Мы танцевали вальс на развалинах этого мира

Шаг, другой, третий. В руке – твоя ладонь, под ногами – искорёженные обломки некогда величественных небоскрёбов. Обломки прошлого, обломки чьих-то оборванных в миг жизней, чьих-то незаконченных историй, обломки того, что когда-то гордо звалось человечеством, но стало лишь серым пеплом на холодных бетонных плитах. Ледяной мёртвый ветер обжигает лицо, закат окрасил небо и безмолвную, протянувшуюся до самого горизонта, пустыню руин в кроваво-красный. Я чувствую на своей шее горячее дыхание, чувствую, как часто вздрагивают твои плечи. Мы так близко, но между нами – пропасть. Шаг, другой, третий. Не знаю, когда я научился танцевать вальс, но у нас это неплохо получается. Музыка звучит в наших головах, её размеренный ритм невольно срывается с губ хриплым шёпотом. А перед глазами мелькает прошлая жизнь, яркая и насыщенная, которая раньше почему-то казалась серой и скучной и воспоминания о которой мы сохраним до самого конца. Жизнь до того, как мы стали подопытными. Как сегодня помню стены секретной лаборатории, больно слепящую глаза лампу, отвратительную вязкую жижу, растекающуюся по сосудам, и лихорадку, после которой я чуть было не умер. Но мы прошли все мучения, выжили, только ради того, чтобы здесь и сейчас станцевать этот вальс. Мы – безумцы, а наши чувства – сумасшествие. Наши взгляды пусты, бледные губы исказили улыбки, а на щеках застыли слёзы. Мы вальсируем так, будто это единственное, что может что-то изменить, отстроить вновь мегаполисы, отсрочить гибель человечества и сломить ту глухую стену между нами. Мы танцуем вальс на развалинах этого мира. Единственные, кто остался людьми, а не обратился серым пеплом изуродованных судеб. Впрочем, вряд ли тех, кто выжил после ядерного взрыва, можно назвать людьми. Абсолютно чужой, ты заменил мне весь этот рухнувший к чертям мир, который я не хочу потерять во второй раз. Самое главное сейчас – ощущать живое тепло твоей ладони и быть уверенным в том, что на этой опустевшей планете я не одинок. Шаг, другой, третий. Вальс – это наша борьба и наша любовь, это то, что неимоверно сближает, и то, что отдаляет друг от друга на огромные расстояния, это и счастье выжившего, и горе обречённого, это и улыбки, и что-то, что раскалёнными железными тисками сжимает наши сердца, бешеным стуком отмеряющие первые мгновения новой эпохи. Музыка затихает. Ты громко смеёшься, разрывая плотную ткань образовавшейся тишины, а затем, вдруг замолчав, на подкосившихся ногах обессиленно оседаешь вниз, крепче обнимаешь меня, утыкаешься носом в плечо, стискиваешь зубы, сминаешь пальцами ткань футболки на спине и замираешь. А потом дрожащей рукой закатываешь длинный рукав и демонстрируешь расположившееся на тыльной стороне ладони удивительное родимое пятно в форме пятиконечной звезды. Точно такое же, какое красуется у меня на животе. Ты уверенно, будто давно об этом знаешь, скользишь рукой под мою футболку, касаешься тыльной стороной ладони загоревшейся непонятным теплом родинки, а другую руку мягко кладёшь на мою щёку. Если взгляд может быть одновременно нежным и обречённым, то у тебя он именно такой. Мы оба понимаем, что этот конец послужит точкой старта чего-то, что, возможно, всё изменит. И мы не имеем права делать шаг назад. Ты прикрываешь глаза, медленно тянешься к моим губам. А солнце поднимается из-за горизонта – оказывается, никакой это не закат. И тот незаконченный вальс мы еще дотанцуем. Ведь впереди у нас целая вечность.