Больше никогда

      Для всех он был своим, как говорится, в доску, а для меня — занозой в одном месте.       Я же его терпеть не могла и была абсолютно уверена, что это чувство взаимно.       Мне он всегда казался наглым мальчишкой, который вдруг по какой-то непонятной, но определенно дурацкой причине решил стать преподавателем. По его же уразумению я была серьезной куклой, выхолощенной строгими родителями, а потому мой образ жизни шел вразрез с его принципами. Собственно, я не видела ничего плохого в том, чтобы хорошо учиться и не нарушать обозначенные правила. А вот преподаватель, больше похожий на местячкового хулигана с подобающими манерами, не особо внушал доверия. Я честно думала, что он вылетит через неделю, максимум — я давала ему месяц. Но он не ушел ни через неделю, ни через месяц, ни через два, ни даже через полгода.       Каким-то невероятным образом Илья Андреевич — как же меня перекашивало, когда мне вынужденно приходилось обращаться к нему по имени-отчеству — умудрился остаться, более того, стать любимчиком директрисы и учеников. Те в нем буквально души не чаяли, а мне оставалось теряться в догадках, как он смог подобного добиться.       Впрочем, свой предмет он знал, объяснял доходчиво и толково, однако с появлением в школе Ильи Андреевича химию я возненавидела.       Он видел и понимал, что я от его персоны не в восторге, потому довольно скоро у химика появилась привычка меня дразнить. Чуть-чуть, слегка, чтобы не дать мне повод кому-то пожаловаться. Я старалась не замечать его шуточек, сохраняя выдержанное спокойствие, пусть всякий раз и трещавшее по швам. Этот блондинчик с симпатичной мордашкой и дипломом учителя точно выбрал меня в категорию его личных антипатий.       Моей подруге и по совместительству однокласснице потребовался месяц, чтобы четко понять, что она нашла свою настоящую любовь в лице Ильи Андреевича. Ее совершенно не смущал тот факт, что до него она уже раз десять находила эту самую настоящую любовь и в куда более короткие сроки.       Впрочем, не суть.       Проблема состояла в том, что Лилька была активной участницей школьного комитета и старостой класса. Преисполненная энтузиазмом, помноженным на влюбленность, она извечно вызывалась что-то устраивать и всюду помогать Илье Андреевичу. Пусть у него и не было классного руководства, но его постоянно привлекали для организации каких-нибудь событий локального пошиба, ссылаясь на авторитет среди учеников и незаурядную изобретательность.       Так уж получилось, что Лилька таскала меня с собой. Отказаться было неудобно, хотя иногда я и старалась придумать оправдания, чтобы ни во что не ввязываться, однако подруга сразу чувствовала мою ложь.       А еще она чувствовала, что я не люблю нашего химика, и старалась хоть как-то наставать меня на путь мира, дружбы и жвачки:       — Он же такой хороший, Наташка! Ты не ведись на его внешний вид, это у него натура такая, самовыражающаяся, — это слово она произнесла едва ли не по слогам. — Но он реально потрясающий, отвечаю!       Как бы то ни было, но на ее чувства Илья Андреевич определенно не отвечал. Наверное, замечал их, как и влюбленные взгляды и вздохи на него других школьниц, но старательно лавировал по ситуации, не выделяя кого-то и не заводя каких-то интрижек. Тут он все же помнил, что пришел учить, а не заводить шуры-муры, грозившими ему конкретными проблемами.       Пусть многие местные дамы и старались, причем, весьма недвусмысленно привлечь внимание Ильи Андреевича, однако все усилия шли коту под хвост. Химик вечно все сводил к шуткам. Правда, если с остальными он шутил как-то по-доброму, то меня старался ментально ущипнуть, придираясь, то к моим кудрявым волосам, то к рисунку на обложке тетради, то к какой-то лишней точке в самостоятельной работе, хотя преподавал химию, а не русский язык.       Для всех он был своим, как говорится, в доску, а для меня — занозой в одном месте.       Однажды в декабре он заболел, и несколько представителей школьного комитета под предводительством неугомонной Лильки отправились его навестить. Для моральной поддержки подруги среди них оказалась и я, преисполненная сомнениями, а входило ли все это в обязанности школьного комитета…       Хотя меня не спрашивали, а просто упросили пойти. Отказать я не смогла, хотя и выпросила себе от силы полчаса.       Квартира встретила нас с Лилькой, Пашкой и Гешкой весьма неуютно: запахом сигаретного дыма, разбросанными вещами, пустым холодильником и, собственно, химиком в потрепанных джинсах и футболке.       Он не выглядел больным, хотя лично я придерживалась мнения, что он по жизни болен на голову.       — О, а что вы тут делаете? — Илья Андреевич сделал вид, словно крайне удивился нашему явлению у себя под дверью, хотя я точно знала, что Лилька звонила ему и спрашивала разрешения прийти. Мог бы хоть порядок навести…       После он стал театрально разыгрывать из себя человека, пораженного каким-то тяжелым недугом, а Лилька засуетилась и сказала, что нам стоит навести порядок и что-нибудь приготовить. Интересно, а коробки из-под пиццы она специально тогда не заметила? Да вообще не был химик похож на голодающего…       Лилька с Пашкой пошли в магазин, правда, Илья Андреевич всучил им деньги и отшутился, чтобы сдачу ему вернули до копейки. Мы с Гешкой остались развлекать больного. Это химик сам придумал, сказал, что сам все приберет, иначе ситуация будет дурно попахивать использованием детского труда.       Я только глаза закатила к потолку и отправилась на кухню.       Пришлось открывать окна, чтобы в прокуренное помещение попал-таки морозный воздух. В мусорное ведро тут же полетели окурки из пепельницы, что одиноко простаивала на столе.       Пол не радовал разводами, а занавески — чистотой.       Гора грязной посуды, сложенная в раковину, угнетала.        И какого ляда я тут забыла? Но внутренний чистоплюй вопил о необходимости хоть что-то сделать со свалкой, в которую превратилась кухня.       — Пользовался бы одноразовой посудой… — пробурчала я, беря в руки не первой свежести губку и пластиковую бутылку с почти закончившимся моющим средством.       — Учту твой совет, — Илья Андреевич стоял, прислонившись к дверному косяку и ухмылялся.       — Учтите, — пожала плечами я.       Слышал? И пусть.       В прямом смысле я закатила рукава кофты, чувствуя грандиозную битву с грязью. Обращать внимание на этого недоучителя, который оказался еще и жутким неряхой, было совершенно некогда.       Какое-то время он стоял и просто глазел на меня. Я чувствовала его взгляд, но не показывала вида, что вообще что-либо замечаю, якобы увлеченная своим сражением.       — О, представляешь, ты же пришла в квартиру к одинокому мужчине, — хохотнул он.       — Я не одна пришла. К тому же, учитель, как и врач, — существо бесполое, — парировала я, остервенело натирая тарелку и подавляя желание запустить ее прямо в Илью Андреевича. Шутник…       — Обижаешь! — насмешливо оскорбился он.       — Тогда не говорите ерунды, — откликнулась я, продолжая бороться с грязной посудой. К чему этот разговор?       А потом он сделал пару шагов ко мне.       Да, всего-то пара шагов, и он оказался слишком близко. От неожиданности сердце в груди сжало. Наверное, стоило сразу отодвинуться, заодно сунув губку ему в лицо для профилактики. Но я по обыкновению решила не обращать внимания на очередной выкидон.       — А тебе никто не говорил, что у тебя красивые глаза? — вдруг поинтересовался Илья Андреевич.       — А Вам не говорили, что для больного Вы слишком бодры? — брякнула я, все же шарахнувшись в сторону и едва не упав на выложенный плиткой пол.       Илья Андреевич смеялся по-мальчишески задорно. Конечно, кому-то очень весело дразнить меня. На его смех из комнаты прибежал Гешка, но ничего интересного для себя точно не нашел, почесал затылок, глядя на растерянную меня и хохотавшего химика, пожал плечами и отправился в обратную дорогу.       — Пожалуйста! Не мешайте мне! — не выдержала я, и в это время прозвучала трель дверного звонка.       — Кажется, ребята вернулись, — заметил Илья Андреевич и поспешил в прихожую, правда, через пару шагов обернулся и выдал:       — А глаза у тебя действительно красивые.       Я ушла, как только покончила с посудой, решив, что пусть Лилька сама возится со своим мнимым больным, а оговоренные полчаса были мной с лихвой и честно отработаны.       После того дня существенно ничего не изменилось, вплоть до окончания года. Он продолжал по-тихому меня третировать, а я делала вид, что ничего не происходит, пытаясь себя убедить, что придумала себе его неприязнь.       Ко всему привыкаешь, и я тоже привыкла. Подумаешь, снова шутливо прошелся по моим волосам или оставил мыть пробирки как дежурную по классу, хотя никого ранее подобного задания не давал.       — Посуду же ты хорошо моешь, — рассмеялся он, якобы обосновывая свое решение.       Правда, он не учел: посуду я могу еще и бить, пусть нечасто, но со мной случалось. Вот и тогда случилось: несколько пробирок осталось осколками лежать в раковине лаборантской. Я подумала, что в очередной раз дала повод ему посмеяться над собой и собственной криворукостью.       Но Илья Андреевич неожиданно повел себя иначе.       Схватил меня за ладони, обеспокоенно их рассматривая:       — Не поранилась? — только и выдал он, заглядывая мне в глаза, будто бы смог найти в них ответ на вопрос.       Ага, подумалось мне. Значит, пострадай я, то он бы получил по первое число.       Эксплуататор.       — Все в порядке, пострадали только пробирки, — я поспешно выдернула ладони, на всякий случай завела их за спину и не без гордости заявила: — Уж простите за пробирки, я возмещу.       