Они будут помнить о нас

Они все говорят, что ты хотел бы, чтобы я жил дальше, чтобы улыбался и смеялся так, как будто мы все еще вместе. Как глупо. Для меня это впредь невозможно. Что бы там не говорили про время... Я не верю, что станет легче. Возможно лишь чуть-чуть, но от этого только хуже. Боль притупится, и я буду просто существовать. Без души, без чувств, без эмоций. Просто потому, что не умер. Я не хочу так. Но знаешь, еще больше я бы не хотел, чтобы ты оказался на моем месте. Это просто невозможно терпеть. Больно. Каждую минуту, секунду. Я просто больше не могу... - Джордж, - мама выглядит уставшей, вымотанной и несчастной. Она подходит ко мне и приобнимает за плечи. Пытается посмотреть в глаза, но я прячу лицо в ладони. – Джордж, тебе надо поесть. Хочешь, я принесу еду в комнату? Ты только поешь. - Хорошо, мам, - я убираю руки от лица и киваю. Мама нежно гладит меня по голове и, целуя в макушку, выходит. Прекрасно понимаю, что ей тоже больно, как и всем остальным, но... Они все равно не поймут, что чувствую я. Просто не смогут. Ни у кого из них не было человека, с которым прожил бок о бок с момента рождения, с которым прожигал каждую минуту своей жизни, почти не расставаясь, и которого знал едва ли не лучше себя. Иногда становится просто невыносимо, когда я, заходя в нашу с тобой комнату, замечаю что-то, что принадлежало тебе. Сейчас я живу в комнате Чарли, а мама с папой потихоньку собирают твои вещи. Недавно они вынесли твою кровать. Я зачем-то зашел в комнату и чуть не завыл от тоски. Я всегда любил это место. Наше с тобой место. Здесь родилось огромное количество идей, шуток, розыгрышей. Здесь мы смеялись, кидаясь по утрам подушками друг в друга. Ты всегда вставал позже, и я привык тебя будить. Теперь, просыпаясь, я сразу вспоминаю, что ты мертв. Наверное, именно поэтому мне никогда не станет легче. Мы были слишком дружны, и я гордился этим. Просто потому, что мы понимали друг друга с полуслова, одинаково двигались, вместе смеялись и заканчивали фразы друг за друга. Это было невероятно! В такие моменты я намного острее ощущал, что в этом мире мы самые близкие друг для друга люди. А что теперь? Когда-то кто-то мне сказал, что у близнецов одна душа на двоих. Знаешь, а возможно это правда. Сейчас я чувствую себя именно так: без души, но с сердцем. То есть оно все еще бьется, я могу воспринимать эмоции, чувства, но я не ощущаю их. Странно, да? Хотя, конечно, это все бред. Я ведь чувствую боль, тоску, даже сострадание. К родителям, к братьям, к малышке Джинни. Им тоже плохо. Иногда ночью я слышу, как плачет сестра или мама, и мне снова становится невыносимо. Я пытаюсь никого не обвинять, но это почти невозможно. Как странно... Кто бы мог подумать, что нас это коснется. Что Гарри станет лучшим другом Рона, что Волан-де-Морт окажется жив, что начнется война... Что ты погибнешь. Иногда мне просто нестерпимо хочется взглянуть на тебя, но, просматривая колдографии, я с трудом сдерживаюсь от того, чтобы не разорвать их на мелкие кусочки. Не знаю, почему... Наверное, все от того, что каким бы живым ты на них не казался, ты все равно мертв. На этих бумажках ты улыбаешься, машешь рукой, мы смеемся на них. Это кажется таким нереальным. Разве могли мы быть такими беззаботными и счастливыми, верить, что всю жизнь будем вместе и умрем в один день? Как наивно. В комнату вновь заходит мама. Она ставит на прикроватную тумбочку поднос с тарелкой картошки и жареной ножкой курицы, рядом на блюдце красуется кусочек пирога к еще дымящемуся чаю. Должно быть, это