Осколки

Саундтрек: Bisweed - Dusty Shadows

- Вам нравится? - Да, в этом что-то есть, - усмехнулся мужчина в белоснежной рубашке и сделал глоток розового шампанского из фужера на длинной ножке. - Этот снимок, - осторожно начал юноша, совершенно не задумываясь о том, что мог наскучить, - один из самых любимых в коллекции Вильгельма. Знаете, сколько лет этой работе? – спросил он, и сам же ответил на свой вопрос. - Семь. Вы представляете? – с восхищением выпалил мальчишка. - Такое ощущение, что эти глаза насквозь смотрят, когда я впервые увидел… - Шесть. Этому снимку шесть лет, - грустно улыбнулся мужчина и, стараясь не встречаться с собеседником взглядом, отдал ему свой фужер. *** - Билл, ну хватит, пусть тебе девчонки позируют, я-то тут причем? - вяло отмахивался дредастый мальчишка, пытаясь спрятаться от надоевшей ему камеры и друга. Внутри он жалел, что два этих создания уже неразлучны. - Том, ты - моя главная модель на всю жизнь, и тебе совсем необязательно позировать, - засмеялся брюнет и приблизил зум камеры. – Ты всегда настоящий, - длинным пальцем на кнопку спуска затвора. Не до конца. Фокусировка и звук, который один из людей, находящихся в комнате, с недавнего времени возненавидел. Еще такие детские, но уже отличающиеся налетом взрослой жизни глаза цвета сладкого молочного шоколада, мелкие морщинки от ясной и слишком частой улыбки и искра. Огонек, который начинающий фотограф так обожал и мог найти лишь во взгляде только одного человека. - Билл, ради Бога, убери фотоаппарат, или я его точно разобью, - сквозь зубы прошипел Том, пытаясь вложить в слова все раздражение, на которое только был способен. Хотя даже сам в произнесенную угрозу не верил. - Смешной ты, - по-доброму усмехнулся брюнет и завалился рядом с другом на диван, начиная просматривать отснятый материал. Было множество кадров, на которых парни просто кривлялись, подставляя объективу скорченные рожицы. Обычно, просматривая такие изображения, они начинали смеяться над дурашливостью друг друга, или над тем как кто-то из них скосил глаза. Некоторые снимки были «неожиданными». Так про себя Билл называл фотографии, на которых был именно Том, занимающейся каким-то делом, начиная от ковыряния в носу и заканчивая прикрытыми во сне веками. На них можно было подолгу смотреть и переживать ту же эмоцию, когда ее уловил объектив фотокамеры. Других людей Билл в таком образе не фотографировал, считая, что остальные получаются в этом «образе» неидеально, так зачем же портить кадр? - Уж какой есть, - в тон другу ответил Том и попытался выхватить у Билла фотоаппарат, чтобы удалить непонравившееся ему снимки. *** - Билл, тот мужчина кажется мне очень странным. - Малкольм, ты опять надоедаешь посетителям выставки, - не вопрос, а утверждение. Молодому фотографу нравилось, как восхищался его работами юноша, но то, что он навязывался остальным посетителям, было уж слишком. Мальчишка, казалось, просто боготворил Билла, равняя его персону с чем-то возвышенным и недосягаемым. Работы фотографа были для него произведением искусства, он знал каждую из них наизусть и хотел поделиться «ценной» информацией с другими людьми, иногда вовсе не замечая, что своей энергией только отпугивает людей. - А еще мне кажется, он хочет купить ту фотографию, - осторожно произнес мальчишка, подойдя к Биллу как можно ближе, почти вплотную. Фотограф сразу понял, о какой из его работ идет речь. Воспоминания о ней всегда отдавались приятной ноющей болью в районе груди. *** Билл поставил высокую стремянку прямо над Томом и Кэт. Они лежали обнявшись на полу, а он настраивал аппаратуру для съемки. Том отвернулся от девушки и посмотрел прямо в объектив, не моргая. Было впечатление, что он хочет пробить линзу и добраться до Билла. Так родился еще один случайный снимок. Казалось, что этот взгляд прошел через миллионы бетонных стен, ломая все преграды, прежде чем проломить ребра и достичь вдохновленного сердца сосредоточенного юноши. *** - Знаешь, я