И опять окунаясь в иллюзию, снова Ты не веришь себе никогда. Сталкер слова... ©
Волны пели. Они бились о борт лайнера, рассекающего безбрежное море, и шептали свои тихие песни, серебрясь под светом рождённого месяца. Им не было дела до людей, веселящихся в залитом светом зале. Пенное шампанское лилось водопадом, раздавался заливистый смех, играла приятная музыка – осенний плач скрипки, весенняя капель фортепиано, летний звон гитарных струн, и в этом переливе нот не было места зимней прохладной тишине. Женщины в вечерних нарядах пестрели, словно цветы в саду – такие же ухоженные, привлекательные, ароматные, манящие. И вокруг них, как бабочки, кружили мужчины во фраках или простых, но строгих костюмах. Они выглядели разными, но в то же время одинаковыми, как разноцветные кусочки одной мозаики, и каждый был идеальным дополнением этой картины. Почти не выделялись из общей массы и двое молодых людей – одетый в аккуратный белый костюм с пиджаком нараспашку блондин, в волосах которого переливалась серебром изящная диадема, ловя отблески электрических ламп, и подросток, совсем ещё мальчик, в костюме чёрного цвета. Единственное, что портило его облик – это огромная и нелепая шапка в форме лягушачьей головы с голубыми глазами. Эта шапка привлекала к себе море внимания – проходившие мимо дамы жеманно хихикали над странным пареньком, некоторые мужчины снисходительно улыбались, однако самого подростка подобный повышенный интерес к своей персоне ничуть не трогал – не восхищал, не раздражал, он просто игнорировал любые смешки или улыбки в свою сторону. — Бел-семпаааай, Вам не кажется, что это было лишним? – поинтересовался он, наконец, у спутника, указывая пальцем на шапку. — Ши-ши-ши~ Конечно же, нет, Лягушонок. – Принц жестом поманил к себе официанта и, когда тот с лёгким учтивым полупоклоном замер рядом, взял с его подноса два высоких фужера. Стекло было таким тонким, что, казалось, сдави бокалы чуть сильнее, и они лопнут, разлетаясь брызгами осколков, словно мыльный пузырь. — Я не пью, семпааай, Вы же знаете. – Брать предложенный Бельфегором бокал Фран не спешил, да даже и не посмотрел на него. — Взял и выпил, — непререкаемым тоном велел напарник, буквально всовывая тонкую изящную ножку в руку кохаю. – Меня достал твой кислый вид, может, хоть глоток шампанского тебя развеселит. Ши-ши-ши... Иллюзионист со вздохом пригубил напиток. Винный аромат неприятно защипал ноздри, а алкоголь обжёг язык и горло. Шампанское в фужере смотрелось прекрасно – жидкое золото, переливающееся в ярком свете, что лился со всех сторон, но на вкус это искрящийся напиток был отвратительным. — До дна, — прозвучал голос над ухом, и мальчику ничего не оставалось, кроме как осушить свой бокал. Нет, он, конечно же, мог начать выделываться – упереться рогом и наотрез отказаться пить эту дрянь, но тогда семпай выйдет из себя и запросто может попытаться вскрыть своему кохаю горло одним из десятков ножей, припрятанных в этом белоснежном костюме. Сделать он этого не сделает, Фран был твёрдо в этом уверен, но их задание в таком случае могло быть провалено, а деньги уже были заплачены, и при том баснословные – капитан Скуало долго ругался, что не может отправиться отрабатывать эти деньги сам. Наверное, у Маммона от таких цифр снесло бы с шапки его лягушку – если верить рассказам, тот был чрезвычайно жаден до денег. — Можешь же, когда хочешь, — насмешливо заметил Бельфегор, допивая своё шампанское. — О, а вот и она... Алкоголь ударил в голову гораздо быстрее, чем иллюзионист мог того ожидать, потому сфокусировать взгляд на женщине, которую они искали половину вечера, оказалось немного сложновато. Чуть нахмурившись, едва заметно прищуривая глаза, он всё-таки рассмотрел её – молодая дама, чьи буйные чёрные кудри агатовым дождём ниспадали на обнажённую спину и плечи. С угольной чернотой её волос удивительно сочетался насыщенно-алый цвет её платья со струящейся до самых охваченных тонким ремешком рубиновых туфель щиколоток юбкой. Фран видел её совершенно отчётливо, даже приоткрытые в лёгкой улыбке карминовые губы, но вот мир вокруг упорно сливался и немного покачивался. — А Вы ничего не напутали, сеемпааай? Ей точно тридцать лет? – в руках снова оказался наполненный шампанским бокал, и иллюзионист, не задумываясь, сделал большой глоток. Хуже уже не будет. — Разумеется, не напутал. – Принц фыркнул. – Ты же не думаешь, что в тридцать лет женщина должна выглядеть, как старый сморчок? — Я вообще об этом предпочитаю не думать. И что Вы будете делать? — Я? – в голосе Потрошителя проскользнуло удивление. – Почему я-то? — Ну а кто? Я? Боюсь, если я подойду к ней, сделаю печальные глаза и скажу: «тётенька, отдайте мне документы, которые Вы прячете в сейфе в своей каюте», ничего не выйдет. Бельфегор снова фыркнул, отпивая из фужера. — Да, плохой план. — Тогда идите, это Ваш звёздный час, семпай. Заговорите с ней, и она поддастся Вашему королевскому обаянию. – Любой, кто слышал бы эти слова со стороны, решил бы, что Фран абсолютно серьёзен – настолько ровно звучал его голос, но принц, к сожалению, знал своего напарника слишком хорошо, чтобы допустить хоть на миг мысль, что тот может говорить подобное всерьёз. А потому мальчик ощутил чувствительный тычок под рёбра, от которого едва не упал – второй бокал явно оказался лишним, и мир вокруг закружился. — Не ёрничай, а то отправишься на корм акулам. — Капитану, что ли? — Я сказал, не ёрничать. И вообще, она не в моём вкусе. — Что, слишком старая? Семпаааай любит помоложе? Семпай педофиииил? – напустив на себя как можно более правдоподобный озадаченный вид, поинтересовался иллюзионист. — Если не заткнёшься, я разобью этот бокал об твою голову, Лягушка. – Губы принца растянулись в привычной широкой улыбке, но в голосе отчётливо почувствовались безошибочно определяемые Франом угрожающие нотки. — Я понял! – Хранитель Тумана едва не ударил кулаком по ладони, но вовремя вспомнил о фужере в руке. – Вам нравятся мальчики. Наверное, это на Вас так Луссурия-сан повлиял... Голова ощутила вдруг необычайную лёгкость – шапка оказалась приподнятой, от чего наэлектризовавшиеся аквамариновые прядки взметнулись следом. И тут же опустились вниз, прибитые золотистым потоком игристого напитка, потекшего с волос на лицо. — Я предупреждал, Земноводное. – С этими словами принц вернул на место, на мокрую голову, шапку, и направился прочь – к той самой даме в алом платье. Кажется, её звали Илэйн... Фран, борясь с неприятным липким ощущением, какое-то время наблюдал за обворожительно улыбающимся женщине принцем. Женщина отвечала ему вежливой и даже вроде как искренней улыбкой, сверкая ровными зубами-жемчужинами, негромко смеялась каким-то шуткам, с такого расстояния неслышимым, прикрывая рот ладошкой. А когда оркестр заиграл новую композицию, семпай протянул даме руку, и та с живой радостью вложила в неё свою. Они закружились в танце – удивительный колорит: светлый образ казавшегося самым настоящим принцем Бельфегора, словно ослепительный снег, прямая противоположность истинной натуре Потрошителя, и полыхающий багрянцем огонёк по имени Илэйн, послушный мужским рукам, изящно выгибающийся, двигающиеся в идеальном соитии с ритмом. Тряхнув головой, иллюзионист тут же пожалел о содеянном – к горлу подступила дурнота. Ну вот, так он и знал. Избавившись от опустевшего бокала, мальчик стал неспешно, чтобы лишний раз не делать резких движений, могущих спровоцировать очередное вращение мира вокруг своей оси, пробираться к выходу. Прислуга учтиво распахнула перед ним дверь, и в лицо дыхнул свежий морской ветер, остужая горящие щёки и пусть и не снимая полностью, но отодвигая пелену опьянения. Сам-то тоже хорош, знает же реакцию собственного тела на алкоголь, но нет, лень было спорить. Шапка в форме лягушачьей головы отправилась на пол палубы, а сам иллюзионист, по привычке пригладив влажные волосы, облокотился об ограду, свешиваясь вниз и всматриваясь в темнеющую глубину воды. Она была такой манящей, чарующей своим цветом и сиянием, а ещё её поверхность так качалась, что хотелось оказаться к бьющимся в ленивом беге волнам как можно ближе, даже коснуться их рукой или окунуть пылающее лицо в холод океанских вод. Нет, Фран суицидальными наклонностями не страдал и прыгать не собирался, он просто вдруг захотел, чтобы между ним и глубоким безбрежным морем не было ничего, только прозрачное стекло воздуха. — Эй, Лягушка, ты чего делать собрался? – окликнул его знакомый голос как раз в тот момент, когда иллюзионист уже перелез через ограждение и свесился вниз. Конечно, он крепко держался и ни в коем случае не упадёт. Просто постоит тут в тишине, окружённый шёпотом, доносящимся из самых глубин, в одиночестве, проветрится, чтобы избавиться от мерзкого привкуса на губах и во рту, а ещё от поганого ощущения тошноты, и пойдёт к себе, спать. — Прыгать, — равнодушно ответил он, даже не посмотрев в сторону принца, подошедшего к нему и замершему рядом. – А Вы быстро... — Быстро? Глупое земноводное, тебя что, так развезло с двух бокалов шампанского? Ты тут уже минут пятнадцать торчишь, если не больше – мне вполне хватило. Выбирайся, нужно отчитаться перед Скуало. — Я же сказал, я прыгать собрался, — мотнул головой мальчик. — А, ну прыгай, ши-ши-ши... А я посмотрю. Ну, чего замер-то? Давай. — Вы меня ещё в спину толкните. Убийство одного из офицеров босс Вам с рук не спустит, семпааай... И вообще, может, я Богу молюсь перед смертью. Фран сам не понимал, что нёс – просто первое, что шло в голову. Кажется, Бельфегор сказал что-то о шапке, что лежала на полу, но он пропустил эти слова мимо ушей – без неё было так хорошо, ветер так приятно трепал мокрые волосы и холодил влажную кожу лица. Миг, когда ладони соскользнули с ограждения, иллюзионист пропустил. Только что он стоял почти вертикально, чуть склонившись над толщей воды, и вот уже её почти чёрная поверхность стремительно летит прямо на него, обрушиваясь и сковывая ледяными оковами руки и ноги, не давая ни шевельнуться, ни вздохнуть...***