вкусно, но есть не хочется. Я знаю, что нужно питаться, и поэтому исправно ем хотя бы раз в день, но сейчас совсем невмоготу. - Джордж, ты обещал поесть. Пожалуйста, ради меня, - я смотрю в ее глаза, и мне становится стыдно. Они у нее совсем другие, не такие, как раньше: потухшие и почти бесцветные. А ведь до твоей смерти они всегда искрились радостью и жизнью. Даже тогда, когда мы с тобой в очередной раз делали то, что маме казалось совершенно неподобающим для людей нашего возраста. Мама все еще смотрит на меня, ждет ответа, но я молчу. Не знаю, что сказать. Я беру в руки чашку, обжигающую ладони, и делаю глоток. Тепло медленно растекается по телу. А вот чай я люблю, в отличие от тебя. Мама встает и выходит из комнаты. На самом деле мы не были такими уж одинаковыми во всем. Ты, например, всегда был более скромным. Совсем чуть-чуть, но все же. К тому же, ты очень любил кофе. Этого я никогда не понимал. Когда мама впервые дала нам попробовать этот напиток, я невольно скривился от его горечи, а ты, весело усмехнувшись, забрал у меня чашку, сказав, что тебе больше достанется. Правда, мама не дала тебе выпить все – слишком вредно для молодого организма. Наверное, до поры до времени это было нашим самым большим отличием. Я поставил чашку и зарылся пальцами в волосы, больно потянув их вперед. Резко вскочив с дивана, я впечатал кулаком в стену. Накатило. По щекам текли слёзы. Я подошел к зеркалу и с ненавистью уставился на свое отражение. После того, как мне оторвало ухо, нас стало проще различать. Это не было плюсом, по крайней мере, для нас. Вытянув руки вперед, я оперся на зеркальную поверхность и, опустив голову, зажмурил глаза. Мерное тиканье часов раздражало. Тик-так, тик-так. Как же так получилось? Какого чёрта?! Этот вопрос я задаю себе каждый день, но ответа не получаю. Я не привык общаться сам с собой - рядом всегда был ты. Я скучаю, Фред. Очень. - Чёрт! Рука соскальзывает с гладкой поверхности и тут же, сделав петлю в воздухе, с силой врезается в зеркало. Боль пронзает костяшки пальцев и быстрыми молниями распространяется по всему телу. Как будто в замедленной съемке вижу как осколки разлетаются в стороны, поблескивая. Непроизвольно ловлю один. Он блестит, отбивая солнечные лучи. Медленно подношу его к боковой стороне горла и, не успев задуматься, вонзаю в кожу, резким движением разрезая ее. Было ли это обдуманным решением? Вряд ли. Просто крайностью. Кажется, мне не было больно. Только что-то теплое брызнуло на кожу, а через секунду в глазах помутнело, наступила темнота. *** - Ты идиот?! С минуту я совершенно ничего не понимаю. Глаза застилает пелена, открыть их кажется невозможным. Осознание приходит медленно, и я с удивлением замечаю, что мне совершенно не больно, а вокруг царит тишина. - Да посмотри же ты на меня! – кто-то с силой хватает меня за ворот рубашки и встряхивает. Глаза распахиваются, а эхо голоса все еще звучит в ушах. – Я тебя спрашиваю, ты идиот?! Глаза брата искрятся нескрываемой злостью и даже тень ненависти проскальзывает в них. Таким я вижу его в первый раз. Он действительно зол. - Фред, - голос звучит осипшим и срывающимся. Я стискиваю брата в объятьях и чувствую, как он судорожно выдыхает. Где-то в груди образовывается ком. Фред убирает руки и несколько секунд стоит неподвижно, а потом резким движением, немного грубо, отстраняет меня. Он явно уже не злится, а взгляд выражает лишь боль и отчаянье. Ком медленно и мучительно перетекает куда-то в горло. Все вокруг как будто скрыто за белой дымкой. Помнится, Гарри рассказывал, что