***
Мы здесь одни. Одни в этом чёртовом лагере. Я сел на кровать, закрыв голову руками, стараясь не думать о том, насколько ужасно могут развиваться дальнейшие события, если все просто уехали, даже не заметив нашего отсутствия. Одни на многие километры вокруг. Сколько до райцентра – ни малейшего понятия. Автобус? Брось этот бред, они здесь не ходят. Попутка? В этой глуши? Бессмыслица, не смеши людей. А из всех машин в лагере только одна – у столовой, но её облупленный вид говорит лишь о том, что она давным-давно встала там на вечный прикол. Ждать, что за нами вернутся? Последний вариант, который стоит рассматривать. Если никто не хватился при отъезде, и до сих пор… Нет, точно не вариант. Остаётся лишь одно – надеяться на собственные силы. Как ни крути, но если расстояние до города можно преодолеть пешком – это, пожалуй, единственный выход в нашей ситуации. Кстати, сколько прошло времени? Она уже наверняка ждёт меня на площади! Дверь с глухим щелчком захлопнулась за спиной. Закрывать на ключ не стал – зачем?***
Мёртвую тишину нарушали лишь пение птиц да наши дыхания. Понять по выражению лица, что у неё на уме, я не брался. Примерно то же, что и у меня – пустота, испуг, ожидание неизвестно чего, надежда, и в то же время… Тихий, но с каждой минутой становящийся всё более ясным холодный ужас, обволакивающий со всех сторон до поры до времени красивый и приветливый лагерь. Этот непростой разговор предстоит начать мне. – Ты понимаешь, что нам надо идти? – Других вариантов нет, – её голос прозвучал как никогда низко и мрачно. – Раз так… Как думаешь, мы дотянем до райцентра? – Два часа автобусом. Может, к ночи удастся дойти. – Будешь что-то брать с собой? – Всё, что надо, уже взяла. Тут немного еды, тёплой одежды, – вяло похлопала она по рюкзаку, лежащему между нами. Вопросов у меня не оставалось. Наступала пора отправляться в путь. Но мы почему-то всё сидели и смотрели по сторонам. – Мне даже как-то не хочется отсюда уходить, – прошептал я, завороженно вглядываясь в кучерявые облака, проплывающие прямо над нами. – Так оставайся! Еды хватит на день, оставлю, – ответила она с неприятной усмешкой. – Я образно. Мы так и будем здесь сидеть? – я поднялся с лавочки, взглядом приглашая её за собой. Она посмотрела на меня снизу вверх. В этом взгляде за пару секунд успела смениться сотня эмоций: от печали и скуки до вины и смущения. Я протянул ей руку. Она встала сама, лишь отмахнувшись от меня. – Идём? – Да.***
Хорошего понемножку. Никогда не представил бы, как в одночасье можно возненавидеть эту, казалось, такую прекрасную погоду. Облака, словно издеваясь над нами, обходят солнце стороной, предоставляя ему шикарную возможность высушить нас, как его золотая душа пожелает. Если она идёт налегке, то я, уже сгибаясь под весом этой на первый взгляд лёгкой сумки, сейчас могу умываться собственным потом, несмотря на то, что рубашку давно снял с себя. И хоть бы какой лёгкий ветерок подул… Хуже этого крематория может быть только гробовое молчание, повисшее между нами. Столько пережитого за эти дни, столько произошедшего – и тишина. Пытаешься заглянуть в душу, но во мраке безмолвия разглядеть что-то абсолютно невозможно, хоть ты и уверен, что посмотреть есть на что. И любая попытка завязать разговор обрывается на корню. Пару раз я не успевал начать диалог – или монолог? – только лишь потому, что начинал задыхаться – жара не щадила никого, даже стрекотание кузнечиков в траве, казалось, размыло этим адским пламенем. А может, всему виной это невидимое глазу, но столь чётко осязаемое душой давление с её стороны? В чём я виноват? Чем заслужил такое отношение? Могу лишь догадываться об этом. Так или иначе, впереди ещё огромный путь к райцентру. Такой короткий в сравнении с тропинкой к её сердцу.***