Тело била крупная дрожь. Глаза будто превратились в два замороженных шара – пришлось приложить массу усилий, чтобы разлепить, наконец, веки. Пальцев рук не чувствовалось вообще, а лёгкие при каждом вдохе пронзали тысячи тысяч тончайших игл, заставляя заходиться в кашле. Напротив, на услужливо подстеленном пиджаке, лежал иллюзионист: кашель раздирал его горло ещё сильнее, а пальцы рук, очевидно, так же негнущиеся, пытались убрать с глаз слипшиеся от воды волосы. Вокруг суетились люди – пара спасателей, вовремя среагировавших на происшествие, врачи, уже пичкавшие и мальчишку, и самого принца, какой-то прогорклой дрянью. Всё тело болело от удара о воду – ощущение сродни тому, какое бывает у физически слабых людей, которых заставили до потери пульса отжиматься, словно мышцы изъяли из тела, хорошенько натянули, а потом, не ослабляя напряжения, обернули ими скелет. Отмахнувшись от дотошного медика, пытавшегося что-то вызнать, Бельфегор сунул дрожащую от сковавшего конечности холода руку под пиджак. Прикосновения к стали подушечки пальцев не ощутили; не обратив на это внимания, Потрошитель достал нож. В запястье мгновенно вцепился всё тот же надоедливый человек в белом халате. Он пытался разжать чужие пальцы, намертво сомкнувшиеся на рукояти стилета. Это было проигнорировано, в мозгу стучало только одно – терпение лопнуло, и если Лягушка так торопится на тот свет, то принц просто обязан выполнить её желание. — Мистер, пожалуйста, успокойтесь, все целы, всё хорошо, — лепетал доктор, тщась отобрать оружие. Наконец, он был оттолкнут, а нож всё же скрылся под тканью. Появилась смутная догадка, что панцирь холода сковал не только тело, но и мозг – думалось тяжело, и хоть сознание оставалось ясным, оно было пустым. Пара минут в ледяной воде, когда тяжесть чужого тела тянет ко дну – сущая ерунда для принца, но почему-то всё же чёртов кашель никак не желал проходить. Видимо, лёгкие пытались избавиться от захлестнувшей их жидкости. Только сейчас во рту появилось ощущение прогорклости от морской воды – и это, наверное, хорошо – тело приходит в норму, а значит, можно больше не тратить время на посиделки на палубе и выслушивание бормотания врачей, а подняться и уйти. Добраться до каюты на деревянных ногах оказалось делом не из лёгких, но всё же не таким тяжёлым, как ожидалось. На нервы действовало другое – отбиться от докторов было не так то просто, пришлось задержаться и твёрдо уверить их в том, что со здоровьем всё в порядке, что ничего не болит, что глаза на свет реагируют нормально и много чего ещё просто замечательно. Зато теперь продрогшее тело согревало одеяло, под которое Бельфегор забрался, едва только смыв с себя морскую воду. Горячие струи душа помогли привести себя в чувство и избавиться от дискомфорта. Похоже, сон сморил его мгновенно – стоило на минутку прикрыть глаза, зарываясь лицом в подушку, и вот комната уже залита ярким солнечным светом. Принц скосил глаза на настенные часы – девять утра, сущая рань. Получается, проспал он всего ничего по сравнению с обычными для него часами сна, учитывая, что вчерашнее празднество затянулось глубоко за полночь. Стук, разбудивший его, повторился. — Входите, — вариец не без труда привёл себя в вертикальное положение, садясь и сонно протирая глаза под чёлкой. Как же он ненавидел утро, особенно после тяжёлых ночей – было стойкое желание превратиться в лужицу чего-нибудь вязкого, растечься по простыне и провести в таком состоянии весь день. — Меня просили передать Вам это. Вошедший человек в форме прислуги учтиво наклонился, протягивая взъерошенному хозяину каюты запечатанный конверт. Его счастье, что он не мог видеть взгляда Потрошителя, в голове которого гуляли искушающие мысли об убийстве этого вырядившегося чёрт знает во что идиота, посмевшего разбудить королевскую особу из-за какой-то бумажки. Разумеется, за ножами он не полез – наделаешь шуму, и конец миссии, а потому пришлось лишь молча принять конверт, чтобы тут же раздражённо вскрыть его, попросту разрывая бумагу. Бельфегор пробежался глазами по письму, с каждым словом становясь всё мрачнее – Илэйн прекрасно запомнила и имя, и фамилию своего кавалера на вечер, и теперь приглашала его позавтракать вместе. Как «мило». «Чёртова девица», — промелькнула мысль. Лист бумаги отправился за плечо, ложась на смятую постель, а сам принц – в ванную. Разумеется, идти никуда не хотелось. Разумеется, хотелось упасть в кровать и спать столько, сколько захочется, но игнорировать подобные знаки внимания нельзя – это хорошо, что крупная рыба клюнула на удочку, быть может, удастся вытянуть из неё что-нибудь полезное касательно тех ценных бумаг, что она везла. Пятнадцать минут, и вместо заспанного, готового рухнуть прямо на месте человека в зеркало смотрел принц, одетый, умытый, даже более-менее причёсанный, хотя волосы как всегда ложились так, как им заблагорассудится, полностью игнорируя любые попытки пригладить их. Илэйн отыскалась в большом и многолюдном зале. Было шумно. Оказалось, многие из гостей, сидящих за столиками и пьющих кофе или чай, не прочь провести утро в чьей-нибудь компании, теша себя беззаботной болтовнёй и наслаждаясь изысканной (а иной она просто не могла быть в таком месте, — справедливо рассудил Бельфегор, смутно припоминая вчерашнее угощение) пищей. Белоснежный океан скатертей, хаос голосов и смешивающихся ароматов. Женщина, облачённая в пламенно-красную атласную блузу и ниспадающую до самого пола чёрную юбку, приветственно помахала узкой ладонью. На запястье тихо зазвенели золотые браслеты, приковывая к себе внимание – они ловили солнечный свет, играя бликами. Эти яркие блики показались гораздо интереснее самой Илэйн – вчера она выглядела явно красивее и, можно сказать, впечатляюще. Сейчас же глаза видели лишь обыкновенную среднестатистическую женщину, ничем не примечательную светскую львицу, каких полно на борту – да за каждым столиком по две таких сидит! Нестерпимо захотелось пройти мимо и занять столик свободный, но принц всё же опустился на пустующий стул напротив «цели», натягивая на губы самую обворожительную улыбку, на которую он только был способен. А он всё-таки Цезарь. Бельфегор с видом крайне заинтересованным слушал женскую болтовню ни о чём, кивал, поддакивал, отвечал, шутил, вызывая звонкий смех собеседницы, и одновременно с этим, — и, конечно же, поглощением вкусного завтрака, — думал о своём. Пытался строить планы относительно выполнения задания – как заставить женщину расколоться и добровольно рассказать, где она спрятала нужные бумаги, но постоянно проскальзывали мысли о том, живо ли ещё чёртово Земноводное, или откинулось ночью, подцепив простуду или ещё что-нибудь. Хлипкий ведь на вид, и подохнуть может запросто. Кто же знал, что его так развезёт с двух бокалов шампанского? Нужно тонко намекнуть кому-нибудь из офицеров, пусть научат несчастного идиота пить, чтобы в будущем не случалось таких дурацких ситуаций. Весь день прополз со скоростью черепахи. Он всё тянулся и тянулся, а Илэйн всё говорила и говорила. И приходилось соответствовать ей, рассказывая выдуманные детали своей жизни, делясь такими же фальшивыми переживаниями по поводу несуществующих ситуаций, неспешно прогуливаясь по палубе на свежем воздухе, или сидя в помещении, поедая сытный обед, или снова направляясь под открытое небо. Впрочем, под конец дня Бельфегору удалось «втянуться» — строить из себя богатого бизнесмена-романтика оказалось задачей не из простых, но всё же это было довольно занимательной игрой. Потому на просьбу показать свою каюту он среагировал без раздражения, а лишь принял это как данность и необходимость – нужно для дела потерпеть присутствие этой женщины, значит, сделаем. Солнце садилось, небеса медленно гасли. Помещение заливал мягкий медовый свет затухающего светила, а от мебели протянулись длинные острые тени, ложась на застеленный ковром пол. Илэйн, игриво отбрасывая за спину длинные пряди, совершенно спокойно осматривалась, будто привыкая к новой обстановке, и только сейчас, в золотистом освещении, принц заметил, что она похожа на цыганку. Лёгкий золотисто-шоколадный загар на коже, агатово-чёрные волосы, выразительный взгляд тёмных глаз, пусть и вроде бы со вкусом, но обвешанная золотом и явно любившая красный цвет, женщина была просто каноном этой нации. Руки легли на тонкую талию, привлекая к себе, и Илэйн податливо прижалась всем телом, с готовностью встречая чужие губы. Густые смольного цвета ресницы чуть дрогнули. Всё же, не смотря на царившую в душе не совсем понятную неприязнь, Бельфегор не мог не признать, что она была хороша собой. А такая послушность, граничащая с безотказностью, когда не было сказано ни слова против легших на обтянутые чёрной тканью бёдра рук, не могла оставить равнодушным. Краем глаза он заметил движение у дверей, и в следующую секунду недоумённо повернул голову, разрывая поцелуй. На пороге каменным изваянием замер кохай, в простой футболке и джинсах, наплевав на положенный в этом обществе «дресскод», заложив