Имя моё - безумие.

Напряжение давно витало в воздухе. Чёрт, да мы все годы своей хреновой незалежности жили, как на пороховой бочке, порой сбиваясь в большие отары, чтоб впустую посотрясать воздух, да сменить власть. Правда, эта самая власть каждый раз менялась независимо от нашего мнения. Да и нет у нас этого мнения. Не положено. Живём с полной уверенностью, что у нас всё хорошо. А почему хорошо?! Так нам так сказали, а мы и рады стараться – повторять, как мантру, завязывая глаза тугой повязкой из флага страны. Та ещё картинка…. Сейчас всё было иначе. В глазах прохожих разгоралось нешуточное пламя. С неясной тревогой я поспешила домой. «Так и есть…» - усмехнулась я, глядя на пакующего вещички мужа. Нет, это не командировка или уход из семьи. Просто в столице назревает очередной переворот, а у благоверного это что-то вроде традиции: раз в четыре года выбраться на митинг. - И против кого на сей раз? – тихо поинтересовалась я, устало опускаясь на пуфик в прихожей. Муж грозно сверкнул очами, мол, что, совсем дура, вопросы такие задавать?! - Да в Киеве очередные беспорядки, - вышел из комнаты старший. – Там этот, майдан очередной организовывают. - Так они ж вроде по новогодним пьянкам решили разойтись. - Ну да, - кивнул сын. – Нажрались, Олимпиаду посмотрели, да опять попёрлись дебоширить. - А ну, закрой рот, щенок! – взбеленился-таки муж. – Они за демократию выступают! - Это которая за равенство гомиков, педофилов и прочих на голову больных?! – издевательски уточнил старший. - Сын! – одёрнула его уже я, прекрасно зная, чем это может закончиться. - Вот! Это всё твоё влияние. Твоё и твоей матери. Ни во что отца не ставит! – вскричал муж, впрочем, сам понимая, что несколько перегнул, потому что тут же ткнулся лицом в ладонь, опуская плечи. На лицо, как говорится, конфликт интересов. Или взглядов на жизнь. Хм…. Муж мой – ярый украинский патриот, всё в Европу хочет. Правда поинтересоваться хотя бы у самого себя, а нужен ли он Европе со всей Украиной вкупе, в его головушку не приходит. Нет, он у меня мужик хороший. Настоящий. Ну, промыли им тут мозги всем поголовно. Двадцать с лишним лет культивировали профашистскую идеологию, стирая даже упоминания о любых моралях. Теперь уже только лоботомия поможет. Впрочем, пока какой-нибудь кликуша не тявкнет сакральное «слава Украине» - это не сильно-то заметно: эдакий гипноз в масштабах целой страны. Ненависти никакой особой к русским тоже не заметно. Взять хотя бы нашу семью. Сама я с России, как бы странно это не звучало. И когда мы познакомились с моим будущим мужем, то никаких москалей он не клял и вслед не плевался. Чинно пришёл к моей матери просить руки. А вот она встала в позу, кликнула братьев и те быстро объяснили, куда хохлу идти. Но он не сдался. Украл меня. Привёз на свою родину. Мать долго ревела, но уже ничего не попишешь. А у меня культурный шок. Уезжала из страны, которую ещё лихорадило от распада СССР и сопутствующих этому явлений: дефолта, разгула преступности, а приехала в молодую страну, которая только-только начала свой путь и ставит перед собой светлые цели. Его семья тепло нас приняла, только мы не задержались у них. Свой дом, а вскоре и первенец. Как-то заикнулась, что мне тоже нужно работать, а не у мужа на шее висеть, так он быстро объяснил мне, что дело женщины – это дом и дети, да поддержка мужа, и этого ей хватит, а работа и достаток – это обязанность мужчины. Правда, в последние года два всё же пришлось искать подработку. Муж морщился, но соглашался, что это необходимо. Тянуть две работы одновременно было сложно даже для крепкого мужика. Да что там! Он и в Европу-то хочет ради нас, его семьи. «Твою же…!» - усмехнулась я собственным размышлениям. Подошла к мужу и обняла его, прижимая к себе. Даже успокаиваться вроде начал. - Давай сначала покушаешь, да поспишь. Ты и так двое суток на ногах. Никуда этот майдан не денется. Муж кивнул, обнимая меня в ответ. Да, вот он – украинский патриот, обнимающий русскую бабу. А в зале старший сын возится с младшим. Кстати о сыне. Муж ведь прав. Внуков маман любила беззаветно