Медленно, поминутно пекло сходило на нет – солнце с каждой секундой на крохотную долю становилось всё ближе к западному горизонту. Наконец пот перестает струиться по лицу, засыхая на нём тонкой, незаметной, но крайне раздражающей и подлежащей немедленной экспроприации корочкой. Но ни плохие, ни хорошие новости меня сейчас не впечатляют. Пейзаж вокруг нас до ужаса монотонный, словно мы раз за разом проходим один и тот же участок дороги, даже опоры ЛЭП повторяются через определённые промежутки пути. Пейзаж впереди – уходящая к горизонту дорога и её спина во взмокшей, просвечивающей рубашке. Я плетусь за ней, словно покорный ослик, несущий её поклажу на себе. И словно ледяная стена безмолвия между нами не даёт мне никакой возможности подойти, чтобы раз и навсегда выяснить, что же произошло. Что происходит сейчас и что будет потом. Последнее особенно пугает меня. Но пока – никаких шансов.***
Не знаю, сколько мы ещё шли. Но в какой-то момент она вдруг остановилась прямо передо мной, чего я не мог ожидать, и, разумеется, врезался в неё. – Ты что творишь? – Извини. Не успел… среагировать. – Не нужно извинений, – этот ледяной тон заставил сердце сжаться от боли. Я огляделся – сумерки охватили всё вокруг. Солнце уже давно скрылось за каёмкой земли впереди по курсу, холод и мрак ночи неумолимо наступали с каждой секундой. Это последний шанс. Другого не будет. – Стой, – резко и на удивление чётко произнёс я. Она было собиралась продолжить движение, но, заслышав мой голос, незамедлительно развернулась и вопросительно посмотрела на меня. В её взгляде читалось удивление от того, что я всё же смог обратиться к ней. – Что происходит? – вопросы придётся задавать напрямую. – Нас забыли при отъезде, и по твоей инициативе мы идём пешком к райцентру, – ехидно, даже нагло, но всё так же холодно ответила она. – Я не об этом. Ты избегаешь меня. Почему? – я постепенно начинаю распаляться, ещё пару реплик – и словесный прорыв неизбежен. – С чего ты взял? – Ты молчишь столько времени. Ты не обращаешь на меня внимание. Чем я это заслужил? – А ты и сам ничего не понимаешь? – с ноткой наигранного удивления в голосе спросила она. – Тогда у меня нет к тебе никаких вопросов. – Но у меня к тебе есть, слышишь! – от обиды, непонимания и закипающей злобы я сорвался на крик. Она застыла, глядя на меня безразличным взглядом. Ничего, ни единой эмоции не отображалось на её лице. Я почувствовал, словно невидимая, огромная сила прижимает меня к земле, заставляя поклониться ей в ноги и упасть на асфальт, закрыв голову руками. А что было в начале?***
Как мы познакомились с ней… Все наши маленькие беды, приключения… Первые встречи, как трудно давалось осознание того, что мы влюблены друг в друга. До сих пор я не могу сказать, что же было труднее понять – что любишь ты, или что любят тебя… Даже сейчас мне не понять, что точно чувствую к ней, и что чувствует она. И как наши отношения развивались… Как она краснела и смущалась на моих глазах, и как мне странно это было видеть. И уже через пару дней мы просыпаемся в обнимку. Юность… В считанные секунды сменив тело, оказавшись в совершенно ином времени, в ином мире, так тяжело принять, что я – уже не тот потерявший всё в своей жизни хиккикомори, а молодой, ещё способный сделать свою жизнь счастливой семнадцатилетний пионер, сын страны Советов, подарившей мне это лето и эту пионерку, понять которую – непосильная задача для меня сейчас. И в этот момент мне кажется, что мы так близки к тому, чтобы навсегда порвать с этим… или наоборот, в шаге от того, чтобы больше не терять друг друга никогда.***
Она уже ушла на несколько шагов от меня. Догнать её особого труда не составило – она шла медленно, усталость от дневного похода заметно сказывалась. – Остановись, прошу, – аккуратно схватил я её за плечо. И тут же получил удар локтём наотмашь в скулу. Послать меня в нокаут этим ей не удалось. Повергнуть в шок – более чем. – Зачем ты так со мной? – едва удерживаясь, балансируя на грани истерики, прошептал я. В ответ – тишина. Руки сами начинают трястись, дыхание заходится, ужас безнадёжности сковывает всё тело. – Ведь я… – шепчу, чувствуя, как пламя нервного срыва вот-вот разорвёт меня изнутри. – ВЕДЬ Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! Колени подкашиваются, с глухим стуком моё тело падает на асфальт, сжавшись и рыдая. Сколько ещё боли она принесёт мне? Я окончательно потерял её… Достаточно маленького отступления, как в мозг с гулким шумом