очень хорошо помню тот день, как будто это было вчера, - спокойный и ровный голос, но отстраненная улыбка выдает истинные эмоции. Уже не больно, нет. Просто ощущение, что все тяготящие мысли разом отпустили душу, оставив разум спокойно наслаждаться жизнью. И должно стать легче, но отчего-то только хуже. И это всего лишь кажется, что можно вдохнуть полной грудью. Во взгляде, в мимике все равно будет присутствовать боль многих лет, и пусть ты ее не замечаешь, но этот налет никогда не пропадет, никогда не исчезнет. - Но ведь действительно прошло мало времени, - негромкий тон, доверительно сказанная фраза, как раньше. Чтобы за всем этим гулом выставки, обилием людей вокруг, услышал и понял лишь только один. Наверное, стоит задуматься, почему целые шесть лет, которые для тебя легли огромной пропастью между вами, для него простой миг. Он как будто не заметил, что все это время рядом не было важного и дорогого человека. Как будто вышел на балкон покурить и вернется, когда закончится одна сигарета. Обидно? Нет. Просто наталкивает на определенные мысли, что у него другой счет времени, противоположный твоему. И хочется так много спросить, рассказать нечто очень важное, но разве нужно? Конечно, каждому из них интересно, чем раньше жил человек напротив. Что было для него центром вселенной, чем он дышал, с какими мыслями вставал каждое утро. Только это желание какое-то непонятное. Ведь уверенность в том, что в его прошлом не было тебя, никакого следа, даже легкого шлейфа духов, слишком прочна. А от этого, скорее всего, неприятным осколком пронзит сердце. Зато есть «сейчас», когда не стоит спрашивать о прошлом, когда ты сам можешь стать его настоящим, легко вернув в постоянный распорядок дня. Строить жизнь, как хочется только двоим. А если не всю жизнь, то хотя бы тот маленький, отведенный лишь для них кусочек времени. Ведь никто не знает, насколько он затянется. Неуверенные взгляды, замешательство дальнейших действий словно повисли между Биллом и Томом. И вроде они уже молодые, уверенные в себе мужчины, что стояли тут буквально пять минут назад, а все те же подростки, в собственной сладкой сказке. - Билл, куда ты пропал? Там журналисты, они хотят взять у тебя интервью, - подбежал взмыленный Малкольм и выпалил все на одном дыхании, особо не задумываясь, что чем-то помешал. Мальчишка нарушил напряжение, повисшее в воздухе, но не смог оторвать взгляды этих двоих друг от друга. Надо многое сделать, например, заново выучить слегка изменившиеся черты лица, которые раньше знал наизусть. Постараться вновь уйти в омут темных глаз с головой, только на этот раз захлебнуться. И вернуть одно дикое желание, сжирающее изнутри чувство, которое, кажется, когда-то невосстановимо разбилось. - Том, подожди меня на улице, - попросил Билл и, не дождавшись ответа, развернулся и ушел к журналистам, желая поскорее от них избавиться. Где-то следом засеменил Малкольм, как обычно суетясь и что-то рассказывая. Спиной фотограф чувствовал всю ту же юношескую улыбку, и полное согласие без слов. Вопросы были стандартными, но без этого они не становились неинтересными. Он отчетливо видел некое восхищение своим творчеством в глазах молоденькой девушки с микрофоном в руках, наверное, только это его сейчас тут и держало. Рассказывать что-то о своих фотографиях Билл не любил, он считал, что людям должно хватить только одного взгляда на работу, чтобы понять о ней самое главное. А в каком году и стране она была выполнена - это не главное. Тем более в любом случае есть Малкольм, неизменный и влюбленный мальчишка, боготворящий фотографа. Закончив с интервью для журнала и дав пару указаний своей правой руке, Билл направился в небольшую комнатку, больше напоминающую подсобное помещение для персонала выставки. Надев короткое черное пальто и закинув на плечо кожаную сумку на длинном ремешке, он покинул собственную выставку, оставив мероприятие без гвоздя программы. Главное, на улице его ждет слегка озябший, задумавшийся