и часто их к себе забирала, ну а муж попустительствовал этому. Почему? Ну, она же бабушка. Как тут запретишь, да и из-за чего?! Да ещё и в школу они у меня практически не ходили, так как я педагог по образованию, то вполне смогла организовать домашнее обучение. В общем, всего этого агитационного дерьма и промывания мозгов они у меня не хлебнули. Малой-то пока ещё не особо интересовался, а вот старший…. Чёрт, иной раз они чуть ли не до драки спорили! Но муж потом спохватывался, да и сын извинялся перед отцом. В общем ну её, к лешему, эту политику! А в обед следующего дня муж уже стоял на пороге квартиры. - Может не надо? Толку-то от этого?! - Вот! Именно поэтому развалили союз, что никто не видел в этом толк! Или что, опять будешь заливать о том, что Европе мы не нужны?! А кому нужны тогда? России что ли? Позвони своей матери, спроси, нужна ты ей?! Или ты не помнишь, как она проклинала тебя?! - Зачем ты так? - Я всё сказал! – хлопнул дверью муж, а я разревелась. Впервые за долгое время. Следующие дни протекали как-то слитно в едином мареве. Кровавый майдан, стрельба в центре Киева…. И муж не отвечал на звонки. За всем этим, отделение Крыма прошло, как-то, совсем незаметно для меня. А ещё телефонные разговоры с мамой: - Ну, чего, блудливая, домой-то не собираетесь? - Мам…. - Чего «мам»? Злюсь по-прежнему, знамо дело, вот только ты и внуки мне дороже. Да и муженёк твой, чего уж там. Уговаривай, давай, своего беспутного, да езжайте ко мне. - Мам, да подожди ты! - Чего ждать-то? Слушай, дочка, я, конечно, тоже виновата, но сейчас не время о прошлом вспоминать. Не спокойно мне, понимаешь? Боюсь я за вас. У нас тут такие страсти по телевизору показывают…. - У нас тоже. Вернее по российским каналам, а по местным…. Помнишь, как в «девяностых», когда Белый Дом из танков обстреляли? - А по телевизору балет? - Да…, - и вдруг, сама от себя не ожидая, взвыла. – Мам, он там! В Киеве! - Так, а ну, не реви! – крикнула мать, устав ждать, когда я закончу слёзоразлив сама. – Слезами не поможешь, сама знаешь. - Угу. - И в кого ты такая непутёвая?! Вот что, понимаю, что за мужа трясёшься, но у тебя ещё и дети есть, не забывай. Оставь ему записку или чего там, собирайся и приезжай ко мне с детками. С младшим договорюсь, чтоб встретил на границе. - Мам…. Хорошо. Подожду ещё немного и поеду. - Только не задаливай. Наверное, я сама виновата в том положении, в коем мы оказались. Видимо, надеялась, что всё обойдётся, что чинуши нынешние не совсем имбицилы от ума, что…. Понадеяться на авось, как это по-русски. А там, Одесса и дом Профсоюзов, первые стычки на юго-востоке…. Недели две спустя, застала старшего за сборами. Прям картинка один - в один. - Ты куда собрался? - А? Ополчение собирают, я иду туда, – просто ответил тот. - Ты что, совсем спятил? Какое ополчение? – закричала я, вцепившись в спортивную сумку. – Отец пропал, теперь ты хочешь оставить нас одних? - Мам, ты это, можешь злиться, но там от меня пользы будет явно больше, чем здесь, под твоей юбкой. А ты бери малого, да к бабушке езжайте. Я уже даже договорился с машиной. - Что? Какая машина? Мы уезжаем, а ты тут остаёшься?! Ты в своём уме?! - Мам, - коротко бросил старший, одним лишь взглядом приводя меня в чувства. - Весь в папашу… - чуть ли не прошипела я. - Даже не знаю, расценивать ли это, как оскорбление, - усмехнулся он. На одном из блок-постов или как их там ещё, мы и распрощались. Естественно, что так просто запихнуть нас с младшим в машину у сына не получилось. Я слёзно упрашивала его не дурить и ехать с нами, чёрт, даже на колени бухнулась, впадая в истерику и доводя этой выходкой старшего до белого каленья. Законно получила оплеуху. И пока я снова не начала, сын запихнул нас в машину и дал отмашку. Истерить, доставляя этим проблемы ещё и водителю с его женой, желания даже не возникло. Нет, в самом деле, какой смысл?! Старший уже далеко и единственное, что я сейчас могу делать – это заботится и опекать младшего. Не знаю, сколько мы ехали. Монотонность дороги утомляла и нагоняла сон. Очнулась от резкого рывка автомобиля, когда