Сон Разума рождает чудовищ

Каждую ночь Сергей Разумовский в своей камере закрывает глаза. Он видит один и тот же сон. В этом сне горит город. Это и Лондон, охваченный свирепствующей чумой, и Париж в знаменитую Варфоломеевскую ночь, и Мадрид времён кровопролитной Гражданской войны, и современный Санкт-Петербург — он воплощает в себе все города мира и ни один из них. Это Цивилизация, её прошлое — и её будущее. Город омывает кровавое море. По городу идёт Человек. У Человека рыжие волосы, которые сливаются цветом с пламенем. Он одет в тюремную робу. На лице его — страх. Птица идёт ему навстречу. Неизменное их приветствие начинается так: — Здравствуй, Сергей. Ты ещё не решился? Человек оглядывается вокруг. В этом городе нет людей, но он всё равно слышит их непрекращающиеся крики. Крики боли и ужаса. Крики агонии. Некоторые голоса он даже узнаёт, потому что слышал их наяву — убивая. В потоках крови, льющихся по пустынным улицам подобно красному яду, ему чудятся тысячи лиц, искажённых страданием. Птица говорит: — Почему ты медлишь, Сергей? Птица раскидывает руки-крылья, словно бы распахивая объятия. Чёрные перья летят во все стороны, точно чёрные искры. — Чего ты боишься, Сергей? Ты знаешь, чем закончится эта бесполезная борьба. Человек качает головой. Это не ответ, но предупреждение: не приближайся. Птица приближается всё равно. Последним шагом Птица сокращает оставшееся между ними расстояние, берёт лицо Человека в свои когтистые ладони. — Не бойся, — Птица улыбается, гладит его по щекам и наклоняется к его лицу вплотную. — Я не причиню тебе вреда. Мы — одно целое. Что хорошо одному — хорошо и другому. Голос у Птицы нежный, будто он говорит с неразумным ребёнком. Человек пытается оттолкнуть его, чувствуя, что опасно зачарован исходящим от Птицы жаром пламени, но Птица держит крепко. Птица сильнее его. — Я не хочу... отпусти меня! Птица целует Человека. Этот глубокий, всепроникающий поцелуй повергает Человека в трепет. Как будто целовать огонь во плоти: губы немедленно покрываются ожогами, но боль быстро проходит, и отчего-то хочется длить поцелуй ещё и ещё. Язык во рту немеет. — Ну, ну, тише, — Птица насмешливо дышит ему в ухо. — Мы — одно, помнишь? Я знаю, чего ты хочешь, потому что я — это ты. Человек хочет сказать: это не так. Под жадными прикосновениями Птицы с Человека спадает одежда. Нет, не спадает: сгорает, не оставляя и следа. — Не хочу, — повторяет Человек оцепенело. Птица целует его в шею: — Это же твой сон, Сергей. Не хочешь — измени его. Освободись. Уходи. Человек знает, что именно это он и должен сделать. Но он не может. Он не может без Птицы, а Птица не может без него. Он не может уйти, а Птица не может его изгнать. Он не может сопротивляться, а Птица... А Птица аккуратно опускает его в кровавое море под ногами, как на мягкую подушку, и не прекращает его ласкать — языком и руками. Когти Птицы оставляют на его теле царапины, жёсткие перья щекочут бока. От касаний его рта по коже расходятся волдыри. Это не может быть хорошо и это определённо не должно быть приятно. Но Человек стонет от непереносимого, болезненного удовольствия. — Мы — одно, — твердит Птица, как мантру. — Мы неразделимы. Мы должны быть на одной стороне. И Человек тянется к нему, хватается за него, как за последнюю спасительную соломинку, и приникает к нему, и позволяет Птице заполнить его целиком, изнутри. Нет в целом мире того, чего он хотел бы в данный момент больше, чем быть здесь и сейчас. Быть с Птицей. Сливаться с ним. Нет силы, которая была бы могущественнее, чем та, что приковывает их друг к другу и заставляет желать быть единым существом. У Птицы — его человеческое лицо, повторённое до последних мелочей. У Птицы его голос. У Птицы его память и знания. Только глаза у Птицы — золотые, и это золото холоднее, чем все ледники Арктики. Человек смотрит в эти глаза неотрывно, и его отражение многократно дробится и дрожит в безжалостной позолоте. Сейчас, когда они слиты, сложно определить, где кончается Птица и начинается Человек. Кто видит этот сон? Кто из них — кто? Золотые глаза над ним — или голубые под? Его тело покрыто перьями — или обнажено? Он сжимает чужие запястья — или чужой сжимает его? Кто из них кого придумал? Кто из них настоящий? — Мы оба! — кричит Птица, яростно двигаясь. — Мы оба — настоящие! Проблема в том, что у них не получается воссоединиться полностью даже сейчас. Потому что Человек боится Птицу, и потому что Птица хочет его поглотить. Птица не видит иного пути слияния. Птица уверен: — Один из нас должен умереть! По умолчанию считается, что этот «один» — Человек. Потому что он слаб, потому что он ничтожен, потому что он не может защищаться. Человек это знает. Человек ужасно, ужасно не хочет умирать. Каждый осколок личности того, кто был Сергеем Разумовским, имеет собственную волю к жизни. Каждый из них продолжает бороться. Каждый из них знает: самое страшное, что может их ожидать, по отдельности и вместе — Забвение. У Птицы во рту отрастают жуткие, острые зубы. Зрачки в глазах становятся вертикальными, хищными. Птица издаёт клёкот, какой издал бы сокол или ястреб — и торжествующе впивается Человеку зубами в плечо. Птица хочет его съесть. — Нет!.. Человек тонет в крови. Человек захлёбывается криком отчаянья. Город вокруг них — в огне. Его разум — в огне. Что будет, когда он догорит? Не останется ли после пожара одно лишь мёртвое пепелище? — Мы отстроим всё заново, — смеётся Птица и душит своё отражение. — Не разрушив — не создать! Но Человек не хочет разрушать, а Птица не умеет строить. Рыжие волосы обоих, будто языки неистового пламени, накрепко переплетаются вместе, перетекают от одной головы к другой. Эта борьба будет продолжаться долго. Сергей Разумовский всегда знает, кто он такой, когда засыпает. Вот только ему каждый раз приходится гадать, кто же проснётся наутро.