Преграды

Их первые ночи ещё полны неловкости и страха. Болезненных воспоминаний о Ромуальдо, когда Фантагиро закрывает глаза и невольно представляет, что это горячее обнажённое тело принадлежит ему. Губы готовы соприкоснуться, но в последний миг Тарабас вспоминает о Звере — и вздрагивает, будто его желание схлынуло. Зверь — третий лишний в отношениях бывшего злого волшебника и принцессы. Будто бы кто-то лежит между ними двумя, гнусно скаля свои невидимые клыки, напоминая Тарабасу, что последует за неосторожным поцелуем. — Между нами не должно было случиться любви, — говорит как-то Тарабас, когда они с Фантагиро лежат в постели, и голова принцессы покоится на его груди. — Моя природа не разрешала… и сейчас не разрешает мне любить. — Но ты ведь полюбил — значит, ничего невозможного нет, — твёрдо возражает Фантагиро — просто потому, что не хочет слышать эти слова, полные уныния. Ей и так тоскливо. У Тарабаса есть его Зверь. У неё самой — воспоминания о том, кого любила и потеряла. — Сейчас всё хорошо, но как закончится? — мрачно говорит Тарабас — скорее себе, чем любимой женщине рядом, а Фантагиро не отвечает. Она вспоминает который раз, как Фёдор — нет, Ромуальдо — пронзил Даркена мечом, как Даркен, рыча от боли, испепелил Фёдора одним щелчком пальцев… как она, Фантагиро, с рыданиями повисла на руках Тарабаса… — Надо жить дальше, — эти слова Фантагиро тоже говорит скорее себе, чем Тарабасу, а потом пододвигается ближе к нему. Кладёт руку на его живот, скользит пальцами пониже. И, словно ища защиты от воспоминаний о мертвецах, дотрагивается до живого, тёплого мужского члена. — А любовь — это и есть жизнь, — Тарабас будто проговаривает мысли Фантагиро вслух — или додумывает за неё. Это уже не столь важно. А потом Ромуальдо растворяется где-то в темноте, когда длинные пальцы Тарабаса массируют соски на груди Фантагиро. Зверь отступает, недовольно ворча, как только Тарабас, часто дыша, входит в Фантагиро. Они оба получают наслаждение; принцесса стонет и до боли сжимает веки, а Тарабас шепчет, как исступленный, какие-то непонятные слова — колдовство, не иначе. Постепенно ночи становятся похожими одна на другую, и тогда приходится придумывать что-то новое. Вместо того, чтобы целовать, Тарабас облизывает Фантагиро, и у неё вырывается внезапный смешок — она помнит злополучный пряничный домик, леденцы, конфетную ручку двери. Тарабас уверяет, что на вкус плоть любимой гораздо лучше, чем та жестокая задумка. Он слегка покусывает розовые соски, отчего Фантагиро вскрикивает и в ответ хватает Тарабаса за длинные волосы, которые щекочут ей кожу. Где-то во мраке по-прежнему бродят призраки и чудовища, но теперь до них нет дела никому. С каждой новой ночью и Тарабас, и Фантагиро забывают, что на этом свете есть кто-то, кроме них двоих. Или был кто-то. Воспоминания, раньше терзавшие Фантагиро, увядают, как осенние цветы. Однажды она тянется губами к лицу Тарабаса, чтобы его поцеловать — а когда он пытается напомнить ей, что нельзя, невинно улыбается: — Можно. — Но как же Зверь? — Тарабас говорит последнее слово с трудом. Он никогда не любил своё второе «я», даже в те времена, когда был бесчувственным и жестоким. По крайней мере, так он думает сейчас. Фантагиро продолжает улыбаться, и, глядя на неё, Тарабас понимает, что он овладеет ею ещё десятки тысяч раз, и ему это так и не надоест. — Зверя больше нет. Говоря это, принцесса накрывает губы теперь уже доброго волшебника своими — и чары рассыпаются окончательно.