водитель дал по тормозам. Впереди оказался блок-пост и танк за бетонным блоком, преграждали путь. - Из машины, – тихо сказал водитель, сжимая руль. - Что? - Подхватились и бегом отсюда! – сказано это было таким тоном, что очухалась я только, когда далеко за спиной грянул взрыв. «На многое способен человеческий организм, стимулируемый страхом, воистину» - думала я, прижимая младшего к груди. Рядом со мной дико закричали. Жена водителя…. Упав на землю, она просто умирала заживо от крика. Машина горела на обочине, откинутая взрывом. Как-то странно воспринималось мною смерть человека, причём такая. Безразлично. То ли от того, что почти не знала его, то ли общее осознание, что это уже самая настоящая война. Хотя последнее – это вряд ли. - Сюда! Сюда, быстрее! – раздался женский крик, заставив несколько испуганно обернуться. Из-за приоткрытой двери подъезда выглядывало испуганное лицо женщины. Она махала мне рукой и отчаянно кричала. В конце улице показались люди, и я без оглядки рванула к подъезду. Только вот не надо мне читать морали, что жену, мгр вдову водителя оставила там. Ей уже не помочь. - Быстрее, не отставай! – громко шептала женщина, несясь по лестнице вверх. Мы выскочили на крышу. Пригибаясь, добрались до соседнего чердака. Спустившись на первый этаж, залетели в чью-то разгромленную квартиру. Через распахнутое окно выбрались в гаражи. По ним добрались до соседней улицы, где стояли палаточники в мирное время. Сейчас лишь каркасы, да разодранный брезент еле колышется на ветру. И почему это так чётко отпечаталось в сознании?! - Не отставай! – вновь повторила женщина. Наш марафон закончился в подвальных катакомбах не то школы какой-то, не то, ещё какого муниципального здания: уж очень у них постройка типовая. По-моему, два месяца мы провели в подвалах, как крысы. Лишь иногда выбирались на поверхность за едой да прочим. Как я поняла, город был захвачен. Нет, не украинской армией и не ополченцами. Последних выбили отсюда даже не дав толком собраться, а сейчас здесь хозяйничали какие-то отморозки. Грабили, насиловали, убивали…. Реалии войны, да?! - Не вздумай! – заорала на меня старуха и по совместительству глава женской части подпольщиков. - Я не могу больше так. - Ты хоть подумала о ребёнке? - Если я не вернусь, позаботься о нём. - Да ты в своём ли уме?! - Пойми, ещё немного и мы начнём подыхать, как мухи. Жрачки нет. От воды половина народа уже дизентерией мучается. И я боюсь, что если это трусло всё же схватят, он, не задумываясь, нас сдаст. Кстати, да. Недавно, один тут, шибко умный, попытался взбаламутить народ на бегство всем табором из города. В итоге отправился сам. С крепким пожеланием напоследок. - И именно поэтому к ним пойдёшь ты? Ты хоть представляешь, что с тобой эти нелюди сделают?! - Слушай, я не девчонка сопливая: представляю, чем это может мне грозить. К слову, скидку на возраст отморозки не делали. Недели четыре назад пропала одна женщина лет сорока, вроде. Пошла за какой-то мелочёвкой хозяйственной с основной группой и отстала от них. Нашли через три дня в таком состоянии, что у наших мужиков массовое помешательство началось. Чуть мстить не рванули. Но обошлось. А женщину мы в чувства привели. Даже, какую-никакую, помощь психологическую попытались оказать, да всё одно. Из петли вынули, да и прикопали в общей могиле с остальными. - Ты точно с ума сошла, - припечатала старуха. - Похоже, это семейное, - усмехнулась ей в ответ. Ну нет. Я не рехнулась. Здраво рассудив, что только у самих отморозков можно узнать, где они ошиваются, решила сыграть в засланного казачка, на добровольных началах, так сказать. Ну, убить-то они меня, всяко, не убьют. Надеюсь. Помнится, когда я была маленькой, мама часто говорила, что театр буквально урыдался по мне. Чуть-чуть истеричной мольбы: «Спасите-помогите!», немного отупелого страха, когда били и издевались, и вот я уже в их лагере. Не убили. Видимо эдакое кредо общее: мужика – бей, а бабу нужно трахать. Повезло даже, если это вообще употребимо здесь, главарь всей этой банды приметил, что ли, меня: остальным особо пользовать