Of friends and vendetta

Даймонд Друг, мозговой центр и серый кардинал Полуночной банды, никогда не мог до конца понять собственную дочь. Арадия, первая красавица класса, общительная и инициативная, ни на кого не держала зла и всегда старалась смягчать конфликты в своём коллективе. Никогда не интересовалась оружием, но страстно любила археологию и пересматривала фильмы об Индиане Джонсе — что может быть безобиднее, чёрт подери. Даже многочисленных кавалеров отшивала мягко и дружелюбно, зная, что Даймонд свернул бы любому из них шею. Она словно бы пропускала всё сквозь себя, даже не пытаясь воздать по заслугам тем, кто посягал на её спокойствие. А такие были. — Хэй, Мегидо, выгуливаешь ручного бычка? А как же твой потный воздыхатель? — раздалось в спину Арадии, когда она выходила из класса с Тавросом. Они собирались прогуляться и обсудить предстоящий спектакль "Питер Пэн", где ему досталась главная роль. Вриска Серкет, одна из главных хулиганок школы, стояла в дверях школы, подбрасывая в руке игральный октет, и сверлила парочку взглядом. — Выделения моих воздыхателей не должны интересовать тебя, Серкет, — спокойно ответила Арадия — Насчёт Тавроса не беспокойся, верну его тебе в целости и сохранности. Или ты ревнуешь, милая Тинкербелл? Вриска позеленела от ярости и, пробормотав что-то, скрылась за дверью. Вся школа знала, что она за каким-то чёртом подбивала клинья к Тавросу, но тот только пугался её агрессивной доброжелательности и шугался, как только видел её на горизонте. Перед спектаклем Арадии, как главе театрального кружка, предстояла большая работа. Самым сложным было отрепетировать сцены полётов: к Тавросу-Питеру крепилась система тросов, незаметных из зала, и необходимо было несколько раз перепроверить её на прочность. После нескольких отрегулировок Таврос взлетел в воздух именно так, как это было необходимо. — Не рухни, Питер Пэн! Как бы тебе не перестать вдруг думать о хорошем! — глумилась Вриска, разглядывая повисшего над сценой Нитрама. Арадию, Тавроса, да и остальную труппу это нервировало, но удалить с репетиции её не могли: времени оставалось в обрез. Но на премьере ему действительно было не до мыслей о хорошем. Как только Таврос в сцене со спальней детей взлетел над сценой под самый потолок, трос с треском оборвался. Таврос рухнул с высоты десяти футов и пробил собой пол, провалившись под сцену. Из-под разломанных досок раздался душераздирающий крик боли, надолго застывший в ушах зрителей. Спектакль был сорван. Когда Тавроса увезли в больницу с переломленным позвоночником, Арадия проверила тросы в месте разрыва. Часть их была разлохмачена и растянута, как будто надорвалась под весом, а часть аккуратно разрезана. Засунув руку под катушку — не было ли в ней самой повреждений? — она наткнулась рукой на что-то острое. Пошарив под ней, она вытащила тёмно-синий игральный октет. В тот же день Арадия назначила Серкет встречу на пустыре поблизости. Тогда же Сноумен, приёмная мать Вриски, обнаружила пропажу Чёрных дюймов. Вечером, когда за окном темнело от приближающейся грозы, Слик за бутылкой пожаловался Даймонду на то, что "сучка" отменила их еженедельное рандеву, занятая поисками своего оружия. Даймонд знал, где находится пустырь, и зачем туда отправилась его дочь. Он, в конце концов, был на её спектакле. " О, это моя девочка," — думал Даймонд, любуясь, как яростно Арадия избивает свою соперницу. Чёрный хлыст взлетал и сверкал во вспышке молнии, за щелчками гремели раскаты грома. Серкет кричала от боли, Арадия не издавала ни звука. Девочка, словно ангел отмщения, наносила удар за ударом. - ХВААААТИИИИТ!!!! — вопль Вриски был приглушён стеной дождя. Он же размывал кровь по белой ткани — она всё ещё была в коротеньком платье Тинкербелл. Кровь, запачкавшая белые гольфы Арадии, немного отрезвила её. Она опустила хлыст, и в эту же секунду Вриска поднялась и побежала прочь, придерживая кровоточащие ссадины и разорванное платье. Из Арадии словно вышли все силы: она выпустила оружие и опустилась на колени в грязь. Сначала она вздрагивала под струями дождя, но потом поток воды внезапно прекратился. Девочка едва нашла в себе силы поднять голову. Её отец стоял над ней и держал широкий чёрный зонт, закрывающий её всклокоченные в бешенстве волосы и совершенно испорченную грязью школьную форму. С Арадии стекали ручьи грязной воды, но, по крайней мере, дождь больше не затекал за шиворот. — Месть — это блюдо, которое стоит подавать холодным, — задумчиво произнёс Даймонд. В его голосе Арадии почудились нотки гордости. — Даже в такую дождливую погоду. Поднимайся, пойдём, тебе необходимо расчесаться. *** — Слышь, уроки доделал, пиздёнок? — В спинку стула Карката вонзился перочинный нож. Тот привычным движением выдернул его и метнул назад, не прицеливаясь. — А