руки за спину и наблюдая за действом. Илэйн, когда партнёр отстранился, тоже заметила мальчишку. Её губы тронула мягкая улыбка. — Это твой брат, о котором ты говорил? – поинтересовалась она, на миг переводя глаза на принца. На лице не читалось никакого стеснения, скорее, неподдельный интерес. Рука, тихо звякнув браслетами, протянулась по направлению к иллюзионисту и тот, помедлив мгновение, шагнул вперёд, как-то неловко пожимая её. – Я очень рада познакомиться. Думаю, мне пора. Стрельнув напоследок глазами, женщина направилась к выходу, изящно покачивая бёдрами, и скрылась за дверью. Проводив её взглядом, Бельфегор покосился на кохая. — Руку женщины принято целовать, глупая лягушка, — проговорил он, не скрывая раздражения в голосе. Туманное недоразумение угораздило притащиться чертовски не вовремя – ни раньше, ни позже. Разговоры, продолжавшиеся в течение всего дня, утомили принца, но день мог закончиться вполне благополучно и приятно. – Ши-ши-ши~ Что ты здесь забыл? — Ох, простите, что я Вас так обломал. – Ни малейшего раскаяния, ни на лице, ни в интонациях. Ладони лягушонка скользнули в карманы брюк. – Вас искал, разве не логично? — И зачем же моя скромная персона могла тебе понадобиться? — Ну, Вы вчера так быстро убежали, семпааай, что я даже не успел Вас поблагодарить. — За что это? – вообще-то, за что, он и сам прекрасно знал, и слушать это не хотелось – хотелось выставить эту ошибку природы за дверь, но слова оказались быстрее мыслей. — За то, что вытащили меня, спасатели сказали, это были Вы. Бел-семпааай, Вам что, мозг отморозило? — Сейчас я тебя обратно в воду кину. – Судя по не изменившемуся выражению лица кохая, угроза была благополучно пропущена мимо ушей. – Я тебя не вытаскивал, Земноводное – это сделали спасатели. — Но Вы не дали мне камнем пойти ко дну, — настаивал на своём Фран. – Это было так любезно с Вашей стороны... Так трогательно... В руке блеснул нож, ловя лезвием лучи закатного солнца, и в следующее мгновение острие уже коснулось щеки иллюзиониста. Ни единый мускул на лице мальчишки не дрогнул, и это взбесило. Пусть убивать кохая запрещено, оставлять на нём шрамы не возбранялось, равно, как и отрезать что-нибудь ненужное. — Не благодари меня за то, что я делал без особого удовольствия, Земноводное. – На лице Потрошителя заиграла широкая улыбка — он с радостью исправил бы ситуацию и позволил бы этой амфибии утонуть, желательно в лужах собственной крови. Да, он действительно имел глупость кинуться в воду, вытаскивать чёртову лягушку – иначе по голове досталось бы от босса за то, что не уследил за Хранителем. Только поэтому. Нос уловил лёгкий, но чёткий аромат кофе, вмиг накрывший с головой тончайшей вуалью. Принц не сразу смог сообразить, что явилось его источником, и лишь наклонив голову, почти касаясь кончиком носа зелёных прядей, догадался, что исходит этот запах от иллюзиониста. — Чем это от тебя пахнет? – поинтересовался он, вдыхая глубже. — Гель для душа, — Лягушонок пожал плечами. Химия, а какой чёткий запах... Он обволакивал мягким приятным струящимся шёлком. Особенно ярко он исходил от кожи – стоило прикрыть глаза, и казалось, что под губами самый настоящий кофе – горячий, терпкий, сладковатый из-за тонких нот ванили. — Семпааай, Вы что дела...ете? – короткий вздох прервал слова, когда губы коснулись тонкой кожи изгиба шеи. И именно этот вздох заставил распахнуть глаза, резко отстраняясь, хотя тело буквально вопило и умоляло лишь об одном – снова окунуться в этот будоражащий аромат. Прежде, чем мозг успел что-то сообразить, руки, повинуясь голосу подсознания, уже выталкивали мальчишку за дверь, игнорируя вялое сопротивление, буквально вышвыривая того в коридор. Дверь захлопнулась, повернулся ключ в замке, запирая принца наедине с самим собой. Не теряя ни секунды, он бросился в душевую, рывком скидывая с себя одежду и забираясь под поток тепла. В нос ударил резкий и приторно-сладкий запах какой-то пахучей дряни – вытравить этот тонкий кофейный аромат, перебить его чем угодно, уничтожить. Струи горячей воды скользили по обнажённому телу, казалось, не успокаивая, а только заводя сильнее. Губы ловили тёплые капли, такие мерзкие в своей схожести с чужой кожей. Рука потянулась к крану, переключая воду с горячей на холодную. Не помогало – дыхание оставалось сбитым, а собственное сердце колотилось, как бешенное, отчаянно пытаясь пробить грудную клетку. До боли прикусив губу, Потрошитель прислонился лбом к холодному кафелю, подставляя спину под поток воды. Это всё из-за Илэйн. Естественная реакция на симпатичную женщину. И не важно, что аромат её духов раздражал своей излишней сладостью, в отличие от тёплой кожи, пахнущей свежестью чистоты и кофе. Всё из-за неё. Шум воды стих; руки прижали к лицу полотенце, не отнимая его несколько долгих мгновений, пока не стало трудно дышать через махровую ткань. Но, даже освободившись из плена полотенца, принц не смог нормально вдохнуть – словно стиснули грудную клетку, выдавливая весь кислород и не давая ему свободно поступать в лёгкие. Пальцы коснулись собственных губ, искусанных и саднящих, но так упорно не желающих расставаться с ощущением ароматного тепла. И даже прохлада свежих простыней, окутавшая взбудораженное тело, не смогла снять напряжения и успокоить разум. Уснуть так и не удалось. Наутро пришлось заливать усталость чаем – столь любимый ранее кофе отвращал. А потом – делать вид, что Лягушке всё приснилось, совершенно спокойно вытряхивая сонного, по-прежнему приятно пахнущего кофе с ванилью, кохая из его постели и волоча в каюту к Илэйн. Женщина обмолвилась вчера: утро у неё занято – хозяйка всего праздника пригласила её вместе с десятком прочих «избранных» на завтрак, и это значило, что помещение будет в полном распоряжении варийцев. Пусть ключа от возможного сейфа у них не было, обыскать каюту следовало: во-первых, элементарно найти хранилище документов, а во-вторых, возможно, им повезёт, и они отыщут неосторожно брошенную бумажку с кодом. Глупо на это надеяться, но вдруг? Взгляд, стоило лишь переступить порог, мгновенно зацепился за десятки флаконов, ровными рядами стоявших у зеркала, на туалетном столике. Интересно, в котором из них содержались те самые отвратительно-пряные и сладкие духи? Вылить бы за борт, чтобы не раздражали больше нос. В остальном же каюта не отличалась ничем особым от каюты самого Бельфегора. Как и положено на кораблях подобного класса, роскошное убранство, изысканное и в чём-то даже утончённое. Королевские условия для проживания. Принц не знал, насколько внимательно женщина следит за своими вещами, потому без надобности старался ничего не трогать, опасаясь сдвинуть любую вещь даже на миллиметр. Зато вот Лягушка оказалась чрезвычайно любопытной, уже спустя пару мгновений после проникновения вертя в руках пёструю вещицу-сувенир. — Поставь на место и ничего не трогай. – Выхваченная вещь отправилась на своё законное место, а сам Потрошитель прошёл вглубь комнаты, осматриваясь. — А разве мы не обыск проводить пришли, Бел-семпааай? – донеслось до ушей. — Но не так же бестолково, лапая всё подряд. — Лапали вчера вы меня, а я просто взял рассмотреть. Острое желание вскрыть этому идиоту горло захлестнуло с головой; чтобы хоть как-то от него избавиться, пришлось переключить всё своё внимание на обстановку комнаты, и в первую очередь, на стены. Классика – сейфы частенько прятали за картинами, коих в каюте наблюдалось аж четыре штуки. И, конечно же, вовсе не из наивных убеждений в абсолютной секретности подобного сокрытия – скорее, дело было в чисто эстетической точке зрения. Разве не приятнее видеть аккуратную комнату с красивыми пейзажами на стенах, нежели с металлической дверью где-нибудь над кроватью или же с тяжеленным железным ящиком на трюмо? Ну что же, подумал Бельфегор, возвращая картину с парусником и лазурно-синим морем на место, теперь, по крайней мере, известно точное местонахождение сейфа. И почему-то на краткое мгновение стало крайне неуютно, словно в комнату вошла хозяйка каюты. Но нет – обернувшись, принц не обнаружил у дверей Илэйн, и рефлекторно выхваченный веер ножей с тихим стальным скрежетом сложился, чтобы скрыться в складках одежды. Зато моментально отыскался источник этого дискомфорта – пристальный взгляд так похожих на стекло аквамариновых глаз. — Чего уставился? – последовал вполне логичный вопрос. Настроения выслушивать очередные подколки лягушки не было – усталость и вымотанность при полнейшем отсутствии отдыха, — сказалась бессонная ночь, — совершенно не располагали к доброжелательному отношению. — Просто так~ — ничуть не смутившись, ответил иллюзионист, не отводя взгляда, будто гипнотизируя. А ведь он действительно похож на лягушку, подумалось внезапно. Нет, его глаза не были такими же глупыми, бессмысленными и пустыми – скорее, просто... Его взгляд был «закрыт». Словно чувствуешь, физически ощущаешь мысль или настроение человека, но никак не можешь уловить их чётко, они словно прячутся за стеклянной стеной радужек, ускользая в последний момент. — Просто так в зоопарке на лемуров смотреть будешь, — бросил Потрошитель, стремительно скрываясь за дверью и, не дожидаясь напарника, уходя по коридору. Появилось странное и непонятное ощущение, будто пробрались в самую душу, нагло, без спроса. И это было странно – взгляд Франа назвать пронзительным язык бы не повернулся, но тем не менее, он будто проникал повсюду и видел насквозь. Не напрямик, но обтекая со всех сторон, как... ...