не давал. Но и замазал в самую грязь, таская с собой на вылазки. Недавно на блок-посту, остановили машину. В ней двое мужчин. Пресса, как оказалось. Они не стали отбрехиваться. Смысл, когда твою машину уже перевернули вверх дном. Тот, что постарше, понимал, чем всё закончится. Это читалось в обречённом взгляде. Их не отпустят живыми. - Держи, – сунул главный мне в руки гранату. – Крепче держи. И дал команду пропустить автомобиль. Люди загрузились обратно в машину. И только она завелась, как гранату из моих рук выхватили, да кинул под отъезжающую тачку. Взрыв пришёлся на багажник и бензобак. Рвануло так, что машину на добрый десяток метров подкинуло вверх. Вечером вся деятельность банды сворачивалась. Народ собирался в коттедже, сменившем хозяев посредствам автоматной очереди. И вот поди-пойми…. Больше всего эти отморозки беглых зеков напоминали. Раздобыли оружие, а что с ним делать – их учить не надо. Людей в банде, кстати говоря, было немного на самом деле, но они были хорошо скооперированы. Днём. Вечером же начинался разгул. Из пристройки выводили девчонок, совсем ещё молоденьких. Я тоже какое-то время провела в этом сарайчике, а сейчас чаще в комнате главного. И всё шло по накатанной: насилие, спиртное и наркотики. В один из таких вечеров опоздавшая группа притащила в коттедж двух армейцев. Совсем ещё мальчишек в солдатской форме с шевронами украинской армии на рукавах, да жёлтыми ленточками. Сначала всё было нормально, но после недолгого разговора на них налетели, повалив на землю. Били ногами, после связали и бросили к девчонкам. Дальше всё было, как обычно. Водка лилась, девочки пускались по кругу. А потом, кто-то брякнул про мальчишек. Их вывели, и вот тут начался настоящий кошмар. Я и не думала никогда, что человек способен на подобное. Но не люди они, нелюди. Приходилось отворачиваться, украдкой затыкать уши, лишь бы не видеть и не слышать. Я им ничем не смогу помочь. Не сейчас. Наконец на лагерь опустилась гнетущая тишина. Лишь один бодрствовал в карауле, но обдолбанный настолько, что когда я ему воткнула нож в грудь - он удивлённо на него пялился, пока второй нож не вспорол ему глотку. - Зачем… - вдруг спросил меня один из пацанов, тот, что покрепче на вид. Ему и досталось меньше: он молчал, пока над ним измывались. А второй напротив: просил перестать, умолял, плакал, раззадоривая тварей. - Тише. Не зря я пробыла тут столько времени. Узнала, сколько их. Поэтому, когда резала глотки – считала. Двадцать шесть. - Как твой друг? Жив хоть? – спросила я у армейца, склонившегося над сослуживцем. - У него кровь не останавливается. Он…. - Не реви. Соберись. Хочешь, чтоб выжил, хватай на руки, да грузи в машину. Эй, девицы, а ну хорош прохлаждаться! – раскомандовалась я. И откуда что взялось?! Кое-кто даже взлохмаченную голову с мутным взглядом поднял на меня. Пришлось каждую встряхивать, иным зажимая рты, чтоб не сильно орали, очнувшись рядом с трупом. Хотя две меня удивили, глазами похлопали, да стали деловито стаскивать амуницию с трупов. Хорошее дело. Хвалю. Вот только времени мало. - Так, берите всё, что успеете, главное оружие, и бегом в машину. Ну, чего застыли?! Бегом-бегом-бегом! Выехали почти засветло. Успели. Добрались до подвалов, да схоронились. В городе воцарилась напряжённая тишина. Тот мальчишка. Вчера умер. Два дня он бился в агонии, кричал. Женщины от этого крика плакали, и мой сын тоже плакал. Я не могла больше терпеть. Это я убила его. Задушила. Один из мужчин сказал, что это правильно. А через пару дней в город вошли ополченцы. - Ребята! Солдатики! – бежала я за бронемашиной, прекрасно понимая всю глупость этой выходки. - Женщина, не время. Ещё неизвестно сколько мрази тут осталось. Так что, лучше спрячьтесь пока. - Я понимаю, но сын мой, он жив? Он к вам пошёл, ещё вначале. - Женщина, мне понятны ваши переживания, но всё же потерпите. Прошу вас. - Хорошо. Город зачищали дня три. Налаживали относительное существование. Всё это время я толклась поблизости с полевым штабом, вроде так это называется. - Он вызвался, в сопровождение группы