и, одновременно, воодушевленный Том. Мгновение, и мы сливаемся в поцелуе, начиная беспорядочно обмазывать друг друга ненавистной краской. Кожа становится слишком чувствительной, а холодная субстанция позволяет продолжать дышать наэлектризованным воздухом. Она прижималась ко мне все ближе, зарываясь пальцами в дреды. Я закинул ее ноги себе на талию, продолжая надавливать на поясницу, заставляя выгибаться. И мы не могли подозревать, что Билл уже давно вернулся и фотографировал нас дрожащими руками, пару раз чуть не уронив фотоаппарат. Даже он не думал, что будет так. *** - Правую руку к лицу… Да, вот так, и не зажимайся, - произнес Билл, и в тускло освещённой комнате раздался щелчок фотокамеры. – Волосы с лица убери, и не стесняйся меня, ведь ты восхитительна. Тому стало интересно, кому Билл говорит такие слова, и кто на этот раз является его моделью. Толкнув дверь в домашнюю студию, он заметил хрупкую и явно стесняющуюся девушку. На ней было красивое черное кружевное белье, она стояла у стены, на которой висела репродукция картины «Девятый вал». Ее бледное с впалыми щеками лицо сильно выделялось на фоне темных бушующих волн, что придавало ей еще больше беспомощности. Обхватив себя руками за плечи, она боялась повернуться к Биллу лицом, он нервничал. Том приоткрыл дверь еще на пару сантиметров, осторожно, чтобы не быть замеченным за столь странным занятием. Билл медленно обходил ее со всех сторон, еле касаясь кончиками пальцев плеч, скул, очерчивая тонкие изгибы ее тела. Казалось, что он пытается втянуть ее в свою жизнь, в свое увлечение, пытается объяснить ей, что ему нужна ее открытость, отдача. Встав напротив нее, он невесомо прикоснулся к ее губам. Затем еще и еще раз. Том не мог сдвинуться с места. Это было…так красиво, и так больно. Он был уверен, что он - единственная модель, нет, единственный человек, который знает вкус губ этого увлеченного своей профессией брюнета. Руки девушки медленно, боясь сделать лишнее движение, обвили шею Билла. Он в свою очередь облокотил ее на стенку. Он прекрасно знал, что нужно делать для того, чтобы она выглядела еще лучше на снимках. Том вышел. *** Сначала они просто гуляли по красивым улочкам Парижа, большее время молча. Когда у Билла, который как обычно проигнорировал перчатки, замерзли руки, Том по инерции взял ладонь фотографа в свою. Он ожидал, что Билл смято вывернет свою руку, но был крайне удивлен когда получил в ответ улыбку и почувствовал, что брюнет переплел их холодные пальцы. Без намека, просто так теплее. Как бы им этого ни хотелось, но они поделились друг с другом своим прошлым, узнав интересные и неотъемлемые факты из таких разный жизней. И если Том мог знать что-то о Билле из интернета, или статей, которые печатали о фотографе в глянцевых журналах, то Каулитц вообще был в неведенье о Томе. Он просто знал, чувствовал, что тот где-то дышит, и, наверное, этого было достаточно. Но все обстояло более интересным образом. Том получил в наследство бизнес своего отца, обзавелся женой и двумя детьми. Все стандартно, двухэтажный домик где-то загородом и веселый пес в комплекте. По сравнению с Биллом, который вел яркую творческую жизнь, Том думал, что стал слишком скучным, а от того задиристого влюбленного подростка совсем не осталось следа. Но ведь это не так, внутри меняться сложно, даже не смотря на то, в какую обертку ты обмотан. Когда от холода Билла не спасали даже теплые ладони Тома, мужчины решили зайти в небольшое, но очень красивое кафе. Они пили теплый глинтвейн с вкусно пахнущей корицей и спокойно разговаривали. Не было напряжения, тяжелых взглядов, громких фраз и колких слов. Они не объяснялись друг с другом за прошлую, наверное, самую главную ошибку в их жизни, просто наслаждались обществом друг друга, по которому оба скучали. *** Билл заставил меня раздеться до пояса и расстегнуть джинсы. Рядом со мной сидела девушка в нижнем белье и широкой полупрозрачной рубашке сверху и разглядывала свой идеальный