Секрет

А у Юури был секрет. Какой именно, Сарареги не знал. И не был уверен, что когда-то узнает. Он не был уверен и в том, что это ему нужно — знать секреты. Юури был интересен прежде всего тем, что его не удавалось разгадать. Да, секрет Юури не был нужен Сарареги. Сарареги хотел самого Юури вместе с его секретом: два в одном. — Я хочу тебя узнать, — сказал Сарареги однажды, после очередной «дипломатической» встречи. Юури не понял; но Сарареги и не нужно было, чтобы он понимал. Он мог объяснить все проще — поцелуем, сперва невинным, потом более глубоким; Юури отшатнулся. Открыл рот, намереваясь что-то сказать; Сарареги обнял его и поцеловал снова. — Твои губы не врут, — сказал после этого поцелуя. — Ты тоже хочешь. До безумия сладкий поцелуй; Сарареги точно знал, что хорош в этом. Чего он не ожидал — так этого, что неловкий ответ Юури заставит его потерять голову. Да, именно: Сарареги потерял голову. Поцелуй, которому полагалось бы быть интригующим, манящим и завлекающим, стал серьезным и откровенно страстным; несколько раз Сарареги и Юури отрывались друг от друга, обменивались беглыми взглядами и начинали целоваться снова. Юури учился буквально на глазах и так и лез перехватить инициативу; то, что начиналось как соблазнение со стороны Сарареги, медленно, но верно переходило в утверждение законного права, и это даже немного пугало. Сарареги нутром чуял: здесь мимолетными отношениями не ограничится. У Юури все и всегда было очень серьезно: если друг — то навсегда, несмотря ни на что, ни на какие предательства; если враг — то мировое зло, никак не меньше; если любовник — то… «Зря я это затеял», — подумал Сарареги, но остановиться он уже не мог. Не сейчас, когда между ними были сожжены все мосты. Юури, кажется, останавливаться тоже не собирался. Неизвестно, сколько бы они еще целовались в сокровищнице, куда Сарареги пошел за Юури якобы затем, чтобы помочь ему «принести Моргиф» (Моргиф, кстати, выглядел так, будто его тошнило, и издавал соответственные звуки, — ровно до тех пор, пока Юури в перерывах между очередными поцелуями не пригрозил запереть его в сундуке. Это, кажется, произвело нужный эффект)… Только у советников Юури, похоже, кончилось терпение. Они не доверяли Сарареги ни на грош и все как один до сих пор опасались, что он то ли навредит мао, то ли украдет что-нибудь. Сарареги хотел бы сделать и то, и другое: он хотел бы украсть сердце Юури… Но, кажется, рисковал потерять свое собственное. Он шел по тонкой грани и знал это; ему нравилось идти по тонкой грани. Этим-то и привлекал его Юури, серьезный, хранитель секрета, который — Сарареги знал — нельзя выведать никаким способом. Только если Юури захочет рассказать. Он сам был секретом, Юури. Живым, воплощенным; в нем смешались твердость и мягкость, непреклонность и снисходительность, решительность и понимание. Невозможное, немыслимое переплетение; когда-то Сарареги восхищался только Мао — за его силу. Когда-то он хотел эту силу контролировать. Но Мао был Юури, как и Юури был Мао; часть личности. Неотъемлемая, хоть и проявляющаяся лишь в критических ситуациях. Когда Сарареги это понял, его интерес к всесильной сущности, носителем которой он считал Юури, перешел на самого Юури — вроде бы ничем не примечательного… а на деле гораздо более сильного, чем могущественный Мао. Юури был привязан к реальности. Он не пытался бежать от нее, именно потому у него всегда и все было серьезно. Он осознанно принимал то, что с ним происходило, не пытаясь отрешиться, встречал жизненные невзгоды лицом к лицу и строил свою жизнь так, как хотел. Неудачам было его не сломить. Он оказался куда более стойким, чем сам Сарареги; то, что Сарареги поначалу казалось глупостью, неловкостью, неопытностью, и составляло на деле главную силу Юури. Юури не был развращен. Наверное, потому, что никто его особенно не баловал; он стал королем уже после того, как сформировалась его личность. Он привык быть благодарным за то, что с ним происходит; он знал, чем следует дорожить. Поэтому мимолетной связи с ним бы не получилось, и ах, на самом деле Сарареги это знал. Еще до поцелуя: он понимал, что сталкивает первый камень, за которым последует настоящий камнепад, понимал, что, если не остановится сейчас, ему придется измениться; ведь Юури изменяет всех, сам становясь собой только в большей мере; в этом его сила. Сарареги понимал, а остановиться — не мог. Если бы не беспокойство советников Юури, неизвестно, сколько еще Сарареги целовался бы с ним, не способный ни отстраниться, ни перейти к чему-то большему: дело было не в странной обстановке, не в страже у входа в сокровищницу — такие вещи Сарареги, наоборот, только возбуждали. Но с Юури это казалось… неправильным. И «возбуждение» не было подходящим словом; скорее уж тот самый камнепад, лавина, прорвавшаяся дамба, водопад эмоций… С Юури Сарареги чувствовал себя живым и юным. Не было больше мальчика, которому с ранних лет казалось, что он все повидал и все знает, что мир живет по его правилам и будет играть с ним так, как сам Сарареги захочет. Теперь он был больше похож на ребенка, делающего первые шаги в огромный мир. Сюрпризы подстерегали на каждом шагу, не всегда приятные, но свидетельствующие об одном: жизнь продолжается. Пока ты жив, с тобой может произойти множество удивительных вещей… множество потрясающих во всех смыслах приключений. Должно быть, так смотрел на мир Юури. Целуя его, Сарареги видел мир его глазами — и понимал, что уже не сможет отказаться от такой точки зрения. Она была заразна. Юури… был… заразен. Гюнтер фон Крайст, ворвавшийся в сокровищницу даже прежде сэра Веллера, явно считал иначе. Сарареги подумал, что заразным тут считают его самого: во всяком случае, при виде происходящего фон Крайста явственно перекосило. — Ваше величество… — начал он сокрушенно. Юури взял Сарареги за плечи и отстранил, а потом посмотрел на своего советника с решительностью, которой от него в делах интимных ожидать не приходилось. Во всяком случае, от своего законного жениха он всегда бегал как самый нерешительный мазоку в мире. — Мы с королем Сарареги обсуждаем очень важный политический вопрос. По лицу фон Крайста можно было прочитать, что он думает о подобном «обсуждении» и о политике в представлении Юури как таковой; но, как воспитанный мазоку, Гюнтер ничего не сказал. Только откашлялся… и отступил назад, преграждая путь сэру Веллеру или кому там еще — Сарареги не видел. — Какой еще политический вопрос? — спросил он почти сердито. Ему не нравилось, что Юури сориентировался раньше, чем он сам. Все шло не так, как он, Сарареги, задумал… Впрочем, странно было ожидать иного. Ведь дело касалось Юури. Вместо ответа Юури легко хлопнул Сарареги по щеке. А потом рассмеялся: — Всегда хотел узнать, какое у тебя будет выражение лица, когда я это сделаю. И в этот момент Сарареги понял: хотя он узнал секрет Юури, самого Юури до конца не узнает никогда. А это значит, им никогда не будет скучно вместе.