беженцев. Похоже, хотел и про вас узнать на пункте пропуска. Но, в пути их обстреляли. Мы не знаем, выжил ли хоть кто-нибудь, - наконец дал мне ответ командир. И весь мир рухнул. Нет, рухнул-то он давно, а вот я продолжала цепляться за что-то. И это-то «что-то» было омерзительно скользким. Понимание всей ситуации пришло нескоро. Со словами младшего: - Мам, а мы долго будем тут жить? Давай к бабушке поедем. У неё деревянный дом. Он не сломается. Командир местной группы ополчения пытался отговорить меня от откровенно бредовой затеи. А толку?! Собрала кое-какие вещи из выданных ополченцами же, стребовала направление до ближайшего пограничного поста и карту местности, да и пошли мы с сыном вдоль дорог. А за нами ещё одна семья увязалась. Шли днём, стараясь огибать города и сёла. Но вот впереди замаячил перспектива остаться на подножном корме. Пришлось рискнуть. Город был сровнен с землёй. Целых домов просто не осталось. Мы медленно брели по пустынным улицам, пропахшим свинцом и бетоном. За мёртвым гулом брошенного города мы слишком поздно услышали скрежет бронемашины. Только и успели, что метнуться за обвалившийся угол дома. - Стойте здесь, - бросила я ведомым, медленно выходя на дорогу. - Прошу вас, я безоружна. Выслушайте меня, - крикнула я, поднимая руки вверх. Медленно подошла, практически вплотную к военной машине. С брони спрыгнул какой-то юнец с офицерскими нашивками. Хотел было что-то сказать, но…. - Мама! – словно гром, раздался крик сына. А дальше всё было, словно в замедленной съёмке. Гулко застучал пулемёт. Я медленно обернулась, ещё успела увидеть, как худенькое тельце рвёт в клочья крупный калибр, как крошатся остатки стены. И откуда-то из кустов в небо взмыла птица, солнечным бликом растворившись в синеве. 6:08 утра. Блок-пост ополчения. Откуда она взялась на дороге, мы так и не поняли. И вообще, заметили её, когда она уже подошла к нам вплотную. Измождённая, вся в грязи и крови, седая, как лунь, а из-под спутанных волос, вынимая душу, глядело сквозь мир абсолютное безумие. Она медленно шла, покачиваясь от тяжести свёртка, что несла на руках. И пока мы очумело соображали, она уже пересекла границу поста и направилась дальше. - Женщина, постойте! – опомнившись, окликнул её я. Она замерла, впрочем, так и не обернувшись. - Откуда вы? – спросил я, подбежав к ней. - Тут есть церковь? – невпопад ответила она. - Что? - Нужно ему помочь... ангелы ждут... они так сказали. Ведь он совсем ещё маленький… мой мальчик. Говоря всё это, она совершенно не менялась в выражении лица. И когда я дрожащей рукой откинул край свёртка, она не шелохнулась. А вот я…чуть оружие не выронил. Ребёнок. Лет шести. И тряпка, когда-то белая, была красна, точно знамя, от его крови. Церкви неслабо досталось от прошлого ночного обстрела, но службы, вопреки всему, по-прежнему шли. Вот и сегодня отпевали сразу семерых. Среди них один ребёнок. Его мать, стояла в углу, бездумно взирая в пустоту. За всю службу она не проронила ни слова, ни единой слезы. А вот на захоронении я её так и не увидел. Словно призрак, явившись на пост из ниоткуда, столь же бесследно исчезла. Потом, в сводках проскакивала тема про диверсантку, где фигурировала похожая на неё женщина, но была ли это действительно она…. Да и достоверность этой новости сама по себе сомнительна. Три месяца спустя. - Ваше имя? Звание? Как вы здесь оказались? – частили однообразные вопросы. За последние шесть дней бесконечных допросов они уже надоели до оскомины. Впрочем, пленную, коей они задавались, их важность и состоятельность волновала мало. - Кто отдавал приказы? С кем ты работала? Знай, они, что эта немолодая женщина, с типажом учительницы литературы, самолично вырезала те отряды, вряд ли бы она отделалась лишь избиением, да допросами. - Знаете что… - тихо проговорила она, еле размыкая спёкшиеся губы, и вдруг, вскинувшись, буквально выплюнула им в лица. – Да ни хрена я вам не скажу! И дико расхохоталась, запрокинув голову. Резкий удар прикладом в челюсть оборвал её смех. Своевольник, конечно, отхватил за несдержанность, но толку? Мёртвых не воскресишь.