ты, хуй долговязый, опять со своей тёлкой на разборках шароёбился? Или что вы там делаете, вырезаете друг на друге романтично-ненавистные узоры и сосётесь, пока языки друг у друга не пооткусываете. Не ебу, чем вы там занимаетесь. — Ты с кем так говоришь, щенок?! — За спиной послышался грохот — кажется, Спейдс опять свернул какой-то предмет мебели, преграждавший ему путь к отмщению. — Щенки в твоих скабрезных журнальчиках, папаша. А у меня контрольная завтра, так что не еби мне мозг. Если я напишу её хуже Мегидо, твой дружбан снова нагнёт тебя раком, напомнив, какой он охуенный родитель. Так что закрой ебало до завтра, пожалуйста. — Захлопнись. Сучка сегодня не пришла, и в ближайшее время не придёт. Будешь выёбываться — получишь её долю ножевых ранений. - О, слышал. Младшая сучка натворила делов, и твоя тёлка её отмазывает? — Младшая сучка в больнице еле живая, девчонка Даймонда её так отметелила, что у этой ебанутой аж рука отнялась. А нехуй было лезть, куда не надо, случись такое с тобой, она бы уже на шесть футов под землёй была. — Я ж говорил, охуенный роди... стоп, Арадия? Серьёзно? - Нет, блядь, я тут шутки шучу перед тобой. Пиздуй уроки делать, пока я тебе шею не свернул. Фразу про шесть футов под землёй, кстати, Каркат запомнил. *** — Сынок! Полюбуйся, какую вещь я принёс! Это же просто находка! Клабс Дьюс, невысокий кругленький человечек, хлопал своими пухлыми ладошками, как ребёнок, радующийся новой игрушке. - Гогподи, только не говори, что это ещё один половой орган, пущенный на аксессуар. Ты не заставишь меня пользоваться тростью из очередного пениса, клянусь чем угодно, — худощавый и долговязый, Соллукс, спускавшийся сейчас по лестнице, был настолько не похож на своего отца, что закрадывались подозрения в наличии между ними родственнной связи. - Ну что ты, что ты! Посмотри на эту прелесть! Я уверен, ты оценишь!.. Соллукс сощурился и подошёл ближе, вглядываясь в нечто на голове знакомого ему силуэта — О-о-о, нет. Даже не смей. Даже не думай это напяливать на себя. Я покроюсь двумя тысячами фейспалмов и сделаю всё, чтобы никто никогда не подумал, что мы с тобой знакомы. На голове Клабса красовался сложный головной убор, сравнимый с парадными причёсками Кармен Миранды. — Зато ты не сможешь потерять меня в толпе! Я знаю, тебе сложно с таким зрение, и я хотел бы... — С этой хуйнёй на твоей голове я бы хотел держаться от тебя как можно дальше. Разговор окончен. Пару лет назад Соллукс едва не потерял зрение, оказавшись рядом со взрывом, который Клабс устроил по неосторожности. С тех пор он всё видел словно в расплывчатых нефтяных пятнах, но его это, похоже, устраивало. Это давало Арадии повод чаще приходить к нему, гулять с ним по городу и описывать всё, что видит. Она не приходила уже несколько дней, и Соллукс немного беспокоился. Нужна была уважительная причина, чтобы она могла оставить его. Клабс пожимал плечами — он, как всегда, не был в курсе дел. Соллукс учился дома, и про спектакль знал только со слов Арадии. Она пришла к нему через неделю: непривычно бледная, с трясущимися руками. Она рассказала ему про несчастный случай с Тавросом, но умолчала о том, кто был в этом виноват. Сначала Соллукс подумал, что она просто потрясена несчастьем, случившимся с её другом. Потом он обнял её за плечи и почувствовал в густых чёрных волосах острый запах чужой крови. *** — Просто поцелуй девушку-у-у-у... Гроза авторитетов города, грозный гигант и силач, способный свернуть дверь огромного сейфа движением руки, а также прекрасный друг и отец, Хартс Боксарз пересматривал "Русалочку" и звучно подпевал Себастьяну в сцене на озере. Одной рукой он сжимал видавший виды носовой платок, по размерам больше похожий на простынь, другой — в порыве чувств яростно вжимал себе в подмышку единственного сына, хрупкого мальчика лет тринадцати. Тот уже физически не мог наслаждаться зрелищем и тратил все свои силы на то, чтобы ухватить глоток воздуха между особенно впечатляющими моментами, когда отец стискивал его плечи до хруста и всхлипывал от избытка эмоций. Таврос пару дней назад вышел из больницы, и отец, поглощённый чувством вины за то, что не смог защитить своего мальчика от саботажа, отложил все свои важные мафиозные дела и закатил марафон диснеевских мультфильмов. Не то чтобы его сын так в этом нуждался,более того, ему приходилось стоически терпеть приступы эмоциональности Боксарза в благодарность за его добрые намерения. Хрупкий и маленький Таврос, ныне ещё и инвалид-колясочник, не раз получал синяки и ссадины, подвергшись нападкам любви своего отца. Но теперь, когда даже Арадия, его верный друг, не могла прийти и поддержать его, он впитывал отцовскую ласку с благодарностью. Он никогда больше не сможет взлететь, но это не повод прекратить верить в чудеса.