствует каждую венку, и, наконец, тихо стонет. По коже, кажется, разливается жидкий огонь, солнечные лучи жгут немилосердно, и Нацу задыхается от болезненного напряжения. Хочется, чтобы Стинг уже вошел, начал двигаться. Нацу стискивает его ладонь, лежащую на бедре, и тот снова понимает без слов. Вталкивается одним движением — яйца звонко шлепают по влажной голой коже — и больше не останавливается, не дает даже привыкнуть, примериться. Нацу стонет в голос, треск сверчков кажется оглушительным, от запаха травы некуда деться. И посреди всего этого — синее небо глаз Стинга кажется бесконечным. Он сжимается с каждым толчком и рвано дышит. Стинг тоже стонет, на мгновение его взгляд становится мутным и шалым, и он содрогается от наслаждения. Нацу всхлипывает, сжимается еще сильнее, так, что почти больно, и жмурится до ярко-голубых искр перед глазами. Оргазм выворачивает наизнанку, кажется, даже мышцы перекручивает сладкой болью. Стинг осторожно вытаскивает член, ложится рядом на траву, тяжело дыша, и легко касается губами щеки. — Если останемся тут — сгорим, — говорит он чуть слышно, — Солнце припекает. Но пару минут еще… Нацу кивает и прикрывает глаза. Для них и без слов все понятно.