врывается страшная часть собственной памяти. ДЕЖА ВЮ! Я был здесь! Я точно так же пытался достучаться до неё. Я точно так же ничего не получил! Задыхаясь от частого пульса, едва удерживаясь на ногах, пытаюсь вспомнить, что же дальше. Автобус… Он увозит нас двоих… Что впереди? Пустота, мрак, печаль и тоска. Я вернусь к тому, с чего всё и началось – вернусь в ту реальность. Я так рвался туда последние дни, но сейчас чувствую… что не это нужно мне. Если сейчас, как есть, я вернусь туда, мне не прожить там и дня. Моя жизнь продлится ровно столько, сколько требуется времени для написания предсмертной записки: «В моей смерти прошу никого не винить, ухожу из жизни добровольно. Я разочарован в жизни, не вижу смысла продолжать эти мучения, поэтому не нахожу собственное существование необходимостью…» Но это не мой путь! Моя жизнь – не серые стены и бледный свет монитора до конца дней, её окончание – не посреди ванны крови, с глупой улыбкой на лице. И то, что греки лаконично называли словом «Эврика!», сейчас всплывает в моём сознании. Я знаю, что делать. – Постой. Всего лишь минуту, прошу. – Тебе ещё не всё ясно? – Это очень важно. Просто дай мне сказать, и я уйду. – Куда ты уйдёшь? – не то с наглостью, не то с опаской в голосе переспрашивает она. – Неважно, – я собираюсь с духом для того, чтобы сказать эти слова раз в жизни. Последние слова, что она услышит от меня. Слова, которые она больше никогда не услышит. – Прости… прости меня за то, что не был собой, прости за то, что всё так заканчивается… Эти перемены необходимы, мы это прекрасно понимаем. Она стыдливо опускает взгляд. Легонько касаюсь рукой её подбородка, чтобы заглянуть ей в глаза, но она лишь упирается. Ухо улавливает тихий шум вдалеке. У меня очень мало времени. – Даже если я не всегда был рядом… Это не значит, что мне было всё равно. Прости за всё. – За что? – чуть не плача, спрашивает она. – За то, что причинял тебе боль, за то, что мешал, не понимал, раздражал. Я исправлюсь, но… Ты уже не увидишь этого. Теперь она смотрит прямо на меня. В её прекрасных огромных глазах – слёзы. Автобус мягко тормозит в метрах пятнадцати за моей спиной. – И это – всё? – Да. Это всё. – Но… что будет с тобой? Куда ты??? – захлёбываясь слезами, шепчет мне. – Не переживай. Со мной точно… всё будет в порядке, – глупая улыбка неспособна поддержать её, но я делаю то, что могу. Водитель нетерпеливо подзывает нас. Обнимая мою маленькую девочку, я подхожу к автобусу, помогаю ей подняться. – А ты, паря, не поедешь? – удивляется водила. – Нет, спасибо. У меня другой путь. Тут недалеко, волноваться не о чем. – Ладно. А с ней что? – Устала, нервничает. Ей нужно отдохнуть. Пусть едет. Он странно усмехается и поднимается в кабину. Она открывает окно и кричит мне: – И что? Куда ты теперь? – Не волнуйся обо мне. Мы скоро встретимся. Только прости обязательно, слышишь? Едва сдерживая истерику, кивает мне. Я машу рукой на прощание. Ещё полминуты – и заветный автобус закрывает двери, несясь вдаль, унося отсюда всё, что дорого мне, что так больно било меня все эти дни.***
В ночной тишине быстрые шаги подобны взрывам. Одинокая серая фигура бежит по пустой дороге. Эта фигура – я. Я бегу назад, от мрачной реальности в своё бесконечное лето, по этому нескончаемому шоссе. Если выбирать, где мне доживать свои часы без неё – я выбираю то место, где нам было так хорошо вдвоём. На самом деле просто знаю, что дальше – вовсе не то, что было бы, будь я в реальности. Этот лагерь – место мечты. Справа в ночном небе проносится звезда. Точнее, метеороид, вспыхивающий от вхождения в плотные слои атмосферы. Говорят, на это можно загадать желание… но не учитывается, что я, быть может, только что загадал, чтобы он упал. Всё это – лишь совпадения, что окружают меня своей странной компанией уже не первый день здесь. А значит, всё будет так, как и должно было быть, как было предначертано. И я не зря сделал всё это, знаю точно.***
Одинокая серая фигура бежит по пустой дороге. Во тьме – воплощение одиночества, вдали от людей, ни одной живой души на сотни километров вокруг. А что ждёт его за теми воротами? Плевать.