маникюр. Казалось, что она вся идеальная, как кукла с нарисованными глазами. Когда она посмотрела на меня, захотелось дотронуться до ее фарфоровой кожи, попробовать на вкус ее ванильный цвет, и утонуть в небесных глазах. Боковым зрением я видел, что Билл открывает какие-то тюбики, что-то ставит, стеллит ткань на пол, клеенку. - Идите сюда, - он разогнулся, немного прогнувшись назад в спине. – Значит так, сегодня вы - мои модели. Том, отказы не принимаются. - Ты бы меня все равно заставил, - ответил я в тон Биллу, подтягивая сползающие джинсы. Мне не хотелось обмазываться краской, пачкать вещи, и вообще быть в объективе. Не любил я этого, никогда не любил, но переубедить этого психа было совершенно невозможно. - В общем, надеюсь, вы поняли задачу? – он посмотрел сначала на девушку, имя которой я даже не знал, а потом на меня. Что-то в груди ёкнуло от такого взгляда, но я лишь кивнул, пытаясь не прислушиваться к чувствам. Он вручил мне тюбики с красной и синей краской, а ей – зеленой и желтой. Я выдавил немного синей краски на пальцы и провел по ее руке вниз. Она повторила то же самое с желтой краской. - Я пока выйду, минут на пять. Когда я вернусь, вы должны быть уже достаточно перемазанные, - с этими словами он открыл окно на полную и вышел из комнаты. Она молчала и улыбалась. Потом подошла ко мне вплотную и провела руками по спине, прижавшись губами к шее. Странное ощущение. Я водил пальцами по ее шее, пачкая рубашку и лаская ее тело взглядом. Я хотел быть с ней ближе. *** Они сталкивались взглядами, и, что-то вспомнив, резко замолкали. Скорее всего, в глазах напротив каждый встречал кадры их прошлой жизни. - А ты не жалеешь? – склонив голову в бок спросил Билл. - О чем? – вопросом на вопрос. Конечно же, Том понял, о чем именно спрашивает фотограф, но надо было оттянуть момент и смаковать каждое слово, сказанное на эту тему. С каким-то мазохистским чувством. - Например, о том, что разбил мой первый и самый любимый фотоаппарат, или, может, ты горюешь по своей неудавшейся профессии модели? – дерзко выкинул Билл. - Скорее я буду жалеть о том, что когда-то не выкинул одну из твоих моделей из окна, - тон в тон, также дерзко и крошкой стекла по еще немного скучающему сердцу. - А я жалею. Столько снимков не успел сделать. Ты хотел меня увидеть, - скорее утверждение, хотя где-то внутри таится вопрос, но он не должен знать, что было не все равно. Сильный, уверенный в себе, дробившийся мечты, счастливый. Не с ним. Наклонившись через стол, обратив на себя несколько особо любопытных взглядов, пошептать в самую душу: - Я хотел тебя, - а потом заказать коньяк, обжечься горечью и вернуть сердце в нормальный ритм. Он умеет, он года четыре так лечил свои раны. Кажется, что в глазах напротив что-то мелькнуло? Всего лишь кажется. - Ты приехал один? - конечно да, ведь знал, для чего приехал. Для кого. А он живет с мальчишкой, иногда днями не появляясь в квартире. И за что его можно любить? А еще Том никогда не узнает о своем имени, что таится в вязи знаков на запястье. - А ты хотел познакомиться с моей семьей? - снова вопрос. Он просто не хотел рассказывать, совершенно ничего. Он знал, что скоро Биллу надоест, и он начнет изобретать. Идеи, места, кадры. - Пойдем, пройдемся. Я уже отогрелся, - улыбка лишь уголками губ, мгновенные искры в глазах цвета того самого коньяка, и ненароком соединившиеся в замок руки. Так теплее же. *** Он достал фотоаппарат из сумки и стал щелкать любимую модель со спины, заставляя его догадываться, что он снова в кадре. Усмешка тронула сережку в губе, а руки зарылись еще глубже в карманы. Мы совершенно не меняемся. Он развернулся, заставляя засмотревшегося в экран Билла врезаться в себя. Поцеловал, обжег дыханием. Онемевшие от ледяного воздуха губы не слушались, но продолжали нежно прижиматься к другим губам. Шесть лет проносились у каждого в голове ворохом пыли из-под колес машин с окружного шоссе. Они неслись как эти машины друг к другу по встречной