Пару секунд он весьма странно смотрел на меня, что я аж заволновалась, что мне выставят заоблачный счет, которые не покроется моими карманными деньгами. Но он вдруг рассмеялся и неожиданно потрепал меня по голове:       — Ну ты и глупенькая…       Глупой я себя не считала, но мое мнение его точно не интересовало.       И только много после поняла, какой глупой на самом деле была.       В начале весны Илья Андреевич неожиданно уволился, причем, одним днем, не объясняя причин. О мотивах его поступка не знали ни учителя, ни ученики, что и породило кучу слухов и домыслов.       А я, успокаивая ревущую Лильку, злилась на то, что Илья Андреевич даже не попрощался с теми, кто так к нему привязался.       Как ни странно, но я всегда думала, что обрадуюсь, если он когда-нибудь соизволит нас покинуть.       Вот только почему-то радостью и не пахло.       Дозвониться до него возможным не представлялось, кажется, он и с квартиры съехал, по крайней мере, дверь никто так и не открыл.       Все проходит, вскоре истерия, касавшаяся исчезновения химика сошла на нет. Лилька снова нашла очередную настоящую любовь в лице того самого Пашки, с которым некогда ходила за продуктами для болевшего Ильи Андреевича.       А я не понимала, почему все так быстро успокоились. Я чувствовала себя… преданной? Хотя, наверное, у меня не было никаких прав предъявлять подобные претензии, но ничего не могла с собой поделать. Что-то буквально точило меня изнутри, не давая покоя.       Пока я по-тихому изводила себя, мы умудрились окончить школу, выпускной класс же, и даже написать злополучное ЕГЭ. Оставалось только дожидаться результатов о поступлении, которые должны были огласить ВУЗы.       В тот день особую роль сыграл дождь, который начался внезапно, и заставил уже промокшую меня вбежать под козырек первого попавшегося подъезда. Глядя на стену дождя, я выбивала бессмысленную азбуку Морзе зубами и мысленно костерила себя за то, что оказалась столь доверчивой и послушалась прогноза погоды, который обещал «ясно и солнечно».       Дверь открылась и из подъезда кто-то вышел.       — Бааатюшки, вот ведь льет… — протянул знакомый голос, явно ко мне не обращаясь, а констатируя факт.       Я машинально обернулась и обомлела.       Кажется, мое нахождение здесь вызвало подобный эффект, правда, Илья Андреевич быстрее взял себя в руки:       — О, привет, кудрявая, — выдал он, насмешливо помахав мне ладонью.       — Ага, и Вам того же, — буркнула я и повернулась обратно к дождю. Не этого я хотела, но при виде Ильи Андреевича вдруг вспомнила прошлую роль, которой мне было определено подобное поведение и ничего иного.       Собственно, а могло быть иначе? Я до боли сжала пальцы в кулаки. Наверное, я сейчас проснусь. Потому что таких совпадений вообще не бывает.       Правда, я не просыпалась, а Илья Андреевич не спешил уходить.       — Как дела-то? — поинтересовался он после выдержанной паузы.       — Нормально, — передернула плечами я, стараясь придать голосу будничного равнодушия.       — А у остальных?       И тут меня вдруг прорвало, будто ситуация достигла критической точки:       — Знаете, — я резко повернулась к нему, — если вам так интересно, то почему бы не спросить у этих самых остальных?! Вы их бросили, а теперь хватает наглости спрашивать?!       Разумеется, я говорила о себе. Большинство, и Лилька в том числе, о нем вспоминали нечасто, но исключительно только хорошее, а я так и не сумела успокоиться, чувствуя странную пустоту внутри. И за это тоже не могла простить человека, который как ни в чем ни бывало стоял передо мной.       Неожиданно он улыбнулся моей истерике, как-то слишком тепло, без привычной колючей насмешки. Я осеклась, тяжело дыша. Прохладный воздух обжигал легкие, а на глаза навернулись непрошеные слезы.       — Ты права, — спокойно согласился он. — Надо спросить лично. Исправлюсь. Больше никогда так не поступлю.       — Да ну? — только и фыркнула я.       — Ага, — кивнул он.       Опять замолчал.       Дождь шелестел по листьям близстоящего дерева, стучал по козырьку и, кажется, не собирался прекращаться. И в тот момент я была уверена, что мы отрезаны ото всего мира стеной дождя, что никого больше нет. Этот человек реально умеет делать из меня полную дуру, желая того или нет.       — Знаешь, подай на меня в суд, если что, — Илья Андреевич сделал шаг навстречу.       — Чего? — не поняла я.       — Была не была, — усмехнулся он и склонился ко мне, заодно обнимая меня за талию и привлекая к себе.       — Не жди объяснений, сам не понимаю, — выдохнули мне уже в губы.       Его поцелуи и прикосновения нежные, словно я настолько хрупкая, что могу разбиться. Сердце пропустило удар и ухнуло куда-то вниз.       Абсурдная ситуация, нелепая ситуация. Скажи мне кто-то о том года назад, я бы не поверила и попросила бы провериться у психиатра. Так, на всякий случай.       Мне бы оттолкнуть, залепить пощечину. Это же ненавистный химик, от которого мне перепадали только насмешки и подколки, а после — куча переживаний на тему.       Но я точно знала, что не оттолкну.