Я тебе помогу

Джон никогда не хотел сознательно причинить Шерлоку боль. Действительно никогда. Злился, раздражался, даже ненавидел, но сделать больно точно не решился бы. А еще он был уверен, что ни за что, ни за что его не поцелует. Просто не сможет. Но в итоге все оказывается совсем просто: схватить за лацканы пиджака, толкнуть на диван, прихватить зубами губы, сразу сильно, чтобы сбить с толку хоть на пару секунд. Целовать Шерлока не так уж и страшно, когда настоящая цель намного, в десятки раз ужаснее. Джон почему-то был уверен, что Шерлок возмутится, разозлится, оттолкнет. Упростит задачу. Но нет. Шерлок вздрагивает, прижимается, дышит тяжело и рвано, его хочется не ласкать, а успокоить, но Джон все равно наваливается всем весом и целует-целует-целует. Забирается пальцами под рубашку, едва касаясь кожи, скользит ладонью по бедру и вздрагивает, чувствуя через ткань, как быстро напрягается член Шерлока. Джон сжимает пальцы, чересчур сильно, и Шерлок хрипло выдыхает. Дрожит. Подставляется под руки. Непривычно открытый, удивительно искренний. «Ты ведь знал, что тебя погубит, Шерлок, — думает Джон. — Ты знал, что чувства для тебя невероятно опасны. Ты слишком хорошо это знал. Ты душил их в себе, топил, не давая сделать даже глотка воздуха, и почти их победил…» — Джон… Шерлок не стонет — шепчет, и в его голосе лишь нетерпение — совсем нет паники. А у Джона по коже мурашки и руки слабеют. И Шерлок был прав, как всегда. Сантименты — отвратительный, опасный дефект. «Ты был готов убить себя. Ты прыгнул с той чертовой крыши ради меня. И ты сделаешь это снова, если понадобится. Рискнешь собой и однажды — проиграешь. Однажды все зайдет слишком, слишком далеко, я знаю». Шерлок под ним, полураздетый, невыносимо горячий и такой красивый, что кружится голова. Неловко дергает его за свитер, пытаясь притянуть ближе, вжать в себя еще сильнее, и весь дрожит. Джон сжимает пальцами его спину, оставляет синяки на едва успевших зажить шрамах. «И это тоже из-за меня, — мысли царапают голову изнутри, бьют все жестче, и отогнать их не получается. — Ты был в плену из-за меня. Если бы я мог, я взял бы на себя каждый из этих кровоподтеков, каждый удар, рассекавший твою кожу. А вместо этого я дал твоим врагам превосходное оружие. Только одиночество могло тебя сберечь, ты знал это, ты ведь видел, как легко ломаются другие, потому что за себя, Шерлок, никогда не бывает так страшно, как за любимых». Шерлок не выдерживает, толкается, всхлипывает, больно кусает, и губы у него, черт возьми, всегда такие красные, припухшие и обветренные, будто зацелованные, вот только он никогда, никогда раньше… Джон на самом деле уже давно бросил попытки понять, что между ними — любовь или извращенная вариация Стокгольмского синдрома. Это неважно. Совсем неважно. Он слишком идеализирует Шерлока, это правда, и его психотерапевт уже устала это повторять. Джон зависим. Джон растворяется в Шерлоке, но Шерлок — просто человек. Самый лучший из всех, кого Джон когда-либо знал. Тянется, целует руки, о чем-то хрипло просит, и пульс беспомощно колотится под тонкой кожей. Джон накрывает вену на шее ладонью, сжимает, будто пытается спрятать, защитить. Адреналин бушует так, будто они в шаге от смерти, на той самой границе, где жизнь хлещет по венам невыносимо сильно. Если бы их судьба сложилась немного по-другому, сейчас все было бы не так. Он бы уже растягивал Шерлока — пальцами или языком, неважно. Вбивался в него — яростно, до всхлипов, до сорванного голоса. Шептал о том, что любит. Безумно любит. Снова и снова, пока слова окончательно не потеряли бы смысл. Сделал бы все, чтобы Шерлок это запомнил. Навсегда. Даже не смел сомневаться. Вот только... «Что мне сделать, Шерлок? Как мне все исправить?» Джон замирает. Шерлок недовольно стонет, распахивает глаза — ресницы склеились трогательными стрелочками — и разглядывает его лицо. Зрачки лихорадочно быстро бегают туда-сюда — он еще не понимает, что пошло не так, но уже беспокоится. — Джон? — Я не могу, Шерлок, — бормочет Джон, неловко встает, одергивает свитер. Секунду мнется, сомневаясь, а потом наклоняется и поправляет Шерлоку рубашку - тот застыл, начиная понимать, но еще не веря. «Как сильно нужно тебя оттолкнуть, чтобы ты перестал быть таким уязвимым? Твоя жизнь — это работа. Ты уникален, Шерлок. Оставайся, пожалуйста, по-настоящему живым. Я слишком тебя…» — Я скоро женюсь, Шерлок, — Джон старается, старается на него не смотреть, но не может. — Это все — неправильно. Ты мой друг. «Потому что даже ради дружбы ты готов умереть. На что же ты способен ради любви? Убить кого-то? Снова попытаться убить себя? Что, Шерлок?» Джон почти не врет. Свадьба действительно будет, Мэри уже заказала платье и раз десять напомнила про примерку костюма. Они уже выбрали музыкантов. Почти определились с тортом и закусками. «Будь, пожалуйста, живым. Я не смогу еще раз потерять тебя». Шерлок молчит, пытается выровнять дыхание, и никак не может. Эмоции. Он никогда не умел с ними справляться, а сейчас точно не лучший момент, чтобы начинать учиться. Ему больно, Джон это знает. Он запутался. До конца не понимает. Зато точно сделает выводы. Шерлок никогда не ошибается дважды. Больше он никогда не подпустит Джона так близко. И так глубоко внутрь не впустит тоже. Может, разочаруется. Может, никогда не простит. Наверное, будет злиться на себя — пошел на поводу у сантиментов, позволил какому-то Джону Уотсону слишком много. «Я всегда буду рисковать собой ради тебя, Шерлок. Потому, что ты без меня сможешь, а я без тебя — нет. Потому, что у меня нет десятка врагов, каждый второй из которых — полоумный маньяк, а каждый первый мечтает сломать посильнее. Ты всегда хотел защитить себя от чувств, ты все для этого сделал, я знаю. В этот раз они оказались сильнее, ты не справился, и почти проиграл… Но ты не один, Шерлок. Никогда не забывай это. Я помогу тебе. Действительно помогу».