туман. И это странное ощущение не покидало Бельфегора до самого вечера. Он постоянно чувствовал рядом с собой чьё-то присутствие – казалось, обернись, и обнаружишь всего в миллиметре от себя силуэт иллюзиониста, призрак, который развеется, стоит лишь протянуть руку. От вчерашней собранности не осталось и следа – он отвечал Илэйн невпопад, терял нить разговора и путался в словах. Собственный непрофессионализм угнетал – он принц, офицер элитного отряда убийц, а не способен даже справиться с сонливым состоянием. Именно, ведь во всём была виновата именно усталость, и Лягушка здесь вовсе не при чём. А Илэйн, похоже, приняла эту рассеянность на свой счёт – очевидно, женщина решила, что новый знакомый очарован ею и по уши влюблён фактически с первого взгляда. Осознав это, Бельфегор принялся старательно подыгрывать, но, даже держа в своей руке узкую ладошку, ему казалось, что сзади стоит Земноводное, прожигая спину своим странным взглядом. Избавиться от непонятного состояния не удалось даже тогда, когда под руками оказалось обнажённое разгорячённое женское тело, раскинувшееся на постели. От Илэйн веяло искусственной жеманностью даже сейчас, и возможно именно подобное поведение стало причиной кажущейся иллюзорности происходящего – словно сознание окунулось в озеро сновидений, чрезмерно реалистичных, да там и застряло. Удовлетворения секс не принёс: физическое – да, но не моральное. Словно чего-то не хватало, реальность ускользала, возвращаясь в самый последний миг. Интересно, так чувствуют себя наркоманы, принявшие дозу? Вот только Бельфегор наркоманом не был, разве что... Кофе? В ответ на просьбу попросить принести кофе, Илэйн, кутаясь в покрывало, вызвала прислугу, ничуть не стыдясь своего растрёпанного и раскрасневшегося вида, а вскоре воздух заполнил густой аромат хорошего горячего напитка, обжигающего губы. — Любишь кофе? – поинтересовалась женщина, потягивая его из своей чашки, откинувшись на подушки. «Ненавижу». — Очень, — соврал Потрошитель. От слишком крупного глотка обожгло и горло, да так, что едва слёзы на глазах не выступили. – Особенно перед сном. Илэйн, запрокинув голову, звонко рассмеялась, сочтя подобное высказывание шуткой. — Уходишь? – в её голосе прозвучали нотки разочарования, когда Бельфегор отставил опустевшую чашку на прикроватную тумбу и стал одеваться. Преподнеся наспех сочинённую выдумку о том, что любимый младший брат может обеспокоиться, не обнаружив старшего в его каюте, принц пожелал женщине доброй ночи и вышел в коридор. Кофейный привкус во рту вызывал острое желание либо выпить холодной воды, чтобы избавиться от него, либо вновь окунуться в горячее безумство вкуса и аромата. Взгляд метнулся к наручным часам – половина первого ночи, Лягушка должна спать. Задаваться таким наивным вопросом: «а почему же сейчас вдруг вспомнился именно он», не было смысла – очевидно. Его образ не покидал Урагана в течение всего дня, не желал он растворяться даже ночью. Стоило направиться к себе в каюту и завалиться спать, — уж сегодня-то Морфей будет благосклонен и подарит сон, в этом можно было не сомневаться, — но вместо этого он так и стоял посреди коридора, невидящими глазами уставившись на циферблат часов. Как ноги принесли его к совершенно чужой каюте, Бельфегор не знал. Казалось, вот он смотрит на собственную руку, бездумно скользя взглядом по ремешку часов, а вот перед ним уже дверь, ведущая совсем не в его спальню. Прямо как в дурном и совершенно безвкусном дамском романе, промелькнула мысль. Нет, он не собирался ничего делать, просто... Просто было необходимо заглянуть внутрь – почему-то казалось, что вот уж именно теперь преследующее дурацкое ощущение спадёт, оставшись в комнате Франа, и больше никогда не затронет его. Лягушонок не спал. Ничуть не заботясь о том, что нормальные люди за столом, вообще-то, едят, он сидел на столешнице, поставив ноги на стул, и листал какую-то книгу с темнеющими в сумраке картинками, очевидно, рассматривая их, не читая текста. На шорох шагов он, казалось, не обратил ни малейшего внимания. Лишь помедлив несколько мгновений, кохай поднял голову, встречаясь взглядом с Потрошителем. Его глаза казались чёрными провалами в обрамлении волос цвета штормового моря – шапка небрежно лежала на расстеленной кровати. Цепкий взгляд резанул, обрубая невидимые цепи самоконтроля, заставляя сорваться с места, подлетая к столу, сжать пальцами чужие плечи и впиться в губы резким поцелуем. И вновь этот будоражащий ванильно-кофейный аромат, от которого уносило остатки здравого смысла, и тёплая кожа шеи под губами, мягкая и податливая укусам. И руки мальчишки, скользнувшие по спине, не отталкивающие, но обнимающие, оказались прочнее любых цепей – даже если бы сознание вдруг тревожно завопило под действием разума и логики, веля отстраниться и сбежать подальше, запираясь в своей каюте, вновь ныряя под дождь воды из душа, вырваться не представлялось возможным. Отодвинутый в сторону мешающийся стул, шорох не менее мешающей одежды, обнажающей тело, ощущение кожи под пальцами, вид послушно выгибающегося навстречу иллюзиониста, его пьянящий запах, вкус его губ – всё это казалось настолько естественным и... реальным, что для иных мыслей не оставалось места. Не было времени одуматься и сообразить: «а что же я, чёрт возьми, делаю?» — только торопливые движения рук по чужой груди к угловатым плечам и резкий срыв вниз, цепляясь ногтями за спину, сходя с ума от боли чужих укусов... И падая в пропасть тёмных глаз, притягивающих, словно магнит. Да, это именно то слово, что искал Бельфегор весь день, пытаясь охарактеризовать этот взгляд – магнетический, притягивающий, приковывающий, одновременно опустошающий и наполняющий чем-то новым, чуждым, но дурманящим. И даже когда воздуха в лёгких уже не осталось, совсем как при погружении в морскую пучину, когда бессильно откинувшийся назад Фран больше не цеплялся руками за плечи, когда барабанная дробь сердца отдавала по ушам тяжёлым молотом, не было сил остановиться, перестать мягко целовать искусанную кожу шеи, скользить кончиками пальцев по испещрённой алыми следами ногтей груди, и пытаться вдохнуть полной грудью, вбирая в себя едва уловимый аромат. И только когда принц попытался отстраниться, чужая ладонь легла на затылок, зарываясь пальцами в волосы, от чего по измотанному и уставшему телу электрическим зарядом прошла лёгкая дрожь. — Уходите? То же самое слово, вызвавшее ту же самую реакцию. Хотелось уйти побыстрее – они оба получили то, что хотели, а иллюзионист хотел, иначе не отдался бы столь легко. Большего не нужно. — Разумеется. И ни слова больше. Хрустальная тишина, нарушаемая лишь шагами, скрип притворяемой двери, и снова звук собственных шагов, отчего-то очень громких. Или то не шаги, а всё ещё сердце бьёт по вискам, не желая успокаиваться и входить в привычный ритм? Часть IIТак вскрывай свое сердце, как будто так надо. По дороге идешь в никуда, Сталкер взгляда... ©
Сон походил на чёрную дыру – только коснулся головой подушки, не успев даже укрыться покрывалом, как кто-то уже трясёт изо всех сил за плечо. Бельфегор отчаянно цеплялся за ускользающие остатки сновидений, не желая расставаться с покоем сна, но неизвестный оказался крайне настойчив. Ладонь уже скользнула под подушку, нащупывая холод стали, чтобы перерезать наглецу горло и спать дальше, но приоткрытые глаза вовремя смогли сфокусироваться на силуэте утреннего гостя. Вернее, гостьи. Илэйн в лёгком гранатовом платье сидела на краю постели и бессовестно тормошила принца, не забывая добивать его своим звонким: «вставай!». Пришлось послушаться и сесть в постели, старательно делая счастливый вид от лицезрения данной особы с утра пораньше. Женщина напоминала школьницу, собравшуюся на концерт или танцы и сгорающую от нетерпения, а не взрослую уважаемую в обществе даму. Лишь убедившись, что принц действительно проснулся и способен адекватно воспринимать поступающую информацию, она принялась объяснять причины своего поведения – оказывается, ночью снова будет пышное торжество – уже не просто вечеринка в честь отплытия, но большой праздник, ради которого все приглашённые и собрались на этом корабле. Восторга Потрошитель не разделял, а потому попытался как можно быстрее ретироваться в душевую, слушая через дверь нескончаемый монолог Илэйн. Яркое солнце било прямо в глаза. Смотреть на море было невозможно – казалось, что с небес рухнули все звёзды и теперь покачивались на поверхности волн, ослепляя своим сиянием. Они искрились и играли всеми оттенками синего, отражая безоблачный небосвод. Прикрыв лицо ладонью, Бельфегор стоял, облокотившись об ограждение, всматриваясь в лазурную даль и вполуха слушая щебет наслаждавшейся морским воздухом женщины. Сильный ветер трепал волосы и буквально рвал одежду, но уходить не хотелось – эта холодящая свежесть удивительно отрезвляла ещё сонный разум и позволяла отрешиться от мыслей вообще. Уходить не просто не хотелось – уходить было страшно. Стоит окунуться в душноватую теплоту кают, как созданный морем барьер для мыслей рухнет, и они атакуют, заставляя вспоминать вчерашний опрометчивый поступок. А больше всего он боялся того, что вернётся это непонятное ощущение, сводящее с ума весь вчерашний день – буквально физическое ощущение чужого взгляда, чувство чужого аромата. И поэтому Бельфегор с облегчением кивнул на предложение Илэйн не возвращаться в помещение, а прогуляться по палубе. Вот только поодаль замаячила незамеченная ранее фигура зеленоволосого мальчишки. Он внимательно смотрел в воду, словно пытаясь что-то