когда Волан-де-Морт почти убил его, то он оказался на вокзале Кингс-Кросс, застеленном белой пеленой. Только место, где оказался я, больше напоминало поле для квиддича в Хогвартсе. Огромное пустующее пространство, окруженное, поднимающимися к небу, трибунами и с чем-то высоким, едва виднеющимся, по бокам. Здесь нет ветра, но что-то до ужаса холодное пронизывает меня, заставляя дрожать. Брат все еще стоит напротив, но вдруг протягивает руку и, беря мою ладонь в свою, отступает назад, исчезая в дымке. - Пошли. - Куда? *** Сначала я даже не понимаю, что происходит. Судорожные, истерические рыдания заполняют комнату. На полу лежу... я? Это так странно... Рыжие волосы слиплись и их кончики выкрасились в бордовый цвет. Кое-где поблескивают осколки разбитого стекла. Но внимание привлекает вовсе не это, а огромное, яркое в свете солнечных лучей, красное пятно. Оно приковывает к себе взгляд, заставляет сердце пропускать удары. Это ведь я. Я умер... Осознание приходит неожиданно, моментально расставляя все по импровизированным полочкам у меня в голове. Слёзы заполняют глаза, а грудь сдавливает болью. Я смотрю на брата. Он, закусив губу, с нежеланием верить смотрит вниз - туда, где, скорчившись, рыдает мама. Туда, где Джинни судорожно ловит ртом воздух, так как слёзы не дают нормально дышать. Туда, где с пустотой в глазах стоит мой младший брат. Туда, где лежу мертвый я. Я почти что физически ощущаю отчаянье, царящее в комнате. Боль будто материальная. Резким движением я вытираю слезы и с вызовом смотрю на брата. - Что ты хочешь? Чего ты от меня хочешь?! – он не смотрит на меня, а его взгляд спрятан за челкой. Я судорожно втягиваю воздух и в последний раз перевожу взгляд на свою семью. Слёзы высохли, но тупая боль разрушает меня изнутри. Отступив назад, я снова скрываюсь в белой дымке. *** Через секунду на поле появляется Фред. Ужасающее атмосфера, что царила здесь ранее, исчезла. Теперь я ощущаю лишь пустоту, отдающую в сердце какой-то тоской. - Ну, скажи что-нибудь... - Я не знаю, Джордж... - Ты ненавидишь меня? - Нет, но... - Но мне нужно было жить? - Да. Я невесело усмехаюсь. - А ты бы смог? - Ты знал, что спрашивать, - в карих глазах мелькнула смешинка и мы двинулись куда-то вперед. - Я поступил... не знаю, как. Это совершенно неправильно, но, в то же время, мне кажется, что так будет легче всем. Со временем, конечно... Мама справится, ведь ей есть о ком заботиться, братья и Джинни создадут семьи и будут счастливы. Они будут помнить нас. Именно НАС. Наши шутки, проделки. Просто веселых братьев-близнецов Уизли, – я останавливаюсь и ловлю взгляд брата... - Что скажешь, Фред? - Я ведь сказал, что не знаю, Джордж, но... – на его губах играет теплая улыбка, - Я рад, очень рад тебя видеть. Крепкие объятия брата возвращают меня куда-то в детство, когда все еще были счастливы и живы. Я прикрываю глаза. - Джорджи-Джорджи, будет скучно, - брат хлопает меня по плечу и отстраняется. - Никогда! – весело улыбаюсь я, и на его лице тут же отражается такая же искренняя улыбка. – Иначе ведь мы не братья Уизли! *** Джордж был прав: время прошло и в семье Уизли многое изменилось. Молли и Артур обзавелись внуками, а их дети большими и дружными семьями. Они не забыли братьев-шутников, каждое первое апреля собираясь вместе и просто вспоминая. Фреда с Джорджем, школьные годы, разные приключения... А еще, каждый раз, поднимаясь по витиеватой лестнице, взгляд домочадцев и гостей падет на деревянную дверь и на две стрелки от часов, что служат вечной памятью этим двум весельчакам.