полосе, чтобы спустя вечность столкнуться и разбить вдребезги на осколки чувство, что все называют любовью. Но они точно знают, что это не любовь. *** Аккорды гитары за стенкой сопровождали их участившееся дыхание в пустом номере недорогой гостиницы. Том не собирался оставаться надолго, а Билл не думал его останавливать. Так все было до этого момента, а потом голову пронзил вопрос "А ты не жалеешь, что ушел тогда? Что не вернул?", и все убеждения рухнули в пропасть, как в кювет на скорости сто двадцать километров в час. Они пытались не сорваться, но в голове по привычке будто щелкал звук затвора, заставляющий резко реагировать на каждое прикосновение, отдающееся ожогом на воспаленном, изнеможенном ожиданием теле. Руки очерчивали такие знакомые и неизвестные изгибы, каждый из них знал, что это последняя черта, которую они перейдут. Были миллионы "нет", на которые они отвечали безразличием: семья Тома, Малкольм, что в отсутствие Билла продал еще пару десятков фотографий, посетители, которые не могли добровольно оторваться от той фотографии шестилетней давности. Множество причин против двух дерзких, доказавших друг другу свое превосходство над миром, парней. Горячие губы заставляли разгораться огонь ненависти друг к другу. Они ждали, ждали, когда будет можно все, жили этим моментом, а судьба оттягивала его все дальше. *** - Ты надоел со своими вечными "встань так", "повернись сюда"! ты понимаешь, что я не модель, я не напрашивался к тебе работать, я хотел общаться с тобой, видеть в тебе друга, близкого человека, любить тебя, черт подери! - А что не так-то? Ты мне нравишься, я тебя фотографирую, мы вместе проводим дни и ночи, чего тебе мало? - Билл сидел в кресле, потягивая пиво из бутылки, и медленно просматривал фотографии сегодняшней съемки. Он дошел до фотографий с улицы, когда они выходили за пивом и шли по парку. Том был каким-то загруженным. Биллу совсем не хотелось верить в то, что ему не нравится сниматься. И сейчас минуты три он гипнотизировал фотографию, когда юноша обернулся на зов и смотрел прямо в объектив широко раскрытыми глазами. Этот взгляд затягивал в себя, заставляя дышать через раз.- Посмотри, какой ты красивый тут, - Билл протянул фотоаппарат Тому, а тот с размаху кинул его в пол, даже не взглянув на дисплей. - Все, хватит, я ухожу... Громкий хлопок двери и разлетевшаяся камера за сотни долларов. Ради чего? *** Яркой вспышкой в голове проносится «проснись» и Том резко открывает глаза. Ожидание, полная уверенность, что утром на подушке рядом он не обнаружит черной макушки, оправдались. Но скорее всего легкая, призрачная надежда в нем присутствовала. Вопрос, зачем ему все это? Зачем им пустые надежды, потерянные отношения, которые не принесли бы ничего кроме боли смешанной со страстью. Прошлая ночь, их первая за долгие годы встреча, все доказали и расставили на свои места. Теперь в душе не будет таиться тот огонек надежды и мыслей. А что если я встречу его? Зачем мы так поступили когда-то? Все просто потухнет, оставив сладкие и такие болезненные для сердца воспоминания, а дым будет изредка вечерами щипать глаза. Сейчас Тому ничего не осталось, кроме того, как медленно подняться, улыбнуться воспоминаниям и понять всю никчемность своей жизни. А никчемна она лишь от того, что он одинок. На подушке рядом лежала уменьшенная копия того большого снимка, что привлекал многих посетителей выставок Вильгельма. На Тома смотрели его же яркие, пронизывающие своим взглядом насквозь, карие глаза. Казалось, что за шесть лет они совсем не изменились. На фото были видны сгибы, уголки были потрёпаны. Наверно это и была самая первоначальная копия снимка, что всегда находилась в вещах Билла, где-то поблизости с хозяином. Том бы мог вскочить с большой двуспальной кровати, помчаться туда, где вчера проходила выставка, перерыть весь город, всю столицу в поисках Билла. Обнаружить сбежавшую пропажу и никогда больше не отпускать… Но «они» уже давно разбились на сотни осколков.