отыскать в морской глубине. Не смотря на внешнюю задумчивость и погружённость в собственные мысли, на приветствие женщины иллюзионист отреагировал сразу, поднимая голову и отвечая. Шапки на голове не было, и это заставило злорадно ухмыльнуться – хоть что-то понятное и привычное, а именно, раздражение, которое сейчас же на кохая и выльется. Ухо резанул громкий выкрик замахавшей кому-то Илэйн. Она извинилась и поспешно убежала вниз по лестнице, к уже спускавшейся женщине в возрасте. Бросив короткое: «я ненадолго», спутница вместе со своей знакомой скрылась за дверью. — Я, кажется, предупреждал тебя, что убью, если увижу без шапки. – Ладонь, сдвигая в сторону изумрудные пряди волос, легла на шею иллюзиониста, соскальзывая к горлу и ощутимо сжимая. Ничто не мешало задушить его прямо сейчас, позволив бездыханному телу «совершенно случайно» выпасть за борт – никого нет поблизости. Но рука дрогнула, ослабляя хватку, когда словно не обративший внимания на покушение на свою жизнь Туман подался назад, прильнув спиной к груди принца. — Семпа~ай, на меня все смотрят из-за неё. Я кажусь подозрительным, это вредит заданию... Бельфегор не слушал. Наклонившись ниже, он уткнулся носом в висок Лягушонка, глубоко вдыхая лёгкий и тонкий аромат волос; пальцы разжались, пробегаясь самыми кончиками вниз, по шее к ключице и ниже, под ворот футболки. Осторожный поворот чужой головы – и мягкое соприкосновение губ, лёгкий и невесомый поцелуй, как морская пена на спокойных волнах, умиротворяющий, изгоняющий из головы страх острых и едких слов и путаных мыслей. Затылок почувствовал щекочущее прикосновение, когда ладонь Франа легла на него, вплетаясь пальцами в волосы; собственная свободная рука легко прошлась по талии, чуть сминая хлопковую ткань. В этот момент тишину прорезал оклик знакомого голоса, заставляющий отпрянуть назад, выпуская из рук тело кохая, оборачиваясь. Илэйн подлетела, аккуратно беря Урагана под руку, тут же бросаясь в пространные объяснения: что это был за человек, за которым она убежала, чем она со своим мужем занимается, самозабвенно выкладывая все известные ей подробности. Бельфегор же молча слушал, задумчиво рассматривая женщину. Она определённо успела увидеть то, что не следовало. Либо она дура и ничего не поняла, не сделала никаких выводов, либо — чертовски деликатный человек. Фран попросту сбежал, прямым текстом заявив, что ему скучно слушать эту болтовню и лучше он пойдёт и прогуляется, чем вызвал лишь снисходительный смех Илэйн. Хотя, спустя пару часов пропала и женщина, объяснив свой уход подготовкой к вечернему празднеству и оставив принца в гордом одиночестве слоняться по верхней палубе. Настроение было странным – Потрошитель с наслаждением отдыхал от своей спутницы, от её болтовни, громкого голоса, запаха, просто вида, и в то же время оставаться одному не хотелось – чего-то не хватало. И это чувство не желало никуда пропадать даже тогда, когда вокруг оказалось море людей в одном из общественных помещений нижней палубы. На миг посетила даже странная мысль: уж не привык ли он настолько к этой болтливой женщине, что умудрился заскучать без неё? Мысль тут же была отметена как нелепая. Действительно нелепая, потому что ни о какой привязанности и речи не шло – хоть она и не раздражала до острого желания убить, она вызывала весьма неприятные эмоции. Словно грязь к сапогам прилипла – вроде бы и не жизненно важно, но мешает. Решение вернуться к себе в каюту, пожалуй, было единственным верным, и Бельфегор ему последовал, ловко отделавшись от приставших собеседников выдумкой про головную боль. Он был принцем, и чувствовал себя в подобном обществе довольно непринуждённо, с лёгкостью соответствуя всем принятым требованиям, но всё же... Слишком много приходилось лгать. На тему лживости высшего света снят не один фильм, написана не одна книга, и не хотелось углубляться в дебри пространных рассуждений об этом; лишь одна мысль чётко билась в голове – этот мир, мир роскоши, броскости, яркости, фальшив так же, как мир иллюзий, которым с такой лёгкостью оперирует Фран. Они так чертовски похожи – в обоих мирах живут ложью. И возможно именно поэтому светское общество так раздражало, что находиться в нём порой было тяжело – Ураган ненавидел иллюзии. Дешёвые фокусы для того, чтобы дурачить других, а Потрошитель терпеть не мог, когда его дурачат. Крайне полезный навык, с этим не поспоришь, но такой же мерзкий, как липкий промозглый туман. Под ногами тихим скрипом отозвались ступени, когда принц стал спускаться на нижнюю палубу, скрываясь от поднявшегося холодного ветра в тепле коридоров. Взгляд после первого же поворота наткнулся на Илэйн в непривычной ослепительно-белой одежде. Её длинные тонкие пальцы аккуратно сжимали острый подбородок Франа, прислонившегося спиной к стене и с совершенно равнодушным лицом взиравшего на склонившуюся над ним женщину. Оправданий, рекой полившихся от брюнетки, Бельфегор не слушал – просто молча ухватил иллюзиониста за запястье, отрывая его от стены и волоча за собой. Внутри костром вспыхнула злость, и чем ярче она разгоралась, тем сильнее сжимались пальцы на чужой руке, так, что когда земноводное оказалось втолкнуто в собственную комнату, на коже остался розовеющий след. — Ревнуете? – внезапно произнёс он, растирая запястье и пытаясь поймать взгляд Потрошителя. — Какого чёрта ты полез к ней? Она же... И тут вдруг дошло, что Фран имел ввиду вовсе не ревность Илэйн к нему. А ещё спустя пару долгих мгновений аккуратно так, иголочкой, ткнуло осознание того, что вообще-то Лягушонок прав. Чихать было на чёртову бабу. Хотя, нет, не совсем верно. Хотелось перерезать ей горло – никто не смеет прикасаться к тому, что принадлежит принцу. Как-то так незаметно Лягушка оказалась приписана в собственность, и это взбесило ещё больше. — Я не лез к ней. – Ничуть не озабоченный явным раздражением семпая, Фран заложил руки за спину, в упор глядя на не желающего смотреть на чёртово земноводное принца. Чёлка всё-таки полезная штука – наверняка он сейчас гадает, куда же направлен взгляд Бельфегора. – Я же не геронтофил, Бел-семпа~ай. Слова были пропущены мимо ушей. Раздался звонкий удар пощёчины и тихий шипящий голос, полный злости. — Чтобы я тебя рядом с ней больше не видел. – «Ты только мой», – пронеслось в голове. – Она – моя цель, – вырвалось вслух. Громко хлопнула дверь, когда ноги вынесли обратно в коридор, а пальцы с силой сжались в кулак, так, что ногти впились в ладонь. Да плевать, это вообще не должно волновать – пусть делает, что хочет и с кем хочет. А злость всё не желала утихать, даже когда Потрошитель оказался в своей каюте, играя ножом – подбрасывая его вверх и ловя за острие. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Сталь ловила лучи уже клонящегося к горизонту солнца, сверкая в медленно сгущающемся сумраке, пока, наконец, не оказалась выпущенной в стену, входя в неё с дробным стуком. А следом полетел ещё один нож. И ещё. Когда в дверь постучали, стена была истыкана стилетами, как подушка иголками. На стук Бельфегор не отозвался, лишь с остервенением продолжая своё занятие, находя в этом какое-то мрачное удовлетворение. Тогда дверь приоткрылась, пропуская в помещение роскошно одетую даму – назвать её просто женщиной язык бы не повернулся. Однако она была удостоена лишь мимолётного взгляда – принц, окинув затянутую в огненно-алую ткань фигуру Илэйн, вернулся к прерванной деятельности. Она извинялась. Долго просила прощения, выкручиваясь и выдумывая самые разнообразные трактовки своего поведения, пока Бельфегор не поднялся на ноги, доставая из шкафа одежду и прося женщину подождать здесь, сам же скрываясь в душевой. Она буквально просияла, наверняка решив, что раз её не выгнали, значит, простили. Да чёрта с два. Принцу всего лишь надоело слушать бабское нытьё – гораздо проще, и полезнее для задания, сделать вид, будто ничего не произошло. Часть IIIТы уходишь — ну что ж, отпускаю на волю, Ты привык уходить. Сталкер боли... ©
И снова, как в тот вечер, яркие огни режуще-жёлтого электрического света, переливы музыки, покачивание палубы под ногами. На море разразился самый настоящий шторм, но кого, кроме капитана и матросов это волновало? Есть приказ – веселиться, значит, нужно слушать. И они веселились. Безумство танца и кажущейся ритмичной, но на самом деле, рваной, мелодии захлёстывали, словно утопающего человека бушующие волны – человека, пытающегося выплыть из последних сил, остаться в сознании, выжить, но всё глубже погружаясь под толщу воды, не в силах сопротивляться напору стихии – моря музыки. Вот только вода в этом море была горькой. Глаза упорно искали привычную гигантскую шапку-лягушку или хотя бы яркое пятно аквамариновых волос, но находили лишь сливающиеся в одну сплошную для уже изрядно затуманенного алкоголем сознания стену лица незнакомых людей. Множество, великое множество лиц, так похожих на восковые маски – они улыбались, приветливо махали, невзирая на то, что были незнакомы, справлялись о здоровье, интересовались общими сведениями о жизни, просто болтали ни о чём. Но это даже лучше – просто стоять на месте, и сосредоточено делать вид, что слушаешь и понимаешь, о чём речь, хотя на самом деле мыслями ты далеко, в чужой каюте, раздираемый противоречиями. Ударил ни за что: и дураку было понятно, что иллюзионист ни в чём не виноват – глаза Илэйн горели живым и неподдельным интересом к острому на язык мальчишке, якобы брату, но такому непохожему. Может, она о чём-то догадалась, а может, действительно заинтересовалась Франом – не важно. Важно другое – виновница чёртового чувства вины, не столь уж частого, а, скорее, даже очень редкого гостя в душе принца стоит рядом, держит под руку, улыбается, смеётся, радуется, пьёт шампанское, танцует с ним, веселится. А что делает Лягушка? Не вышел ли он на праздник потому, что, как любой нормальный человек, обижен? Или он, абсолютно равнодушный к подобным мероприятиям, со спокойной совестью сидит и читает книгу, радуясь возможности избежать прямых обязанностей, пока семпай разбирается с целью за него? И это беспокойство переплеталось в жестокой схватке с неимоверным раздражением: за то, что заставил чувствовать себя виноватым, за то, что не пришёл, за то, что, даже отсутствуя, не отпускал от себя, не позволяя расслабиться и ни о чём не думать, отдаваясь всеобщему веселью. Бельфегор тряхнул головой, решительным жестом отставляя пустой бокал, показывая, что больше пить не будет. Он твёрдо держался на ногах, разумеется – здесь не принято напиваться до состояния свиньи, но мысли совершенно очевидно путались, уходя в непролазные дебри. Требовалось рассечь эти дебри одной-единственной здравой мыслью: всё, что на самом деле волновало, так это отсутствие возможного развлечения. Принц уже знал, чем закончится этот вечер и знал, что морально вновь останется неудовлетворён, и что делать, если обиженная Лягушка попросту откажется впустить его к себе? Ухо обжёг горячий шёпот Илэйн, отвлекая от сосредоточенного и тщательного выстраивания нужной ветви мыслей, продумывая её, прокручивая в голове, чтобы она осталась единственно верной, да и просто единственной, отсекая ненужные ростки-сомнения. Что именно прошептала женщина, Бельфегор не разобрал, да и не сильно расстроился по этому поводу – легшая на запястье рука, потянувшая за собой, говорила куда красноречивее слов. Простыни на постели показались обжигающе-холодными, такими же, как поцелуи-укусы разгорячённой брюнетки – словно ледяной ветер кусает кожу, болезненно и совершенно неприятно, лишь раздражая и вызывая стойкое желание оттолкнуть и спрятать шею под ткань. На вежливую просьбу не оставлять следов Илэйн лишь рассмеялась, словно назло проходясь острыми ногтями вдоль спины. И, чтобы не дать оставить на плечах засосов, приходилось закрывать ей рот приторно-сладкими из-за мерзко-липкого блеска на губах поцелуями. Губы Франа были другими – как родниковая вода, удивительно вкусная, которую хочется пить и пить, не в силах полностью насладиться чистым вкусом. И чем ярче память воскрешала ощущения от поцелуев с ним, тем сильнее хотелось отстраниться. Любая женщина хороша, когда душа пуста, не заполнена ничьим образом; когда же она полнится воспоминаниями о чужом запахе, о взгляде, о мягкости волос, даже о раздражающей тягучести голоса, то, что должно приносить удовольствие, превращается в пытку. С тихим звоном браслетов узкая ладонь легла на лоб в попытке сдвинуть скрывающую глаза завесу волос; тонкое запястье тут же оказалось стиснуто в мёртвой хватке, не давая совершить задуманное. Слишком наглая баба. Отвернуть её от себя, рывком переворачивая на живот и утыкая лицом в подушку, чтобы больше не царапала спину, не кусала кожу, не тянула руки туда, куда не следует, вымещая на хрупком женском теле вспыхнувшее, словно спичка, раздражение, выливая его всецело и полностью, не щадя. И рухнуть рядом, на ворох смятых простыней, прикусывая собственные губы, слушая тяжёлые выдохи в спину и какие-то тихие слова. Слова чего это, — обиды или же напротив, благодарности, не волновало, пусть думает, что хочет. Самому же ему хотелось лишь одного – встать, одеться и броситься в ту каюту. В его каюту. — Останься, — раздался тихий шёпот, когда чужие руки обвили талию, не желая отпускать. Со вздохом Бельфегор опустился обратно. Хорошо. Пусть уснёт, тогда он соберётся и уйдёт. Вот только засыпать Илэйн не хотела, продолжая игриво покусывать плечи и трепаться о какой-то ерунде, очевидно, свято веря, что её слушали. Наконец, и её голос смолк, успокоились волны агатовых волос, не скользя по груди, а разметавшись по подушке. Разомкнув замок рук на талии, принц опустил ноги на холодящий пол, собирая беспорядочно сваленную в кучу на полу одежду вперемежку с одеждой женщины. Откинув в сторону алое платье, он хотел, было, отправит туда же и затесавшийся неведомо как бюстгальтер, но внимание привлекло что-то белое, булавкой прикрепленное к внутренней стороне нижнего белья. Чертыхаясь про себя, Бельфегор отколол булавку и развернул сложенную в несколько раз бумажку – тетрадный лист, на котором темнел бессмысленный набор цифр, аккуратно выведенный чёрной ручкой. Бессмысленный на первый взгляд... Если не знать о том, что Илэйн являлась хозяйкой сейфа с чрезвычайно важными документами, за которые заплатили чёртову уйму денег. Лихорадочно натянув на себя рубашку, застёгиваясь уже на ходу, Потрошитель выскользнул в коридор, стараясь двигаться как можно более бесшумно. Илэйн даже не шевельнулась, продолжая тихо посапывать. Дверь, вопреки ожиданиям, оказалась не заперта. Фран сидел на постели, прижав колени к груди и обхватив их руками. А ведь время было уже позднее – Ураган был уверен, что Лягушонок спит. Неужто ждал? Все мысли про лист с кодом в руке, про Илэйн, про задание, да даже про свою злость на иллюзиониста вмиг выскользнули из головы, стоило только, прикрыв за собой дверь, опуститься на кровать, приникая к губам в долгожданном, а оттого резком и нетерпеливом поцелуе. И обвившие шею чужие руки лучше любых слов сказали о том, что дневная вспышка гнева прощена. Знал ведь, что прощения принц просить не станет ни за что. Может, даже знал о чувстве вины, терзавшем весь вечер, может, был рад тому, что к нему всё-таки пришли? Но пришлось отстраниться, прикусывая напоследок нижнюю губу кохая, поднимая на того затуманенный взгляд. Затуманенный не алкоголем, давным-давно выветрившимся, растворившимся в крови, но вспыхнувшим костром желанием. — Я нашёл код от сейфа, — проговорил Бельфегор, демонстрируя лист бумаги. — Даже спрашивать не хочу, где вы его нашли, Бел-семпа~ай. – К счастью для себя же возмущаться столь позднему выдёргиванию из постели ради задания Фран не стал, а покорно выполз из-под одеяла. План был прост. Сил Тумана хватит на то, чтобы создать иллюзию совершенно пустой комнаты и поддерживать её в течение всех оставшихся дней путешествия, пока труп Илэйн будет потихоньку гнить. Приказ был чётким – отыскать женщину, вступить с ней в контакт, узнать код, устранить. Слишком уж чувствительно наступила она на ногу заказчику. Она кричала. Кричала, пока ей не заткнули рот, погружая остро заточенную сталь в плоть, вскрывая горло. Принц не боялся испачкаться – он с нескрываемым наслаждением резал женщину, чувствуя, как её горячая кровь обагряет руки, буквально обжигая, заливая смятые простыни, стекая вниз и с хрустальным звоном ударяясь об пол, капая, собираясь в лужи. Фран всё это время стоял позади, наблюдая – Бельфегор спиной ощущал его взгляд, но не оборачивался, не желая прерывать удовольствие, лишь тихо и шипяще посмеиваясь себе под нос. Наконец, руки женщины перестали дёргаться в попытке оттолкнуть от себя своего убийцу, защититься, и безвольно повисли, свешиваясь с края кровати. Из вскрытой грудной клетки пульсирующими толчками вытекала алая жидкость, широким ручьём струясь по побледневшей руке, срываясь с пальцев крупными каплями. С совершенно безразличным лицом иллюзионист прошёл вглубь комнаты, снимая со стены картину. На миг обожгла запоздалая мысль: а что, если код не верен? Но нет, цифры подошли, и с тихим щелчком дверь отворилась, пропуская в темнеющие недра руку. Пальцы нащупали и извлекли прозрачный целлофановый пакет, в котором обнаружились искомые документы. Задание выполнено, осталось лишь всё-таки связаться со Скуало, на которого все эти дни попросту не было времени, и передать бумаги для встречи с заказчиком. Едва только закрылась дверь каюты Франа, ладони тут же легли на его талию, притягивая к себе, прижимая спиной к груди и обнимая. Просто обнимая. Хотя хотелось сжать его в объятиях изо всех сил, но почему-то показать своё нетерпение, своё желание оказаться как можно ближе было... страшно. И этот взявшийся из ниоткуда страх не давал расслабиться даже тогда, когда иллюзионист развернулся в кольце рук, обнимая за шею, позволяя целовать себя, кусать губы, беспорядочно гладить забравшимися под ткань ладонями спину. А просто поцелуев было мало – хотелось его всего. Стянутая футболка отправилась на пол, рука упёрлась в плечо мальчишки, толкая того на кровать. Склонившись над ним, принц провёл ладонью по обнажённой груди, словно невзначай задевая пальцами соски, тут же аккуратно прикусывая сначала один, потом другой, в следующую секунду уже опускаясь к животу, выцеловывая кожу и параллельно расстёгивая чужие брюки. И, судя по зарывшимся в волосы пальцам чёртовой Лягушке, всегда такой равнодушной, нравились влажные тягуче-медлительные поцелуи, опускавшиеся всё ниже, отвоёвывая у ткани всё новые миллиметры кожи. Выпрямившись, Потрошитель скинул с себя рубашку, отбрасывая его к футболке, на пол, и вновь склонился над иллюзионистом, чьи руки тут же легли на поцарапанные плечи, мягко заглаживая эти неприятные раны. Но собственная неожиданная нежность не нравилась. Это ведь не правильно, разводить нежности с простой игрушкой для удовлетворения. И не нравилось, поднимая голову, оставляя в покое уже порозовевшую от поцелуев-укусов шею, встречаться взглядом с глубокими глазами, не видя в них привычной завесы безразличия. Руки легли на плечи Франа, чтобы отвернуть от себя, поворачивая спиной, чтобы не смотреть в его глаза, чтобы избавиться от настойчивого желания вновь поцеловать его губы, но подавшийся вперёд Туман резко впился зубами в изгиб шеи, кусая так сильно, что на миг показалось, будто он прокусил кожу. Он словно с цепи сорвался, беспорядочно кусая шею и плечи, оставляя алые метки засосов, выгибаясь под ласками рук принца и обжигая кожу прерывистым и шумным дыханием, заводя ещё сильнее. Это неистовство желания захлестнуло с головой, обрубая все нити здравых мыслей, заставляя избавиться от последних деталей одежды, чтобы дать, наконец, выход этому желанию, опаляющему изнутри жарким огнём. И изнеможенно рухнуть на хрупкое тело, чувствуя лёгкие прикосновения чужих губ к виску, мягкие, успокаивающие и убаюкивающие. Хотелось прикрыть глаза, скатываясь в сторону, обнять, уткнуться носом в шею и заснуть, наплевав на душ, да и вообще на всё. Бельфегор приподнялся на руках, всматриваясь в изумрудные глаза Франа. Что он в них искал? И сам не знал. Сейчас этот взгляд казался не дурманящим и цепким, но мягким и обволакивающим. Неужели он действительно умеет смотреть так? Щеки коснулась ладонь – тёплая, совсем не такая, какой должна быть рука доставучего земноводного. Коснулась и невесомо провела пальцами до уголка губ, очерчивая контур нижней губы. От этой лёгкой нежности, такой непривычной, возникло настойчивое желание зарыться лицом в аквамариновые волосы, вдыхая тончайший кофейный аромат – тот самый, будоражащий сознание все эти дни, не дающий спокойно спать по ночам. Вместо этого Бельфегор резко отстранился, садясь на кровати и одним движением руки поправляя съехавшую куда-то на затылок диадему. Если он просидит так ещё хоть одну минуту, то не сможет уйти. А уйти нужно. Нужно, потому что совершенно не нравятся царящие в душе эмоции, связанные с Лягушонком. Это странно и страшно. И уход — попытка сохранить свою гордость. Не дать приручить себя, привязать – сохранить свободу. Сбежать от манящего взгляда тёмных глаз. Это же иллюзионист, обманчивый Туман – нельзя давать ему в руки оружие против себя, ни в коем случае. Пусть лучше думает, что для принца это игра... Потому что принц действительно хочет сохранить это игрой, не давая себе погрузиться в ароматно-кофейное безумие, чтобы остаться там навсегда. — Опять уходите? – протянул Фран, раскидываясь на кровати и потягиваясь, как сонный кот. Потрошитель обернулся – в глазах кохая был холод. Читавшаяся в зрачках мягкость будто растворилась в этих зелёных льдах, как мираж, как дым, словно и не было. — Хочешь, чтобы принц остался, Лягушонок? – и побольше ехидства в словах. Не для него – для себя. — Зачем? На ещё один раз Вас вряд ли хватит. – Равнодушный голос, тихий скрип кровати под отворачивающимся телом, и взгляд упирается в укрытую одеялом спину. Конечно же, он никогда не скажет «да». Хотелось протянуть руку, откидывая в сторону одеяло, и провести пальцами по искусанным плечам. Но рубашка уже застёгнута, и ничто больше не держит в этой каюте. И Фран так и не повернулся, а сам Бельфегор так и не прикоснулся к нему, хотя душу жгло острое желание послать всё к чёрту, просто лечь рядом и уснуть. Часть IVИ ответы приходят из снов круговерти, Ты себе не позволил себя. Сталкер смерти... Ангел смерти. ©
С рассвета моросил противный мелкий дождь. Фран прятал голову под подушку, натягивал край одеяла до самого изголовья кровати, но раздражающий дробный стук в окно не давал уснуть. Если только можно назвать призрачную дрёму, в которой он провёл половину ночи, просыпаясь каждые пятнадцать минут и отключаясь вновь, здоровым сном. Наконец, ворочаться надоело, и иллюзионист повернулся, смиряясь с неизбежностью, откидывая одеяло и устремляя взгляд в окно, исполосованное прозрачными росчерками дождевых струй. — Войдите, — бросил он в ответ на внезапный стук в дверь. Семпай стучаться не стал бы, да и он сейчас наверняка спит и видит десятый сон, а для завтрака, как и для уборки каюты, ещё слишком рано – всего семь утра. — Вам записка, — произнёс служащий, вручая в руки Туману аккуратно сложенный лист бумаги. Записка оказалась крайне интересной. Интересной была уже подпись, за которую мгновенно уцепился взгляд: «Принц». Может, он вчера головой по дороге к себе ударился? Чуть нахмурившись, Фран пробежал глазами по аккуратным витиеватым буквам. Так вот какой у него почерк... Почему-то такая аккуратность оказалась неожиданной – мальчику всегда казалось, что у Урагана и почерк должен быть соответствующим: скачущим, рваным, немного кривым, неровным. «Приходи в 7:30 на верхнюю палубу», — звучало подозрительно. А ещё зловеще. Если Бельфегору так было нужно вытащить своего кохая наверх, он мог просто прийти и сделать это самостоятельно, прекрасно зная, что Франу может хватить ума проигнорировать записку. И почему так рано? Принц любил поваляться в постели подольше. Что он задумал? Записка отправилась в карман лежащих на стуле брюк, а сам иллюзионист – в ванную, избавляться от заспанного и взъерошенного вида. Но идти не хотелось совершенно. Даже не из чувства самосохранения – Бельфегор ведь наверняка не просто так всё это затеял. Из принципа. Если нужно, пусть приходит сам. Лишь когда стрелки часов показали 7:35, Фран покинул каюту, поднимаясь наверх. Попытка досадить хотя бы такой мелочью, как опоздание. Лицо тут же укололи крошечные иголочки дождевых капель – моросящий дождь не переходил в масштабный ливень, но и совсем утихать не желал, поливая палубу. На которой, кстати, никого не было. Ну, нет, так нет, ему же лучше – не видеть лишний раз самодовольную королевскую ухмылку, не мёрзнуть под пронизывающим ветром и под холодным дождём. И Фран уже собирался повернуться спиной и уйти, как с противоположной стороны показалась блондинистая шевелюра с криво надетой короной. Явление Христа народу просто...***
Сунув записку в карман, Бельфегор замер, чуть прищуривая глаза и всматриваясь в несколько смазанную из-за пелены дождя фигуру иллюзиониста. Хотелось прибить его. Выдёргивать королевскую особу из постели в такую рань может прийти в голову только самоубийце, и Лягушонок, похоже, тоже решил свести счёты с жизнью. Неожиданно взгляд наткнулся на что-то белое, светлым пятном приближающееся к замершему истуканом кохаю. Неужели кому-то вздумалось гулять в такую мерзкую погоду? А потом тонкая рука обвила шею Лягушонка, словно обнимая, и ткань футболки окрасилась алым. Прежде чем мозг успел сообразить, что происходит, тело уже бросилось вперёд, совсем как тогда, когда нетрезвое Земноводное соскользнуло за борт – принц не думал, он просто прыгнул в воду следом. Хлынула кровь. Неестественно яркая, она капала на палубу крупными тяжёлыми каплями, собираясь в разрастающиеся лужицы. Фран покачнулся, ладонь легла на рваную рану в животе, но алый поток не желал останавливаться, стекая по руке, пачкая одежду. Окружающее пространство успело несколько раз перевернуться за те мгновения, что потребовались на осмысление происходящего. Хрупкое тело тряпичной куклой легло на руки, голова безвольно откинулась назад. Собственная рука с силой сжала чужое плечо, пальцы коснулись острого подбородка, поворачивая за него голову, чтобы беспрепятственно взглянуть в глаза. В пустые глаза, стеклянные, потухшие. Лёгкие что-то обожгло, сдавливая, когда ладонь сжала запястья, пытаясь нащупать пульс и не находя его. Взгляд метнулся по палубе в поисках того самого белого пятна, чтобы поймать его и разорвать на куски, но пространство пустовало. Тишина, пустота, холод. Боль – Бельфегор не заметил, как сжал ладонью торчащее из живота окровавленное лезвие, тяжело рассекающее кожу – оно было тупым. И боль была такой же – тупой и ноющей, где-то внутри, сжимающей всё внутри, когда глаза вновь смотрели в пустые стекляшки-изумруды на чужом лице.***
Покачнувшись, Фран отшатнулся, налетая спиной на ограждение и судорожно хватаясь за него рукой. Кольцо полыхало синим пламенем, но толку от этого не было никакого. Он попался в сеть чужой иллюзии. Как глупо... А ещё он видел иллюзию, предназначенную не для него. Видел себя самого, рухнувшего на палубу, пачкающего кровью руки принца, склонившегося над безжизненным телом. Видел он и реальность – оглушённого Бельфегора, ничком лежащего у босых ног женщины. Ветер рвал её чёрные волосы, беспорядочной копной ниспадающие на плечи, и подол белого платья. Не было смысла восклицать, как в дешёвых американских фильмах: «Мы же убили тебя!», хотя хотелось. Действительно ведь убили – выжить с перерезанным горлом и вырванным сердцем было невозможно. Значит, информация заказчика оказалась недостоверна. Илэйн обладала пламенем и в ту ночь обманула их иллюзией? — Ты в моей иллюзии, Фран... – Тихий вкрадчивый шёпот, едва различимый из-за шума дождя. Голос совсем не такой – не привычно звонкий, а тоскливый и тягучий. И она знает его имя? Откуда? Чуть покачиваясь, женщина перешагнула через принца, ступая по мокрой палубе босыми ступнями. Намокшие смольно-чёрные пряди падали на лицо, почти полностью скрывая его. — Мы все умираем, – нараспев проговорила она, медленно приближаясь. — Как печально... Нельзя позволять себе поддаваться панике, нельзя, нужно просто попытаться разбить чужую иллюзию и накинуть на неё свою, но эта промокшая женщина всё ближе и уже тянет к нему свои смуглые руки, больше похожие на когтистые лапы хищной птицы...***
— Бельфегор-сан. Тишина. Ватная и отвратительная тишина, нарушаемая таким же мерзким голосом, что продирается сквозь эту вату. — Бельфегор-сан. И тогда он всё вспомнил. Вспомнил белое пятно, скользнувшее за спиной Франа, вспомнил его закатившиеся и остекленевшие глаза, вспомнил его кровь на ладонях... Рука взметнулась вверх, хватая тонкое девичье горло и сжимая. Вместо «Бельфегор-сан» из груди девчонки вырвался сдавленный хрип. Перед глазами всё плыло, но это не мешало сжимать пальцы сильнее, почти погружаясь ногтями в податливую плоть, разрывая кожу. Лишь когда с глаз спала неясная дымка, принц резко разжал пальцы, одёргивая руку – он, наконец, рассмотрел девчонку, так настойчиво звавшую его. Фиолетовые волосы, повязка на глазу и идиотское выражение лица – «дочурка» Тумана Вонголы. Но... как?.. Пока она пыталась отдышаться и прийти в себя, едва не падая рядом, Бельфегор осматривался. Вокруг были трупы. Море трупов, изрешеченных пулевыми отверстиями. Палубу обильно заливала кровь, пачкая их дорогую одежду и волосы, но среди этого кровавого месива не было тела зеленоволосого иллюзиониста. — Где Фран? – бросил он, вновь хватая Хром за горло, но на сей раз не сдавливая, а лишь заставляя поднять голову и посмотреть на себя. — Его... Забрали... — Куда? — Отпустите... Нехотя выпустив чужое горло из захвата, Бельфегор поднялся, отмечая про себя общую слабость во всём теле. Ноги едва держали его. Сколько же времени он провалялся без сознания? И что за чертовщина? Только что... Только что этот мелкий придурок был здесь, его труп! Пальцы вплелись в волосы, ощутимо дёргая за них. Не покидало мерзкое ощущение: всё вокруг идиотский сон. И не было никакого корабля, и девчонки рядом не было, и той черноволосой бабы не было. И самого Франа не было – никогда. Сейчас принц проснётся у себя в постели, выйдет в общую гостиную и увидит Маммона. Действующего на нервы своей скупостью, но всё же привычного, живого. Он не понимал, что произошло, а «непонятки» Потрошитель ненавидел. Неизвестность раздражала и бесила, но выплеснуть это озеро гнева было не на кого – Хром оставалась единственной ниточкой, связывающей это поле смерти и реальность. Вот только говорить она не собиралась – сидела себе на коленях, уставившись в пол. Может, стоит немного встряхнуть её, чтобы ускорить мыслительный процесс? Лягушонок жив, это уже было понятно. И этот факт раздражал ещё больше. Умом гений Варии это осознавал, но где-то внутри всё равно противно и мерзко щемило, и это безумно злило. Обе руки так и чесались, чтобы вновь сомкнуться на горле кохая, сжимая, лишая доступа кислорода, чтобы в груди у него сдавило с такой же силой. И не важно, что самому Франу вряд ли пришло бы в голову играть в такие опасные игры с принцем, подсовывая ему свой труп, не важно. Сейчас главным было не дать себе сорваться на кажущейся лёгкой и доступной жертвой Хром, лишившись единственного источника информации. — Она не знала, что вы придёте за ней, — проговорила, наконец, девушка. Бельфегор, заслышав её тихую речь, обернулся, но иллюзионистка всё так же сидела на коленях на палубе, не поднимая взгляда. – Но когда она увидела Франа... Фран, он... Он ведь ученик Мукуро-сама, он важен для него. — Говори конкретнее и дольше проживёшь, ши-ши-ши~ — В руке блеснула сталь. С каждой секундой отправить девчонку на тот свет хотелось всё больше и больше, но Хром даже не обратила на угрозу ни малейшего внимания, продолжая тихо что-то рассказывать себе под нос. Пришлось вновь прислушаться, вычленяя из её лепета важные фразы и выстраивая из этих кусочков целостную картину-мозаику. Оказывается, и у Мукуро есть свои враги. Вникать во всю эту ерунду не хотелось, пусть разбирается сам. Важным было одно – чёртова лягушка сейчас где-то с Илэйн, оказавшейся не слабеньким Туманом и жаждущей за что-то расквитаться с Хранителем Вонголы. Месть — как банально. — Зачем она всех убила? – Бельфегор вновь оглядел залитую кровью палубу. Было жалко, что эти люди погибли не от его рук, а значит, умерли совершенно бессмысленно. А ведь сколько радости могли бы доставить... Хром пожала плечами. — Она безумна. Мукуро-сама хочет попытаться вытащить Франа – вы ведь поможете? Хотелось сказать нет. Плюнуть, вызвать Скуало по связи, дождаться от него вертолёта и свалить. Правда хотелось, на самом деле. Бросить это земноводное подыхать в когтистых руках грёбанной бабы, и забыть, наконец. Может, тогда отпустила бы ноющая тревожность, беспокойность, разрывающие изнутри каждый раз, как только взгляд встречался с изумрудными глазами иллюзиониста. Но слушать голос разума ноги отказались наотрез, уже неся принца вслед за девчонкой, чтобы спустить на воду шлюпку. Если верить Хром, то здесь недалеко до берега, на котором расположен личный дом Илэйн. Только туда она могла направиться с пленником. Дом выглядел нежилым. Никто не встретил «гостей» ни у крыльца, ни внутри на протяжении всего времени, пока Бельфегор со спутницей обыскивали строение. И лишь спустя полчаса они добрались до подвала, в котором и обнаружились искомые люди – босая Илэйн, любовно рассматривающая пистолет в руках, и скованный наручниками Фран у дальней от лестницы стены. Стоял иллюзионист, очевидно, лишь благодаря возможности прислониться спиной к стене. От сгиба локтя до запястья, охваченного металлом наручников, протянулась струйка запекшейся крови – похоже, его чем-то накачали. И чем-то очень сильным – он был не в состоянии даже поднять голову. Так и стоял, уронив её на грудь, отчего лицо полностью сокрылось за изумрудной завесой растрёпанных и спутанных волос. — Отлично, вы пришли. Значит, он мне больше не нужен? – На губах Илэйн заиграла совершенно невинная улыбка. Рука с оружием поднялась в сторону Лягушки; палец лёг на курок, легко нажимая на него. Выстрел ударил по ушам, словно молот по черепу. Едва держащийся на ногах Фран даже не поднял головы – его тело медленно завалилось на бок и съехало вниз, оставляя на стене ярко-алую полу-дугу. Бельфегор не смотрел на его безжизненно рухнувшее на пол тело – взгляд принца был прикован к испачканной в крови стене. Чуть наклонив голову в сторону, он рассматривал красные разводы – пристально, не вслушиваясь в разговор двух женщин в паре шагов от себя. Эти разводы, такие яркие, они походили на мазки какой-то сюрреалистической картины, замысел которой не дано понять подчас даже самому творцу. Он сделал несколько шагов вперёд. Раздался новый выстрел, но прозвучал он глухо – будто принц в один миг оказался под хрустальным колпаком, не пропускающим посторонние звуки. Тишина, опустившаяся вместе с этим хрусталём, подёрнулась, когда до ушей донеслось чавкающее хлюпанье – это пальцы погрузились во что-то мягкое, обжигающее изнутри. И красное. Красный цвет заливал мир вокруг так, словно с потолка вдруг пошёл алый дождь, обагряющий своими каплями и стены, и пол, и людей. Людей? Нет, уже груду мяса. Груду разорванного на куски мяса. А треск ломающихся костей, женских, а оттого более хрупких и ломких, прозвучал совсем неслышно – пришлось даже поднапрячь слух, чтобы уловить его. Чёрный цвет волос отвлекал от красного, потому их тоже нужно было окрасить кровью. И закатившиеся глаза тоже – они были почти белыми, зрачки и радужка скрылись под веками, а белый цвет не нравился принцу. И пальцы погрузились в глазницы, вырывая эти белые пятна на почти совершенной картине, написанной кровью, отшвыривая их в сторону. Почти совершенной... Кажется, кто-то кричал, когда под руками оказалась ещё чистая, почти белая, не украшенная алым, кожа. Разорвать на части, выпотрошить все внутренности, вырвать отвратительный в своём лиловом цвете глаз, испачкать сиреневые волосы кровью, нещадно пачкая собственную одежду – почему бы не стать и самому частью своей картины? Так она станет ещё более совершенной. И ногти погрузились в вены на запястье, раздирая их. Странно, почему-то почти нет боли – она такая же далёкая и неясная, как звуки. Только кровь пульсирующими толчками вытекает, капая на пол. И кто-то снова кричит, нарушая такую приятную тишину, хватает за руки, но получает ножом в горло. Принцу мешают творить. Есть ведь ещё одна важная деталь. Окровавленные ладони коснулись чужих нестерпимо горячих щёк, отодвигая в сторону мешающиеся аквамариновые пряди. Наверное, этот цвет можно оставить. Пламенно-алый, цвет крови, и бирюзовый, глубокий цвет штормового моря. А в груди что-то жжёт, будто заставили проглотить раскалённые угли. Ногти царапают собственную кожу – хочется разорвать одежду и вытащить эти горящие угли, чтобы стало холодно, чтобы не было так больно, так горячо, чтобы не обжигало глаза – да, глаза тоже горели, словно их пытались выжечь калёным железом. И горло жгло. Больно, нестерпимо больно. Тонкий кофейный аромат, улавливаемый носом среди этой пыли и затхлости казался длинной острой стальной иглой, вонзающейся в мозг, причиняющей ещё больше боли. И снова хватают за руки – разодранные запястья холодит что-то металлическое. Перед глазами танцует кровавая пелена – яркая-яркая, насыщенная, заставляющая исторгать из горящей и болящей груди тихий шипящий смех. И чем громче становился этот смех, тем сильнее жгло внутри, даже щёки полыхали, как подожженные настоящим огнём, но остановиться он уже не мог – он смеялся и смеялся, как безумец. А может, он действительно горит? Сгорает заживо? И хочется провалиться в спасительную прохладную темноту, но сознание упорно цепляется за красное полотно перед глазами, заставляя смеяться, захлёбываться собственным смехом, давиться им, но продолжать смеяться...To be continued~